***
Евангелие от Матфея 7:6
Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас
Несоизмеримо бескрайнее пространство – сплошная светлая пустота, населенная святыми созданиями, завется в этом мире Раем. Заслышав о нем единожды, земной люд больше не грезит ни о чем ином и лишнем. Жизнь после смерти – купание в реках изобилия и блаженства. Чтобы попасть, чтобы познать, нужно прожить правильную и праведную жизнь на Земле. Пройти испытание судьбы, вытерпеть муки и не сломаться. Справился? Здравствуй, добро пожаловать! Разбился? Что ж, гори в Аду. Здесь все благочестивы. Здесь мученики и страдальцы, что посвятили все свое существо вере и правде. Они свое отстрадали. Они заслужили покоя и счастья. Что до верхних чинов? До существ, созданных здесь же, по образу и подобию Божьему? Они святы, о да. Они непоколебимы и праведны. Они должны знать, что такое хорошо, а что такое плохо. Они должны познать на своей шкуре, как тяжело живется в людском мире. Должны прочувствовать, прожить, опробовать. Ведь их работа так утомительна. Расслабься, спустись с небес на землю, отдохни. Ты можешь, тебе разрешено, ты избранный. Хлебни чего-нибудь покрепче, покури разок-другой. Воспользуйся чьим-то невинным телом. Главное, не увлекайся, ведь это во благо божественной миссии. Главное, не попадайся на глаза другим верховным. Узнает один – узнают все, да и начнется святой суд. Ей богу, все всë знают. Знают с тех самых пор, как на земле проросли первые дурманящие цветочки. Ты думаешь, верхушка не грешила? Грешили все, мой добрый друг. Но все молчат. Молчат, ведь если раскрыть рот, то Рай затопит чернотой сквернословия. Возможно, лишь самый-самый главный, многоликий и многокрылый, ни разу не вкушал земных удовольствий. Зачем ему, когда пред его взором миллиарды вселенных и триллионы галактик? Всевидящее око, что познало так много, обойдется без легкой травки и игривой путаны. Но серафимам третьей, пятой, десятой руки Божьей, необходимо узнать и попробовать всë. Твой непосильный труд неоценим. Ты должен знать каждую мелочь устройства этого мира. Ты поглощаешь изыски земной жизни, ведь как иначе определить степень виновности очередной погибшей души? Может она, по глупости, в детстве задушила котенка? А может, отмаливала невинную душу с юных лет? Вдруг отравила кастрюлю с супом, угробив десяток мерзавцев, а на старости лет подалась в благотворительность? Что до мальчишки, забившего камнем папашу-тирана? А до девчонки, что не вытащила из моря тонущую подружку? Смотрела и ждала, когда вода наполнит сжатые легкие. Сложный случай, право слова. Суд вынес вердикт: её руки чисты. Земные законы считают иначе. Но ничего, девчонка раскается пред золотыми воротами. Падет на колени и горько заплачет. Скажет, что согрешила. И её простят. Ведь святые благосклонны. Им виднее, они живут не первый век. Они дают второй шанс. Правда, не всем. Ох, бедняжка, очередной херувим попался на земных искушениях. Слишком переживал, выслушивая обвинения судьи. Жаль, жаль. Не повезло. Связать крылья, бросить в ад. И так будет с каждым, кто недостаточно скрытен. Не стоит выставлять свое существо напоказ. Снаружи ты мил и порядочен, но внутри... Кто знает, что скрывают верховные ангелы? Самаэль уже не такой. Он пережил стадию максимализма и лишь по воле случая не попался на глаза сородичей. Он сполна вкусил запретный плод, испробовал все изыски, но по стечению веков потерял интерес к искушениям. Он нашел кое-что лучше любого соблазна. Нечто важное и прекрасное, кого-то поистине богоподобного. Первая земная женщина, а ныне святой и чистый архангел, пред чьим ликом по сей день падают на колени земные создания. Ради неё Самаэль лишился четырех своих крыльев. Ради неё он отрекся от лика Серафимов, спустившись к Господствам. Ради Лилит он обрел новое имя – Люцифер Морнингстар. Утренняя звезда, сияющее солнце, чистейший и прекрасный белокурый ангел. Вместе с любимой он наконец познал счастье. Того ли хотела его душа с момента создания? Да, определенно этого. Брак двух святых – это прекрасно. Лишь в браке ангелам позволено зачать ребенка. Одного единственного, хоть Рай и бесконечен, а места хватило бы всем. Таковы правила, никто им не перечит. Что же случается со вторым рожденным чадом? Родители молчат и улыбаются. А в их глазах таится ужас. Они не скажут, хоть пытай их вечность. Лучше молчать, чем низвергнуть себя в адское пекло. Ад не любит никто. Особенно ангелы. Особенно верховные ангелы. Это порочное место отравляет скверной все существование вселенной. Оно притягивает всех земных отбросов, всю нечисть, всех чертей и грешных гадов. Ну разве сложно вести себя при жизни правильно? Не грешить, не убивать, не подавлять чью-то волю? Что-что, «для начала взгляни на себя»? Мой юный друг, Божье создание согрешить не способно. Ах, ты видел, как ангелов бросают в пекло? Неужто желаешь отправиться за ними? Ох, нет? Тогда молчи. Заткнись. Не смей перечить. Не говори ни слова, иначе затыкать тебя не станут. От тебя, как от мусора, просто избавятся. Запомни главное: второй шанс доступен не всем. Точнее, доступен лишь избранным. Тем, кто доказал свою привязанность. Тем, кто попался на глаза, но смог защитить свою невиновность. Ведь эти пороки так притягательны! Взгляните на земных путан, на изгибы тела, на блеск их длинных волос. Змеи-искусительницы, грязные суккубки, пред соблазном которых не устоит ни единый набожный ангел. Виноваты они. Выводы сделаны, собрание закрыто, похлопаем в ладоши и забудем, словно страшный сон. Не стоит раскачивать лодку, если фигура подсудимого слишком важна в этом высшем кругу. Ну, право слова, кто бы не выгорел за сотни веков рутины? Войдите в положение! Ведь вы сами такие. Все до единого. Каждый, мать его, верховный ангел. К чему лицемерие? Закроем глаза, друзья мои. Опять. И снова. И снова. И снова. От грязной святости не отмыться. Рыдай, жалей, страдай, сдирай с себя кожу, вырывай вены, а твои грехи все равно останутся с тобой навечно. Забудь, просто забудь и живи дальше. Ведь так действительно проще: в твоей бессмертной жизни словно ничего никогда не было. Считай, что ты простил себя сам. Плевать на других. Плевать на их слезы и страхи. Ты – истина. Ты выше других и ты достоин райской жизни. Запри своих демонов, мой юный ангел, веселье продолжается. Но демоны рвутся наружу, царапают грудь изнутри. Так больно и жалко. Жалость к себе – ужасное чувство. Поистине мерзкое, правда? Хочется, чтобы жалели, но чтобы не ты, а другие. Но другие не знают всей твоей боли. Им плевать, вдолби простую истину в голову. В слезах и соплях заявись под покровом луны в Эдемский сад. Надейся, что тебя никто не увидит. Ревущий серафим – зрелище неприятное, будем честны. На шестикрылых созданий должны равняться. С них должны брать пример, их должны любить и лелеять. Самаэля никто не любит. Да он и сам себя не любит. А что здесь любить, когда весь ты – один сплошной грех, но в ангельском святом обличии? Никто не знает, как сильно ты сожалеешь. Никто не догадывается, какой ты ранимый в душе. А оттого так горько и мерзко. Глотая слезы, ангел перебирает ноги, пробираясь сквозь высокую траву райского сада. Безвольные крылья волочатся сзади, собирая крупицы кристально чистой росы и пугая шумом притаившихся подле земли светлячков. Это место изумительно в любое время суток. Даже когда здесь сгущаются тучи. Даже когда проливаются слезы. Самаэль замирает и слушает. Шумит ветер, поют ночные птицы, вдалеке скачут дикие лошади. Кто-то тоже плачет. Кому-то здесь тоже больно. В корнях могучего дуба прячется от всего мира высокая белесая фигура. Невероятной красоты ангелица. Настолько прекрасна, что из глаз летят искры. Пшеничные пряди, золотые крылья, лавандовое одеяние измазано травой и грязью. Она прекрасна даже с растрепавшейся косой. Даже с красными от слез глазами. Даже с синяками на фарфоровом бледном лице. Неловкая встреча, хуже и не придумаешь. Девушка прячет лицо в дрожащих ладонях. Конечно, она узнала главного ангела. Серафима первого лика, правую руку Божью. Почему он здесь, в саду? Почему не на посту? Боже мой, какой позор. Девушка вновь заливается слезами, укрывая тело крыльями, словно пуховым одеялом, желая укрыться от всех и каждого. Самаэль виновато потупил взгляд. Кажется, он увидел то, чего не должен был увидеть никогда. Нечто интимное и личное. Чью-то раскрытую душу и обнаженную, очень тяжелую тягучую боль. Вздыхает. Садится на колени, расправляет золотые перья, утирает измазанное лицо белым платком. Столь прекрасное создание не должно плакать. Он берет её ладони в свои, трепетно целует пальцы, и по телу ангелицы растекается щемящее нежное чувство. Словно кто-то впервые забрал всю её боль. Кто-то впервые позаботился и исцелил, понял все душевные муки. Кто-то полюбил её так, как не любил первый земной человек, с которым их насильно связала судьба-злодейка. Они беседуют долго, держатся за руки крепко, плачут горько и надрывно, пока небо не разрезают первые лучи утреннего солнца. Той ночью между ангелами зародилось новое светлое чувство. И имя этому чувству – любовь.***
А вот и Шарлотта! На снимках вдоль всего бесконечно высокого зала. Вот здесь она совсем ещё малютка. Как уверенно порхают хрупкие серебристые крылышки! Здесь у малышки выпали молочные зубки, а здесь её новая улыбка подобна сверканию утренней звезды, озаряя всех гостей и окружающих сиянием. Золотистые локоны струятся по плечам, обрамляют лицо и яркие розовые щечки. Мама любит заплетать ей косички. Папа любит дарить ей новые платья. Белая ладонь проходит по портрету и снимок приходит в движение: по залу разливается громкий чистый голос, словно трели молодого жаворонка. Здесь Шарлотта выступала в хоре. Здесь мама и папа дарят ей питомцев: забавных небесных козликов. Здесь она притащила домой редкую черную кошку, каких в Раю почти не водилось. До чего же она пушистая! Чарли росла среди благоухающих садов, где райские птицы пели ей колыбельные. Родители усыпают дитя поцелуями, учат милосердию и состраданию, делают все, чтобы она не знала бед, грехов и страхов. Весной она пускала по зеркальным прудам лепестки и бутоны цветов, наблюдая, как те кружатся и танцуют по сияющей водной глади. Летом Шарлотта плескалась в теплых водопадах, хохоча и брызгаясь широкими крепкими крыльями. Осенью она собирала опавшие листья, прыгала в хрустящие кучи и гоняла их по аллеям порывами ветра. Зимой она каталась на льду замерзших озер, подгоняя других юных ангелов. Падала с ними в сугробы, теряла шапки и варежки, получала нагоняй и вновь бежала на улицу, хватая ладонью снежинки. В ангельской школе Чарли училась лепить облака. Она изучала священные тексты, созвездия в бескрайнем космосе, впитывала тайны вселенной и познавала мудрость вечности. Вышивала золотыми нитями ворота рая, часовни и башни столицы. Писала маслом пейзажи Эдема, взращивала подсолнухи в своем маленьком личном саду. Любила и искренне верила, молилась и созерцала, тянула ладони к солнцу, но в один миг обожглась своей добротой. Долго ли длилось беззаботное счастье? Достаточно долго, чтобы привыкнуть. Подростковый возраст, первое столетие, первое расколотое сердце. Первый серьезный конфликт и разбитые вазы с цветами. Напряжение, ссоры родителей, что отдалялись, теряя на ходу свои маски, невольно углубляясь в тяжелое прошлое. Они пожили для себя, они отжили много веков бок о бок. Они надеялись, что Чарли спасет их брак, но эта идея была обречена на жестокий провал. Они не хотели вовлекать её в свои проблемы. Она не заслужила их нареканий. Она не заслужила ни единого слова, сказанного в её адрес сверстниками. Слишком наивная для ангела? Слишком добрая для Рая! Слишком, всë всегда слишком, она слишком ранима. Так не должно было быть. Это слишком жестоко. Рай обнажил свои острые зубы. Рай рассказал ей об Аде. Но Рай не смог взрастить в ней ненависть. Сломленная сердцем, но не душой, Чарли сама нашла в себе силы жить. Сама поставила себя на ноги, сама вознеслась к звездам, сама уговорила родителей разойтись, чтобы уберечь их друг от друга. Чарли пришлось повзрослеть слишком рано. Пришлось стать единственным взрослым и спасти двух неуправляемых детей, нарекаемых родителями. Они не защитили чадо. Они забылись своими грехами, пока их дочь отчаянно в них нуждалась. Они потеряли невинного ангела, но осознание пришло слишком поздно. Смирение и принятие – до чего же тяжелый период страданий. Минуло второе столетие и случилось то, чего так боялся Люцифер: Чарли внезапно подалась в экзорцисты. Почему? Зачем!? Как это случилось?! В какой момент они свернули не туда? Долгие разговоры и попытки вразумить не увенчались успехом. Крики, просьбы, уговоры, очередной семейный ужин, обещания вернуть былое время: все напрасно. Шарлотта непреклонна. Обида Шарлотты льется через край. Её одолела жажда вершить чужие судьбы? Желание выместить свою злобу на грешных душах? Чарли, милая, грешные души ближе, чем кажутся. Протяни руки и коснешься этой гадкой скверны. Поплачь на плече, расскажи, почему болит сердце. Не хочешь? Но как же... Картины и снимки – единственное напоминание о трепетных моментах былого прошлого. Гораздо проще хвататься за него и пребывать в воспоминаниях и грезах, чем вершить жестокую реальность настоящего. Мечтательность переросла в пагубную привычку. Люцифер способен часами стоять у стены, задрав голову кверху и наблюдать за блеском в глазах живых портретов. За обворожительной Лилит в облегающем платье в прекрасном семейном саду. За маленькой Шарлоттой в пижаме и с кошкой в руках. За самим собой, полным сил и энергии, улыбчивым обаятельным главой Морнингстаров. Тех дней уже не вернуть. Их семью не возвратить. Пора жить дальше, правда ведь? Все живы и здоровы, хоть и вразрознь, хоть и в обиде. Лишь благодаря стараниям Чарли удалось разойтись на спокойной ноте, без лишних криков и брани. Люцифер бы не справился в одиночку. Он перестал справляться давно, нервы с веками сдают все сильнее. Запертые демоны выползают наружу, окутывают тело с сознанием, не дают ни минуты покоя. Нужно собраться. Нужно жить дальше. Не ради себя, ради любимой Чарли. Пора компенсировать все те годы, что были потрачены на самоненависть и разрушение. Направить силы в благое русло, наконец стать для дочери примерной фигурой, коей являлся для неё лишь в раннем детстве. Люцифер покидает зал в смятении. Нужно забыться и натянуть улыбку, ведь завтра Чарли посетит его поместье. Очередная ежегодная чистка подошла к концу. Скоро сфера откроет врата и пропустит грешных ангелов обратно на небо. Но подсознание слишком тревожно. Что-то не так? Что-то случилось?***
Люцифер достает из духовки печеные овощи, покрывает стол золотистой скатертью и расставляет изящный светлый сервиз, подаренный Лили на годовщину их хрустальной свадьбы. Все блюда давно готовы, вся посуда и начищенные до блеска приборы ожидают прибытия долгожданной гостьи. Люцифер отряхивает белый фрак и нервно сверлит голубыми глазами часы. Минуты бегут слишком быстро, время перевалило за полдень. Никаких вестей, никакого намека на приход Чарли. Не могла же она отправиться к Лилит? Традицией сложилось, что после зачисток Шарлотта первым делом отправляется на обед к папе. Но сегодня она впервые опаздывает. Морнингстар измеряет шагами кухню, снова переставляет тарелки и поправляет подсолнухи в вазе. Это очень странно. Это совсем не в духе Чарли. Пунктуальности ей не занимать, она всегда ответственна и порядочна, особенно когда дело касается семейных посиделок за чаем. Она бы позвонила, она бы написала на мобильный или, на крайний случай, послала бы голубя. Два часа и три часа, блюда и чайник давным-давно остыли. Подсознание начинает трубить с новой силой. Теперь скрыть беспокойство уже невозможно и Люцифер принимается до мяса грызть ноготь, стремительным шагом направляясь к телефону в прихожей. Винтажные модели – их некогда излюбленное увлечение с Лилит, что никак не могли приспособиться к современным технологиям, так внезапно и резко ворвавшимся в повседневную жизнь обитателей Рая. Несколько круток железного диска и из динамика слышатся долгие протяжные гудки, отдаваясь в светлой голове гулким встревоженным эхом. Лилит сняла трубку и мелодичный голос за секунду смог развеять все страхи. Словно в старые добрые, словно никаких проблем никогда не бывало. – Алло, Люцифер? – Лили, добрый день, – Морнингстар замолчал и выдохнул, собираясь с мыслями и наматывая на палец пружинку телефонного кабеля, – Чарли с тобой? – Чарли? Нет, а должна быть? Я ждала её к ужину, как обычно, – на фоне слышался шелест ткани и звон ближайшей посуды, что, видимо, не выпускала из рук ангелица, даже будучи прикованной к телефонному аппарату, – Она что, ещё не пришла? Ничего не писала? – Нет, ничего. Совсем, – Лилит в ответ молчит, а звуки посуды напряженно стихают. Длинные ногти начинают отбивать ритм по телефонной трубке, – Лили, пожалуйста, свяжись с Эмили. Она должна была вернуться с Чарли. – Да, поняла. Сейчас напишу, – шум возобновился, когда ангелица зажала трубку меж плечом и ухом, стремительно набирая на смартфоне короткое сообщение, – Я уверена, что все в порядке. Не стоит накручивать себя, Люци. – Лили, она никогда не опаздывает. Тем более на целых три часа. Ты ведь знаешь её манеры, Чарли бы ни за что... По всему дому вдруг разлилась оглушающая трель дверного звонка, а сердце ангела внезапно ушло в пятки. Пред взором он видел лейтенантов легиона, похоронную службу, высших советников и других ангелов, да кого угодно, кто сейчас же сообщит ему о скоропостижной смерти дочери. Люцифер сглатывает ком в горле, когда из трубки вновь слышится обеспокоенный голос бывшей жены: – Люци? Люцифер? К тебе пришли? Это Чарли? – Надеюсь, что Чарли, – Морнингстар поправляет в зеркале волосы, что от стресса сейчас стояли торчком, и отводит от уха трубку, намереваясь положить её на место, – Я перезвоню, Лили. – Стой, напиши мне, если- Ангелица не успевает закончить оборванную на полуслове речь, пока Люцифер одним взмахом крыльев оказывается подле огромной входной двери. Снова дышит встревоженно, подсознательно готовясь к худшему, прокручивая в голове всевозможные ужасные сценарии встречи с таинственным посетителем. Дверь гулко открывается, окутывая спину высокого светлого силуэта лучами яркого дневного солнца. Скучная серая форма, длинные белые перчатки и такие же длинные массивные сапожки. Ослепляющий перелив светлых крыльев, плотно сложенных сзади и неизменная маска с огромными рогами, что проецирует на себе эмоции носителя. Ангел смерти широко улыбался. Не злобно, совсем нет. Искренне и нежно, насколько хватало сил жуткого пустоглазого приспособления на голове. Строгая поза оловянного солдата не могла скрыть очевидного: это Чарли. Заметно уставшая и вымотанная, с поредевшими крыльями и пылью на форме, но, совершенно точно, родная любимая Чарли. Девушка не выжидает слишком долго, подхватывает отца в объятия, звонко смеется и кружится на тонких каблуках. Из-под жуткой маски пробиваются спутанные светлые локоны. Наконец можно выдохнуть. Она дома, а все остальное теперь не так важно. Люцифер слегка отстраняется, рассматривая с ног до головы любимую фигуру. Ростом Чарли пошла в мать, вымахав на целую голову выше, а с каблуками на все полторы. Какой бы высокой она ни была, в его глазах она навечно та же маленькая девочка. – Чарли, господи, где ты была? Мы с мамой чуть с ума не сошли! – он снова обнимает дочку, подхватывая ту под локоть и провожая до кухни, – С тобой все в порядке? Ты не пострадала? Почему ты все ещё в форме? – Папа, все хорошо, не стоит переживать! – Чарли машет руками, пока на черной маске в удивлении поднимаются белые брови, – Случился один неприятный инцидент, поэтому мне пришлось задержаться. Но сейчас все в порядке, уверяю тебя! – Инцидент? – уточняет Люцифер, попутно набирая короткое сообщение Лили и отключая смартфон, а позже подходя к плите и принимаясь разогревать еду светом ладоней. Краем глаза ангел наблюдает за скованными и нервными движениями Чарли, что молчит и старательно тянет улыбку, перебирая меж собой пальцы. – Чарли..? – Люцифер оставляет чайник и садится на стул возле дочери, пристально глядя в белые пустые глаза, – Ты чего-то не договариваешь, – произносит Морнингстар без доли вопроса в голосе, обхватывая холодные ладони своими, теплыми, – Сними эту штуку. Я же вижу, тебя знобит. Выпей чай и расскажи мне, что случилось. Ты ведь знаешь, я всегда на твоей стороне. Шарлотта стушевалась, явно застигнутая врасплох и подавленная фактом, что её ложь без промедлений раскрыли. Голова безвольно опускается, а эмоция на маске приобретает крайне трагичное выражение. Люцифер гладит сгорбленные плечи и сильнее сжимает пальцы дочери, понимая, что Чарли совсем не стремится действовать. Кого-то убили? Неужели Эмили? А может Адама? Было бы славно. О чем это он... – Я сниму это? – Люцифер касается края массивного шлема, и Чарли, резко подняв голову, отшатывается, оказываясь вне досягаемости его ладони. Морнингстар удивленно хлопает глазами, явно не ожидая такой пугливой реакции. Ещё чуть-чуть, и на маске проявятся белые слезы. Люцифер хмурится. Он никогда не любил недосказанности. Тем более умалчивание тех вещей, молчать о которых попросту нельзя. Стараясь смягчить выражение лица, он прикрывает веки и томительно выдыхает, поднимая на дочь ласковый отеческий взгляд, – Чарли, пожалуйста. Давай поговорим. Шарлотта опускает голову, невольно забираясь на стул с ногами и обхватывая колени, как она делала в юности, всякий раз, когда родители снова кричали за стенкой. – Прости. Да... ты прав. Кое-что правда случилось, – Люцифер придвигается ближе, осторожно поглаживая девичье плечо, выжидая, когда Чарли вновь заговорит. Но вместо этого девушка вздыхает и неуверенно поддевает шлем, стаскивая его с головы. Наружу вываливаются взъерошенные светлые локоны. Шарлотта раздвигает пряди пальцами, заводит по обе стороны аккуратных ушек. Люцифер повернул голову, чуть отстранился в бок, наконец взглянул на дочь без маски и обомлел. Молочно-белое смущенное лицо рассекал огромный темно-красный шрам. Он проходил от лба, по брови и веку, полностью разрезая скулу и щеку. Небесно-голубой глаз не пострадал лишь чудом, но по красному, покрытому капиллярами белку, было ясно, что и его серьезно задело. Рана была аккуратно зашита, однако до сих пор не регенерировала. Выводы очевидны. Чарли ранили ангельским оружием. Зрачки Люцифера сузились до бусин. Тело вдруг переполнило небывалой волной гнева. Кем бы ни был этот грешный выродок, он ответит за содеянное. Люцифер спустится в ад и задушит его собственными руками. Исполосует лицо ангельским клинком и насадит голову на кол. Плевать на верхний совет, плевать на опасность и риски, он сделает это, и никто его не остановит. – Кто... – тихо произносит Морнингстар, не моргая и не двигаясь, заставив Шарлотту сильно встревожиться. Такой слепой ярости в отцовском лице ей ни разу не доводилось увидеть. Она понимает: назови она любое имя, и Люцифер обязательно спустится в пекло, обязательно найдет и покромсает самым жестоким бесчеловечным образом. Она хватает отца за плечи, щенячьим взглядом возвращая того в реальность. Люцифер поджимает губы и ласково обнимает дочь, поглаживая серебристые перья на крыльях. Они сидят довольно долго, пока Чарли наконец не дает волю эмоциям и позволяет себе тихо поплакать в отцовское плечо. Люцифер лишь молчит и усиленно думает. Как это случилось? Что произошло? Неужели это навечно? Шрамы ангельской стали не поддаются полному заживлению. Бог с ним, со шрамом, главное, что Чарли жива и почти невредима. Отныне он не отпустит её на чистку. Явится лично к Адаму, разнесет весь легион в щепки, но ни за что не позволит Шарлотте пострадать ещё сильнее. С неё достаточно. – Послушай... – Чарли чуть отстраняется, шмыгая носом и вытирая слезы со здорового глаза, – Я хотела кое-что тебе рассказать. В аду я встретила одну демоницу... она замечательная, – девушка отводит взгляд и мило краснеет, то ли от слез, то ли от смущения, – Лишь благодаря ей я все ещё жива, папа...