новый этап

Что-то происходит. Тьелко не может понять, что, но что-то точно происходит странное. Морьо снова начал ходить на работу. Пока что в щадящем графике, два через два, но времени свободного у него сильно поубавилось, как и сил. Это заметно, но объяснимо. Потому Тьелко не беспокоится. Но еще Карнистир словно бы… меньше на его подколки отвечает. Молчит — как-то сосредоточенно, не ворчит почти. Однажды ни с того ни с сего, в один из забегов самого Тьелко в перерыв в снова чувствующийся родным и неизменным кофейный угол, островок стабильности — вручил «за счет заведения» большую порцию рафа и пакет с собственными сэндвичами. Обзавелся дома запасом веганского фарша и соевого мяса — и даже находил в себе силы его готовить, причем так хорошо, что Тьелко в первый раз едва не разозлился, что его обманули. И в квартире самой обновки случились. Странные. Где-то Морьо надыбал комод. Старенький и обшарпанный, но крепкий. Купил с первой зарплаты же кровать — это Тьелко еще может объяснить, в последнее время он часто остается у Карнистира на ночь, и спать на узкой и жесткой едва не спартанской лежанке даже теперь, когда тот разрешает себя обнимать, становится все более неудобным. Привыкнув к соседу по кровати и расслабившись, старший и во сне стал свободнее — то раскинется звездочкой, то по диагонали уляжется… то конечности поверх закинет… Тьелко видит и замечает все. Морьо, словно какой хмурый невыспавшийся и линялый волк, обустраивает свою нору из одинокого жилища в нормальный — в его понимании — дом. Иногда скидывает коротко ссылку или фотографию с какой-то ерундой типа смешного плаката, статуэток с собаками, посуды новой, ночника-луны… спрашивает только: как ему. А Тьелко странно. Они вроде бы и не вместе. Никогда не говорили об этом. По факту, так сказать, «по документам» Морьо он все еще так — приходящий любовник постоянный, еще и дурной на всю светлую голову. Знакомый с привилегиями. А близится лето. В квартире Морьо в углу появляется вентилятор. Морьо мерзляк, ему бы вентилятор не понадобился. Морьо ему тоже — так, любовник, который может время от времени хмуро огрызнуться и в следующий момент всучить пакет с бутербродами в колледж и с пакетиком лакомства для Хуана. Любимый до одури, вызывающий даже спустя почти год лютый азарт, желанный — но иногда кажущийся далеким, недоступным и холодным. Непонятным, до конца так и не открывшимся, так и не завоеванным. Однажды Тьелко все же решает поговорить. Пишет: «Ты вроде выходной. Я приду сегодня?» Ответ получает мгновенно: «С Хуаном». Через пару секунд приходит еще одно сообщение: «И лубрикант купи, закончился». И еще через почти минуту — зачисление на карту. Тьелко хихикает, выбрасывая из головы дурные мысли. До вечера подождут, нет, до утра, а сегодня они будут гулять с Хуаном, наверняка опять вместе готовить ужин, а потом кто-то кого-то завалит прямо на столе, под звонкий лай в коридоре. Или на той новой постели — если хватит терпения. Он подхватывает Хуана после занятий, украдкой сбегает, мчится по улицам — едва не забывает зайти в привычный уже сексшоп по пути (продавец привычно не спрашивает паспорт — успел запомнить). Достает — все еще с внутренним трепетом полуневерия — ключи, открывает дверь. — Мы пришли! — Отлично, — доносится из комнаты. — Топай сюда. И псину веди. В этой «псине» столько ворчливой ласки, что Хуан бежит сам, почти как к хозяину на кличку свою — привык уже. Тьелко хмырится и идет следом. И на пороге замирает. Хуан, радостно повизгивая, крутится на мягкой лежанке со своим именем, стоящей в углу. Устраивается поудобнее, обнюхивает. Морьо на корточках сидит рядом, глядя внимательно темными глазами. Ловит, сажает обратно, когда такс пытается запрыгнуть к нему чуть не на плечи. — Давай привыкай, обнюхивайся, — всхрипывает он, ворча. — Потом ебало вылизывать будешь, ну. Сидеть! Хуан слушается. Тьелко, наконец, отмирает. — Это… — Привези его игрушки и тренировочное завтра или как сможешь, — оборачивается и поднимается на ноги, с хрустом выпрямляясь, Морьо. В глаза не смотрит, только проходит мимо, уволакивая за собой — на кухню. — И скажи, какой ему корм надо заказывать. И номер вет.клиники, да. Лучше весь паспорт. — Ты… ты хочешь… — Он будет жить с нами, да. — В смысле, ты действительно согласен делить свою территорию — с собакой?.. — Я согласен делить ее с тобой, а это значит — принять Хуана, так что да. Тьелко замирает. — Погоди. Что? — Что? — Ты… ты только что сказал, что… — Ну да, Хуан может жить у нас. Если ты не хочешь оставить его там… — …я скорее как раз вот об этом «у нас», — непонимающе вскидывается блондин. — Ты же не… — …я не с того начал, да? Тьелко глазам и ушам своим не верит. Мотает головой. Да нет, он наверное не так понял. Морьо оборачивается через плечо, смотрит… подталкивает к столу (и когда успели добраться до кухни). — Я думал, это очевидный этап. Я ведь уже давно дал тебе ключи. Ты говорил недели две назад, что стал воспринимать это место домом. Сегодня пришла лежанка для Хуана и первые запасы необходимых штук. Если ты хочешь… забирай вещи из общаги хоть сейчас и переезжай. Места достаточно, аренду плачу я… — П… пополам, — едва шевеля ошарашенно губами, возражает Тьелко. Как-то скорее по привычке. Ему не верится. — Я, — сурово, резко отрезает Карнистир, но тут же смягчается. — Пока не доучишься… если мы еще останемся. Ну… Тьелко шмыгает носом и торопливо утыкается в кружку с черным, химозно пахнущем смородиной, чаем. «Это ерунда какая-то. Розыгрыш, да? Ну не может же вправду..» Его любимым чаем. Морьо пьет мятный. И кофе. Он вспоминает почти годовой давности первую встречу — после первого дня в колледже шел мимо кофейни, заметил красивого парня за машинкой, что-то тщательно оттирающего, решил попытать удачу, оказался отшит с первого же мгновения… Тот парень разве бы сказал ему хоть когда-то — «наш дом»? Тот парень разве ворчал бы на него за брошенные беспорядочно кроссовки? Тот парень… Впрочем. Тот парень за одну царапину на нем едва амбалу под сотку килограмм голову об стену не размозжил. Тот парень, узнав о куче отснятых видео со своими ритуальными плясками возле машинки, только усмехнулся и попросил посмотреть — а потом велел приходить позже, со штативом, переснять — «чтобы было, на что ночью надрачивать нормально». Тот парень… тот парень, грубый, резкий и отчужденный, едва не убил себя за то, что взял его тогда, в баре, без четкого, выраженного согласия (будто яркого, слишком даже, желания было недостаточно), напившись. Тот парень теперь, оставаясь жестким и прочным, как гранит, источает тепло — словно солнцем нагретый. Стоит напротив, сосредоточенный, хмурый, обеспокоенный. Между бровями складка. На шее болтается дурацкая цветная цепочка — Тьелко вытащил ее из дурацкого автомата с пластиковыми детскими игрушками-украшениями в пластиковых капсулах, когда впервые после больницы вытащил погулять его. — Поможешь? — сухими губами спрашивает Тьелко, поднимая взгляд из чашки. — Ну, с вещами. — Завтра выходной. Помогу, — Морьо почти подламывается, обрушивается на табуретку, выдыхая. Расслабляется — каменно-жесткие плечи смягчают линию, спина чуть сгибается. Даже волосы будто прикладываются. — Я не так хотел начать разговор, но столько раз прокручивал слова, что… будто сказал их уже, что ли. — Дурак, — фырчит Тьелко. — Дурак! Хуан ворчит и тявкает в ответ на звонкий хохот хозяина, но с новой лежанки не уходит. Может, тот Морьо Карнистир и не сказал бы ничего подобного. Не сделал бы. Но позже, задыхаясь от удовольствия, цепляясь ногтями за чужие плечи, стискивая коленями бедра, кусая почти в кровь чужие губы и подставляя под укусы плечи и шею, Тьелко уловит в своих мыслях — беспорядочных и горячих — одну самую важную. Этого Морьо, Морьо-сейчас, смотрящего на него с усмешкой и вызовом, но и с затаенной, хрупкой и осторожной нежностью, он любит гораздо сильнее, чем Морьо-вызов, который предпочитал смотреть с раздражением, злостью, болью — а лучше вовсе не смотреть. И он рад, что тот Морьо-вызов стал его Морьо-домом.