За привычными контурами

Марк, конечно, тот еще зануда. Лу только скривилась (мысленно, конечно, мысленно!), когда Иво попросил ее присмотреть за Марком и поддержать «как ты умеешь». Экспертом в отношениях и поддержке Лу никогда не была, но дураку понятно, что когда слухи о Летиции расползлись даже до Термитника, Марку требовалось немалых сил, чтобы утром встать с кровати и выйти из дома. И, конечно, в глаза ему никто ничего не говорил. За спиной — сколько угодно, но не в лицо. Ну есть нормы же какие-то этические как никак. (или инстинкт самосохранения) Лу подъезжает на байке прямо ко входной дорожке. Глушит мотор, снимает шлем и с полминуты собирается с мыслями. Заодно осматривает роскошный дом, двор и явно не рукой Марка подобранные садовые скульптуры — какие-то все кривые-косые, с диспропорциями и дисбалансом. Ну разве может человек стоять вот так, на одной ноге и пяткой другой вперед, а локтем левым назад? Не, может, конечно, но на льду или на шкурке от банана. Не эстетика, а чистая нахальная ложь. (как большая часть этого монструозного роскошного мира) Звонок оказывается отключен. Дверь не заперта. Марк сидит в гостиной и пьет что-то явно дорогое. Прочесть невозможно — от бутылки остались только осколки и след на стене. Прямо под картиной, которую явно рисовала Летиция. Саму картину Марк, как ни странно, не тронул. Темное море с белой лунной дорожкой. Красиво, даже не ожидаешь такого от двуличной мерзавки. Лу переводит взгляд на другую стену — еще с десяток мелких картин. Под ними камин — жаль, искусственный. Она бы с удовольствием сейчас предложила Марку поджечь все это барахло, которое нахально на них пялится сверху вниз со стен. Стол перед Марком погребен под ровными стопками документов. — Ночь не спали? — Лу не ждет приглашение и садится на стул рядом. Руки к конвертам не тянет, и так все понятно. Развод, дележ имущества, документы о неразглашении и прочая обязательная бюрократическая чушь. Марку это должно подходить, но сейчас… Он ими защищается или это еще один камень в его прижизненный склеп? Марк смотрит на нее хмуро и устало. Под глазами черные круги, на лбу прорезались морщины. Судя по всему, он так тут и сидел, как приехал прошлым вечером. В костюме, застегнутым до последней пуговицы, которая наверняка мешает дышать, и в ботинках, которые должен был оставить еще у порога, чтобы не ступать по наверняка дорогущим коврам дальше по лестнице. (и дальше все только хуже — и ковры, и состояние Марка) — Рид, выпьете со мной? Я читал как-то, что в одиночку одни алкоголики, — как ни странно, голос его совсем трезвый. Лу принюхивается. — Байк, — Лу неопределенно машет рукой в сторону двери. — Но могу посидеть молча. — Тишины тут и без вас достаточно, — он делает осторожный глоток янтарной жидкости из бокала. — Гадость какая, нагрелся. Охренеть. Крэп. Он трезвый! Он охренительно трезвый по самые штепселя! Если до этого Лу просто терпеть не могла Летицию, то сейчас это «терпеть не могла» достигло предельной концентрации. Да, она продажная тварь. Лживая, наглая и коварная. Еще с плохим чувством юмора и абсолютно беспринципная. Но настолько разбить сердце Марку, чтобы он даже не смог напиться и всю ночь просидел один в пустом доме с бокалом, — это уже ни в какие рамки. («отрава» шесть букв, и это не любовь) — Что это было? Лу указывает на осколки, на еще недавно светлые паркетные доски. — А как вы думаете? Самый дорогой виски, который хранят люди для особых случаев. Не считаете, что сейчас тот самый особый случай? — он говорит слишком монотонно, слишком скучно, и Лу не может не слышать скрытую ярость, которую Марк подавляет, направляя на себя, на свои чувства, свое горе. Что там уже? Сколько дней после оглашения приговора? Или просто стало так тошно, что уже некуда дальше? — Хотите к реке съездить? — Предлагаете мне утопиться? Как мило с вашей стороны. Вынужден воздержаться. Я жду агента по недвижимости. — Надеетесь, он вас убьет за пять звезд и хороший отзыв? — Не хороший, Рид, а отличный. За хороший отзыв в этом сервисе только предельная вежливость. — А еще недавно говорили, что не дадите мне радости лицезреть ваши похороны. — Я все еще могу отправить вас в командировку на всю неделю, — Марк заговорщицки подмигивает, и Лу вдруг отчетливо осознает, что они с Иво практически ровесники. Но если Иво — это Иво, с ним можно и поспорить, и поговорить о разном, то Марк все еще обращается к ней «на вы» и по фамилии, и это странно. (особенно после всего, что они вместе пережили; после того, как вместе выжили) В комнате пахнет чужими духами. Слишком сильные, горькие и ужасно бьющие в нос. Какие же они были еще вчера? Или Марк разбил целый флакон вместе с виски? В голове шум. — Что с вами, Рид? — в голосе Марка слышится испуг. — Побледнели. Водички, может? На кухне, по коридору направо. Лу выходит из комнаты, чувствуя спиной взгляд Марка. Это новый в ее жизни взгляд. Взгляд человека, который не хочет оставаться сейчас в одиночестве и боится признаться в этом даже самому себе. Иво был прав, Марк не должен сейчас быть один, как бы не притворялся, что ему только это и надо. На кухню Лу проходит по коридору серого цвета, на стенах которого снова картины. Теперь абстракция в ярко-розовых узких рамках. Летиция, снова Летиция, слишком много Летиции. Лу здесь не дольше получаса, а уже сама будто сходит с ума. Картины, духи, все здесь словно кричит, что хозяйка вот-вот вернется — браслет на полочке у входа, искусственные зелено-голубые цветы с блестящими прожилками в неоновой вазе на столе, сохнущие кисти около раковины. В холодильнике пусто. Лу наливает из-под крана два стакана воды: себе и Марку. Если он не выпьет, она выльет ему на голову. Пусть он кричит, пусть злится, пусть выпустит все, что накопилось. Она сильная, она сможет выдержать. Тем более он будет кричать не на нее и даже не о ней. (о себе, ему нужно кричать о себе, чтобы себя отпустить) Но Марк покорно выпивает воду, на всякий случай мрачно пошутив о цианиде и снотворном. Лу садится рядом. Это Марк, вредный занудный Марк, но как же хочется сейчас думать, что это просто человек. (Марк ведь не человек, у него не может быть разбито сердце) — Ни разу не ездил на мотоцикле, — признается вдруг Марк, словно Лу о чем-то его спрашивала. — Много я теряю? — До того, как агент по недвижимости приедет и пустит вам кровь, можно успеть. — И куда? — Да хоть к Периметру. Полный бак, — Лу встает и подает ему руку. Марк смотрит на протянутую ладонь несколько секунд, потом аккуратно пожимает ее своей. Прикосновение такое мягкое и теплое, что Лу опешивает. Марк поднимается со своего стула. — Дайте мне пару минут переодеться. Если я в рабочем с вами поеду, нам патрульные на каждом посту будут честь отдавать. И, нет, я не хочу слышать сейчас шуток о том, что это неплохо. — А с агентом что? Оставить записку? — Зачем? Дверь оставлю открытой, пусть сам все смотрит и заполняет. Воровать или портить имущество в доме подручного Иво Мартена будет только полный кретин. Лу успевает подумать, что Марк не называет себя «инквизитор». «Подручный Иво Мартена», словно какой-то клерк на респешн. Странное дело. Лу все еще продумывает маршрут, когда Марк возвращается. В обычных черных джинсах, темно-синей рубашке с закатанными рукавами и кроссовках. (он может быть похож на человека!) Но Лу все равно смеется: — Верхнюю пуговицу хотя бы расстегните. Марк ворчит, но повинуется. Он еще успевает поворчать о качестве шлема, но Лу парирует, что если бы она везла его пару месяцев назад, пришлось бы надевать старый и в цветочек. На это у Марка нет комментариев, и он молча надевает стандартный черный шлем и ждет дальнейших указаний. Лу объясняет, как садиться, как упирать ноги и как держаться. Просит, чтобы он положил руки ей на талию, и когда Марк это делает, Лу через плотную ткань куртки ощущает, как аккуратно и бережно ложатся его руки. Осторожно, словно не Лу это, а фарфоровая ваза из музея. Приходится положить свои ладони сверху и надавить, объясняя, что она не сломается и не разобьется. И от этого как-то тоже очень неловко, особенно потому, что Марк не спорит. Указаний о пути не было, и Лу едет так, как считает нужным. Руки Марка на ее боках и ребрах, и она не хочет никому показывать эту уязвимость. Поэтому дальше от Нью-Пари, как можно дальше. От чужих глаз, ушей и прочих частей тела. Подальше от улиц, зевак и попрошаек. Подальше от центра и от Термитника. Поэтому они едут вдоль желтых квадратов полей с ветряками и теплицами, мимо низеньких садовых домов (у Лу сжимается сердце и учащается пульс, когда она думает об Ирме и Тома) Небо становится чистым, ярко-голубым и высоким. Дорога — узкой одноколейкой. Лу выбирает подходящее тихое место, останавливается у рощицы и снимает шлем. Марк не торопится отпускать ее, и они сидят с минуту молча, пока, наконец, его пальцы медленно не покидают ее бока. Щелкает застежка второго шлема. — Обратно на попутках или вы мне все еще доверяете? — мягко спрашивает Лу, не поворачиваясь. — Обратно через автомобильный салон, нам нужен второй байк. — Уже «нам»? — А как вы меня учить собираетесь? По очереди на одном? — саркастически смеется Марк ей в затылок. Лу хочет протестовать, потому что ее байк — не учебный, и вообще она на него угрохала кучу денег, но вместо возмущения просто смеется. И, конечно, она не позволит Марку кататься туда-сюда самостоятельно, и никакого другого инструктора тоже ему искать не будет. Поэтому, да, им нужен второй байк и отпуск на неделю. И вообще это же занудный вредный Марк, они же не смогут ужиться. (хотя…) Марк подает руку, чтобы Лу спустилась с мотоцикла, и это, наверное, самое странное, что он мог бы сделать в такой ситуации. — Давайте пройдемся? Лу кивает и убирает оба шлема. Она не лучший советчик и не лучший помощник в том, что касается эмпатии и чужих переживаний. Кей бы справился лучше, но Иво твердо сказал, что к Марку должна поехать она. Что Кей все испортит, и что нужно действовать по ситуации. Лу понятия не имеет, что значит действовать по ситуации и как не навредить. Были бы они в клубе и был бы это не Марк, а какой-то левый парень, она бы предложила секс без обязательств, и все разошлись бы довольные. Во всяком случае, раньше бы она так и поступила, пока не попала в КС. Но Марк — не парень из бара, и подобное предложение уж точно не будет решением проблемы. А что Лу еще умеет? Еще умеет ругаться с парикмахершами за Малую, спорить о парковке, препираться с Йонасом и парой ударов объяснять мелким бандюганам из Термитника, как себя вести надо. Все это здесь не подойдет, хотя если Марк решит броситься в воду или под колеса, она точно сможет его остановить и накостылять как следует. (но это тоже явно не то, что хотел Иво) В густой кроне деревьев чирикают птицы, и сквозь ветви пробиваются лучи уже закатного солнца, окрашивая все в теплые желтые тона. Под ногами ковром стелется мягкая изумрудно-зеленая трава, будто выкрашенная краской. Пахнет землей и прохладой. — Спасибо, — говорит, наконец, Марк, когда Лу уже исчерпала все мыслимые темы для беседы. — Я действительно думал сегодня со всем покончить. — Именно в том смысле, в котором я поняла? — Боюсь, что да, — он вымученно улыбается. — Продать дом, перевести деньги на благотворительный фонд в помощь детям-псионикам и отправиться за Периметр или куда-нибудь в отдаленные регионы, где нет никакой связи и особенно интернета. — Такими планами, конечно, не шутят, но здесь вы принесете больше пользы, чем за Периметром. — Знаете, Рид, я так устал приносить пользу… От этой пользы восстание едва подавили. Если под пользой понимать изменение общества, то, вот, помог так помог. — Но ведь действительно помогли. И все стало лучше, и планы Викария не осуществились, и псионики стали частью сообщества, а не как раньше, когда все равно что преступники. — Это Иво, вы, Кей, Даниэль, Фарук, толпы спецназа, псиоников и заговор в верхушке. Я поучаствовал как муж своей жены. — Марк! — Лу резко останавливается. — Мы все ошибаемся, и зачастую влюбляемся не в тех, в кого надо и в кого можно. Вы не виноваты нисколько. Вы человек, а не машина. Умный, саркастичный, крайне прямолинейный. Еще вы отличный друг и начальник. — Не считайте за флирт, но крайне лестно слышать свои положительный качества из уст красивой женщины. Марк тоже останавливается после пары шагов, и теперь они замерли друг напротив друга, и Лу буквально кожей чувствует, что сейчас они переходят какую-то невидимую черту. Внутри волнами грохочет адреналин — Лу уверена, что ничего хорошего не выйдет, но… (всегда есть но, о которых не хочется думать). — Вы считаете меня красивой? — Я не слепой, Рид. Вы красивая женщина, умная и достаточно саркастичная, чтобы сейчас наверняка ответить колкостью на все эти банальные комплименты. — А если я не захочу отвечать колкостью и позволю себе решить, будто это и в самом деле флирт? — То вы рискнете пошатнуть мою веру в ваше трезвомыслие. Судьбу обеих моих женщин вы знаете, так что я не горю желанием пробовать еще. — А если попробую я? Лу не понимает, как произнесла эти странные противоестественные слова. Как осмелилась. Как они вообще пришли ей в голову. Марк всегда раздражал ее своей правильностью, но сейчас, тут в лесу, когда он одет в обычные джинсы и рубашку, которая даже расстегнута на целую одну пуговицу, когда на его щеках какой-то нежный смущенный румянец, а в глазах сверкает что-то новое и незнакомое, — сейчас он ее интересовал. Своей настоящестью, в которую хотелось верить и которую хотелось пить, словно родниковую воду. Хотелось узнать самой, маска это или на самом деле человек, которого она только-только может сейчас узнать. (а что если?) — У меня такое сейчас чувство, Рид, что вы меня соблазняете и считаете, что вам это удастся, — Марк смотрит на нее, не отрывая взгляд, словно кролик перед удавом. — Прекратите, а? Здесь должно быть деление на «простите, погорячилась» или «мне это уже удается», но Лу сама не знает, чего хочет. Но ведь если она предложила Марку поехать на своем байке и потом привезла его в дикое захолустье, где никого нет, и продолжает флиртовать — разве это уже не то, что она хочет? Или она это делает из заботы и заботится, как умеет? — Считаете, плохая идея? — она краснеет. — Жуткая, нам еще работать вместе. А как я буду с вами работать, если буду думать о том, что можно делать вне работы? — А вы хотите думать о том, что можно делать вне работы? — До сегодняшнего вечера я не думал, что вообще могу думать о том, что можно делать еще что-то, кроме работы. А теперь, — он все-таки отводит глаза, — теперь я действительно думаю купить байк. Он отводит глаза, и Лу чувствует, что он врет. Что он недоговаривает, и байк, конечно, это хорошо, но за этими простыми четырьмя буквами еще абзацы и десятки страниц. И это как раз нехорошо. Что она не знает, что там, на этих страницах. И сейчас еще можно узнать, но потом уже никогда. Но хочет ли она? Нужно ли ей? Нужно ли ему или он просто пытается отвлечься? Лу не любит думать о том, что не может просчитать наперед. Чужие мысли и чувства — хуже, чем идти во главе колонны фанатиков-псиоников. И, да, конечно, ей бы пригодилось, если бы на ухо Кей сейчас шептал, что именно происходит и на что стоит обратить внимание, но Лу и так понимает, что воздух почти наэлектризован, и дело вовсе не в погоде. Сумерки делают глаза Марка еще более темными, пронзительными, и Лу уже не уверена, что готова выезжать из этой рощицы прямо сейчас и мчаться по шоссе обратно в город — и куда потом? Отвезти Марка на его пепелище, а себя — домой, рухнуть на кровать и думать-думать-думать… Позволять рукам то, что не позволяет голове, потому что голова думает много, слишком много, и все это… такой тлен. (собранная в ладонях зола воспоминаний и несбывшихся надежд) И Лу делает шаг вперед, и потом еще один. А потом она слышит шаги навстречу, и в этой дурацкой полутьме, под кронами деревьев, ее тело к своему прижимает Марк мать-его-Жонсьер. — Лу, ну хватит уже по темноте ходить, ноги сломаете. Где я тут вам хилера найду? — Если я вас поцелую, мы можем уже, наконец, на ты перейти? Марк не отвечает — он целует ее сам, мягко касаясь губ, словно боясь испугать ее напором. Лу тянется к нему, обнимает за плечи, гладит по спине, такой напряженной и сильной. Касается коротких вьющихся волос, когда Марк нагибается поцеловать ее шею и затем возвращается, чтобы прикоснуться губами к щекам, лбу и носу девушки. Осторожно, нежно и не позволяя себе увлечься. Теплые большие ладони лежат на талии, и Лу как будто впервые видит Марка — в темноте, когда совсем не видно, кто перед ней, из жесткого циника проявляется заботливый и внимательный мужчина, который на самом деле к ней совсем не безразличен. И дело не в адреналине или желании забыться — Лу точно знает, каково это, сама нередко испытывала такие эмоции, — дело в них обоих, в их похожести и колючести. (как ежи, которым холодно по одиночке и колко рядом) Теплое дыхание касается ее скул, ее уха, и Марк прижимает ее к себе, вдыхая ее запах, залезая руками под кожаную куртку и гладя ее спину через тонкую ткань майки. Поцелуи-бабочки замирают на ее лице, словно обрисовывая черты. Лу наслаждается этой нежностью, тая в ней, словно льдинка в стакане, превращаясь в живое чувство — быть здесь и сейчас, рядом именно с этим человеком. Осознав это, Лу наклоняет голову Марка к себе, прижимая ладонь к затылку, чтобы не смел увернуться, не смог исчезнуть, и целует его в губы, вкладывая весь поток, что проходит сейчас через нее, словно передавая Марку ее дыхание, ее силы и жизнь и получая в ответ больше, еще больше, сгорая в искренности его и ее чувств. Она ерошит его волосы, гладит по спине, плечам, груди — ощупывая, признавая в нем своего, запоминая кожей. Останавливаются, тяжело дыша, не отстраняясь и держа друг друга в объятьях. Солнце уже скрылось за кронами деревьев, и все вокруг погрузилось во тьму. Но свет совсем не нужен, чтобы знать, кто ты и кто с тобой рядом. Свет здесь всегда только мешает. Лу чувствует, как тяжело дышит Марк, как гладит ее по волосам и прижимается, царапая ее щеку своей отросшей щетиной. Как уверенно он держится, и как относится к ней — все еще как к фарфоровой, бесконечно ценной. И решать за всех не в правилах Лу, но сейчас она точно знает, что к себе Марк вернется не скоро — только за документами и вещами, потому что жить они будут вместе, и ей абсолютно плевать, кто что подумает в Корпусе об этом. — Нет, — вдруг шепчет Марк, выдыхая ей в плечо. — Сразу на ты — это слишком быстрое развитие отношений, Лу. Поживите пока с осознанием, что я вас зову по имени. — В вашем заднем кармане джинсов мои ключи от дома, инквизитор. Это достаточно умеренная скорость? — шепчет в ответ Лу. — А я-то думаю, почему ваша рука ползла по такой странной траектории. — Не хотите меня отпустить, чтобы мы поехали домой? — Не хочу. Я хочу целовать вас, пока вы не попросите остановиться. — А если я не попрошу? — То водителю, который за нами уже едет, придется терпеливо ждать в машине. Улики по делу, а дело нам надо еще придумать, сами себя не найдут. Пусть кроссворды в машине разгадывает. Марк запускает руку в карман куртки Лу и вытаскивает маленькую коробочку-передатчик, на которой пульсирует красная кнопка. — В машине? — в голосе Лу прорезываются нотки ревности. — А как же мой байк? — Я заказал трейлер еще в Нью-Пари. Предположил, что обратная дорога будет не из легких. — То есть вы уже думали, что мы, ну… — Нет, я думал, что ваш байк или ваш характер доконают меня еще на парниках, — Марк тихо смеется. — Я ошибался. Но, Лу, нам нужна машина, на байке очень неудобно целоваться, — он трется носом о ее и снова прикасается к губам, решительно отсекая все дальнейшие споры. Которые непременно возникли бы. (это же байк!)