Тени среди звёзд

Когда происходит что-то поистине страшное, ты понимаешь, что все остальные проблемы, на которые тратил столько времени, на самом деле ничего из себя не представляют. Вещи вокруг вдруг кажутся такими бессмысленными, и в голове назойливой мухой жужжит только одной желание–чтобы все стало как раньше. Когда Бордовая заболела, Зелёный тоже стал жить только этой идеей. Только бы она выздоровела. Только бы была с ним рядом. Он проснулся по будильнику в половину седьмого утра, что стало для него обычной привычкой, и на кровати нащупал рукой бумаги вчерашних работ–уже две недели пытался выяснить больше о вирусе, который превращает дорогого ему человека в живого мертвеца. Успехи были относительными, если то, что он понял, вообще можно было назвать успехом: Первое: вирус поражает части тела то медленно, то мгновенно. При этом куда он нацелится в следующий раз, определить невозможно. Второе: существующими лекарствами с ним определенно не справиться, для этого требуется создать что-то новое. Здесь стояло несколько жирных клякс, которые Зелёный поставил от злости и бессилия. Как создать что-то новое, если ты даже примерно не понимаешь, с чем имеешь дело? Вздохнув, он потер лицо рукой. Ничего. Выяснит все. Сейчас уже почти семь утра, а значит, приближается время навестить Бордовую. Перед этим Зелёный всегда ходил в столовую, чтобы взять ей немного еды, и этот раз, конечно, не станет исключением. Шагая вдоль кают, он подумал о том, что через пять минут туда нагрянет весь шаттл, нужно ускориться. Зелёный толкнул дверь, подошел к столешницам и встретился взглядом со знакомым лаборантом, мирно помешивающим горячую овсянку. –Как продвигается работа с вирусом? — спросил Зелёный и налил тёплого молока. Руки двигались механически, уверенно орудуя столовыми приборами и посудой, ведь он уже давно выучил меню недели. Сегодня радуют овсяная каша, какао без сахара и бутерброд с клубничным джемом или маслом на выбор. Зелёный выбрал джем. Лаборант, неловко кашлянув, покачался с пятки на носок, и это молчание напрягло Зелёного. –В чем дело? –Послушай, я понимаю, она важна для тебя, но… Мы и так работаем день и ночь. Люди устали и не готовы пахать сверхурочно ради одного человека. –Ради одного человека? –взбесился Зелёный,–она рисковала ради сотни людей, чтобы потом неблагодарные вроде этих… сказали что-то подобное? То есть вчера лаборатория отдыхала? Никто даже не прикоснулся к склянкам? Зелёный ощутил прилив раздражения и вины. Какого чёрта он не пошел проверять, как идёт работа? Он потерял драгоценные сутки, двадцать четыре часа, за которые, как ему теперь кажется, мог выяснить очень многое. –Прости, я понимаю, как это звучит. Ты прав. Но теперь они отдохнули и смогут приступить к изучению с новыми силами. –Мне не нужно изучение. Мне нужен результат. Сколько времени требуется, чтобы хотя бы узнать, как дальше поведёт себя вирус? –Я не могу ответить на этот вопрос, Зелёный. Это инопланетная чертовщина, и пока мы так же, как и ты, начинаем с азов. Прошу тебя, не беспокойся. Постараемся через два дня дать уже какую-то информацию. –Я рассчитываю на это. И он пошёл к выходу, ощущая между лопаток сочувственный взгляд товарища. –Эй, ты опять не поел! –крикнул тот, когда Зелёный уже открыл дверь. –Это для Бордовой.–бросил он, не оборачиваясь, и вышел.

***

Медотсек пропах лекарственными препаратами и абсолютной безнадёжностью. Где-то плакали люди, только что потерявшие самых близких. А кто-то лежал в одиночестве. Тот, кто уже давно всех потерял, и теперь без сожалений может проститься с миром сам. Зелёный старался не слушать чужих рыданий, иначе невольно задумывался, как вёл бы себя на их месте. Но наши мысли материальны… И ему совсем не хотелось столкнуться с такой реальностью. В голове всплыл разговор с лаборантом в столовой, но от него Зелёный тоже отмахнулся. Раньше он бы загрыз себя за такую грубость, но сейчас ничего не имело значения. Ничего, кроме здоровья Бордовой. Они вдвоём и так потеряли всех друзей… Тактично постучав и услышав одобрительное «заходи», мужчина толкнул дверь и очутился в палате, где во всю горели люминесцентные лампы. Комната была настолько белой, что казалась абсолютно стерильной, но даже на фоне этой белости Бордовая была куда бледнее. Зелёный поджал губы. Вчера она выглядела капельку лучше. «Не думай об этом. Все в порядке» Но он не мог. Все ещё не мог смириться с тем, какой видел её сейчас: подтянутое и статное тело уменьшилось, стало совсем тонким и хрупким, как сухая листва. Когда она совершала над собой усилие и приподнималась, можно было отчётливо разглядеть трепещущие под кожей лопатки, вздымающиеся в такт слабому дыханию. Губы стали тонкими и бледными, волосы–в три раза короче, и из длинной, золотистой шевелюры, коей она обладала, будучи здоровой, осталась лишь рваная стрижка и секущиеся кончики. Но больше всего прочего огорчала чёрная повязка на глазах. Бордовая потеряла зрение. Вернее, его отобрал вирус. Это было страшно, потому что она не понимала, что происходит. Бордовая просто проснулась, видя перед глазами лишь слабую пелену света, надеясь, что не до конца пробудилась и молчаливо борясь с удушающим приступом нарастающей паники. В палате нельзя шуметь, иначе разбудит других больных, возможно, даже опасных. Но прошёл час, и зрение не вернулось. Врач явилась и после довольно кропотливого осмотра осторожно заявила о диагнозе «слепота». И ещё одна часть души Бордовой умерла в тот миг. Она ведь даже не успела напоследок насладиться красками мира. Пускай это и была бы палата, но… А Зелёный? Бордовая впитала бы в себя каждую черту его лица, каждую морщинку, что появляется у всякого тридцатипятилетнего мужчины. Но болезнь не спрашивает, можно ли ей забрать у тебя дар видеть и не сообщает даты, когда это произойдёт. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как смириться с этим, и в абсолютной тишине слушать, как солёная влага беззвучно стекает по щекам и разбивается о кафель. Зелёный смотрел на повязку и вспоминал, какими поистине чудесными были её глаза. Аквамариновые вечером и куда более светлые, небесные, днём, они умели привлечь внимание и надолго оставить его там; только её глаза обладали способностью глядеть на собеседника, передавая весь спектр эмоций, каждый её взгляд был умным и внимательным, сосредоточенным и часто нежным, будто ты–самый важный человек в её маленьком мире. –Зелёный? Это ты? –голос Бордовой был довольно тихим и немного испуганным. Видимо, её напрягло долгое молчание. –Да. Прости. Он поставил поднос на прикроватную тумбу и увидел, что вчера Бордовая даже не прикоснулась к ужину. Как и к обеду, и даже завтраку. –Ты ела что-то вчера? –Нет. Кусок в горло не лезет. –Я ведь просил! Это важно, чтобы поддерживать жизненные силы. Пожалуйста, не пренебрегай этим. Тебе не нравится столовая еда? Я могу готовить сам. Хочешь что-нибудь необычное? Зелёный говорил беспокойно, но девушка все же уловила ноты бесконечной усталости. Что-то подсказывало ей, что с тех пор как она заболела, он совсем перестал заботиться о себе. –Хорошо.–уголок её губ дрогнул в подобии улыбки. Мужчина облегченно выдохнул. Ему было важно хотя бы словесное подтверждение того, что Бордовая будет прикладывать усилия для выздоровления. –Как ты себя чувствуешь? –Как обычно, только слабость беспокоит. –Ничего не болит? Она покачала головой. –Хорошо. Я думаю, тебе стоит поесть. –Я… –Ты не ела сутки. –Не отстанешь ведь? –Конечно нет. И он помог Бордовой приподняться. –Осторожно, тарелка немного горячая. –Все в порядке. Наощупь Бордовая постаралась определить, где держать посуду будет удобнее всего, однако с ложкой не рассчитала, и та со звоном рухнула на пол. Этот звук так больно ударил по перепонкам, что она еле сдержалась не закрыть уши, и просто зажмурилась. Почему слух стал настолько ярким? И дело ведь не только в том, что зрения у неё теперь нет. Повязка намокла от хлынувших разом слез. –Прости, прости… Я должен был сразу догадаться. Прости. Напугалась? –Зелёный отнял тарелку, осторожно сминая тело девушки в объятиях. –Ничего.–всхлипнула она, утыкаясь ему в грудь и стараясь притянуть его как можно ближе. Зелёный против воли постарался сохранить этот момент в голове как-то, что сможет вспоминать до конца своего существования. Её теплое, живое тело, пахнущее лекарствами и имбирём. Может, она добавляет его в чай? –Тише, мой маленький дружок. Он мягко гладил ее по волосам и спускался вниз, к болезненно выступающим позвонкам. Убаюкивал в своих руках, словно маленькую девочку–именно это беззащитное существо он сейчас представлял, ведь никогда прежде не видел Бордовую в таком состоянии. Успокаивал грохочущее от страха и отчаяния сердце. Она прерывисто дышала, срываясь на хрипы, но все же рядом с Зелёным ей не было страшно показать эту сторону. Пожалуй, он был и навсегда останется единственным человеком, который видел её слезы. –Я боюсь. Боюсь умереть.–Бордовая крепче сжала его шерстяной свитер. Вот так. Простой человеческий страх, не чуждый даже такой непоколебимой девушке, как она. Бордовая произнесла эти страшные слова, и на душе ей отчего-то стало легче. Как будто бы с этого момента можно перестать игнорировать слона в комнате в виде неизвестного недуга и наконец осознать–её шансы выжить действительно малы. И нужно быть готовой, готовой проститься. Зеленый чуть подвинулся, прижимаясь своим лбом к её. Его пальцы осторожно погладили края чёрной ткани, затем скользнули на впалость исхудавшей щеки. Бордовая поцеловала его первой, медленно, едва касаясь своими губами его губ–плотно сомкнутых, почти неживых. Она услышала тяжкий вздох, поднявший его широкую грудь: вздохнул Зелёный так, словно это далось ему с большим трудом. А затем его язык, горячий, как тысяча солнц, в ответной нежности прошелся по её нижней губе. –Я люблю тебя.–Прохрипел мужчина отстранившись и обессилено рухнув на пол подле её руки. Его не покидало ужасное ощущение, что этот поцелуй был прощальным. Бордовая запустила ладошку в его волосы, перебирая отросшие и местами поседевшие пряди. Зелёный послушно ластился её прикосновениям. –Почему мы всегда говорим о любви, только если находимся на пороге смерти? –раздался наверху весёлый вперемешку с горечью женский смешок. Перед глазами Зелёного пронеслись картинки как они спина к спине боролись с инопланетными тварями, уже не надеясь на помощь из шаттла. Как его ранили ещё на Земле, и он лежал в грязи и крови, пока Бордовая лучом спасительной надежды не нашла его и не выхаживала в госпитале долгие три недели. И каждый раз, боясь, что больше не увидятся, они признавались друг другу в чувствах, а когда все обходилось, делали вид, что ничего не произошло. Но сейчас Зелёного совсем не веселят слова о смерти. –Ты не умрёшь.–Серьёзно заявил он, перехватил её ладонь и приложил к своей щеке. Большой и сильный мужчина вдруг сгорбился, напоминая нищего старика. Он боялся потерять Бордовую не меньше, чем она не хотела умирать, и неизвестность впереди заставляла сходить с ума. –Конечно, не умру.–девушка ощутила укол стыда за чувство юмора даже в такой момент жизни. Ей захотелось взять Зелёного в медвежьи объятия и убедить его, что все обязательно станет хорошо. «Но ведь это будет ложью…» –Почему ты не позвал меня тогда на свидание? –Когда? –он удивился её неожиданному вопросу. –Там, на Земле. Мы отдыхали в усадьбе Фиолетового у моря. При воспоминании о друзьях их сердца одновременно сжались. Зелёный вспомнил и барбекю, и единственный в его жизни Новый год в тёплых краях, и то, какими счастливыми и живыми они тогда были… И хрупкие замки из песка, они с Бордовой строили их на закате. Ведь она тогда сказала Зелёному, что он ей нравится. Почему тот струсил? –Я был идиотом.–приглушенно ответил мужчина. Никогда ещё сожаление не съедало его душу настолько сильно. –Все в порядке, –Бордовая грустно улыбнулась, –Может, так было нужно? Этот вопрос остался висеть в воздухе. Они сидели так какое-то время, не смея нарушать тишину, а затем Зелёный прочистил горло и сказал: –Я сейчас схожу за новой ложкой. Хочешь, захвачу что-то из библиотеки и почитаю тебе? –Конечно, –Бордовая обожала читать раньше, когда ещё могла это делать, а Зелёный не мог не порадовать её хотя бы этим, –возьми «Маленького принца». –Хорошо. –и Зелёный. –Да? –он поднял голову. –Я тоже тебя люблю.