Тепло с тобой

1955 г. Суббота.

— Конечная! Ленинградский вокзал! Товарищи, конечная станция! Все выходим!       Молодая кондукторша проходила по рядам, чтобы поторопить пассажиров. Так уж вышло, что им нужно разворачивать поезд и быстро принимать новый поток людей в обратную сторону. Видимо пятилетний план распространяется и на них. — Товарищ, Вам помочь?       Надо же было ей остановиться рядом с щуплым телом молодого юноши, что проверял свою сумку. У девушки забегали глаза, не знала куда себя деть пока была тишина, но, когда на нее посмотрели, она успокоилась. — Нет, спасибо, юная леди. Вам не дозволено поднимать такие тяжести. Идите.       Одарив девушку лёгкой улыбкой, мужчина начал отдаляться от нее, заставив девушку стоять в ступоре. Сзади к ней подошла ее напарница, застав за бессовестным подглядыванием. — Ты слышала?! — почти шепотом вскрикнула кондукторша, прикрывая рот руками. — Он назвал меня «юная леди»! — Коренной ленинградец. Говорят, что они все там такие…– не успев договорить фразу, молоденькая студентка ее перебила — Приличные? — Скорее чопорные. И поимей совесть! Не заметила вовсе, что кольцо у него на пальце? Быстро за работу, бессовестная, романы на один путь нам тут не нужны!       Александр уже и не слышал голоса девушек, он стоял и ждал только одного человека. На вокзале всегда было оживлённо, что на Ленинградском, что на Московском. Люди шли искусственно созданным потоком, чтобы не толпиться и не задерживать движение. Громкоговорители оповещали о посадке и прибытии, о изменениях расписания и переносе рейсов. Уже долго никого нет… Возможно Невского ждут на выходе из вокзала. Осталось только дойти и влиться в один из потоков спешащих людей.       На выходе показалась черная машина, что стояла прямо перед тротуаром. Рядом по две стороны стояли два офицера в военной форме, следя за каждым движением граждан и присекая их взгляды на машину. Из окна пассажирского сидения свисала рука с сигаретой в пальцах, а из нее и машины клубился дым. Невский сразу понял куда идти.        Страх сковывал движение, идти к машине было все тяжелее с каждым шагом. Офицеры сразу узнали его, разговорились, мол: «Александр Петрович, рады видеть, давайте свои вещи, Михаил Юрьевич Вас заждался».       Ах да, Михаил Юрьевич… Шура особо не поддерживал разговора и сразу сел в машину, когда увидел, что свисающая рука поманила его к себе, выбрасывая окурок папиросы и закрывая окно. Офицерам оставалось только ждать пока не распорядятся ехать. — Поезд приехал минут 10 назад. Что ты так долго делал на вокзале?       Шура не успел и сесть в машину, как его осадили вопросом, от которого он только разозлился внутри себя. — Я рассчитывал, что ты меня встретишь — Невский опустил взгляд, обняв себя за руки. — Ты же понимаешь, — Московский, наконец, взглянул на Невского. — Все вот эти «встретишь» слишком затягиваются. Особенно среди тех, кто правда спешит по делам и работает. — Миша, сейчас выходные. Все наоборот спешат покинуть столицу, чтобы провести время в глуши и подальше от суеты.       Ну вот, опять этот осуждающий взгляд. Александр прикусил нижнюю губу, стараясь не смотреть на Московского, чтобы не разозлить его ещё сильнее. Кажется, у него тоже неделя не особо задалась, но деваться некуда. Михаил продолжает смотреть на Невского очень пристально и требовательно. Выжидает. — Не сердись, Миш… — робкая фраза едва коснулась щеки Московского, как слегка подрагивающие губы накрыли губы напротив, одаривая поцелуй слегка металлическим привкусом.       Неизвестно, куда Невский запихнул свою гордость, для него она находилась где-то под каблуком сапог Московского. Ради такого короткого, но теплого момента хотелось забыть все обиды. Жаль только, что сейчас теплота шла только от Шуры.       Ещё в детстве Сашенька ронял слезы над грустными романами с обречёнными отношениями. Книга была плохая, но она стоила того, чтобы быть дочитанной до конца. Северная столица была слишком чувствительной, поэтому, пока не узнает, что ждёт пару в конца — не уснет. И плевать он хотел, что на уроках у Михаила Юрьевича снова будет клевать носом. Это будет там, завтра, а книга здесь и сейчас требует к себе внимания. Сколько было слез пролито на страницу, а потом и на подушку, когда отношения с большим, но красивым, треском заканчивались. Часы показывали второй час ночи, потом третий, на четвертом изморенный мозг отрубался к чертям. Саша не помнил как проснулся, как ел и шел на занятия, но он ясно помнит, как прекрасные глаза наставника прожигали его с нескрываемым раздражением. Для себя Сашенька извлёк ценный урок в этот момент — с ним всё будет по-другому.       Период расцвета их отношений был закончен с того самого выстрела и темноты на долгие годы. Миша ударился в Ленинский коммунизм и совсем позабыл, что из всех близких, которые его окружали, остался только один. Московскому был ненужен никто, он позабыл себя и всех, кто как-то был связан с прошлой жизнью. Он хорошо помнит тот день, когда в кабинете, после долгих криков Невского, Московский отворачивается к окну и смотрит в то далёкое будущее, которое активно строилось в его голове подобно Интернационалу. Но стоило Шуре тогда обнять Москву со спины, прижаться мокрой щекой к его лопатке и на судорожном выдохе произнести: «Я всё ещё люблю тебя, Миш…», — как весь мир перед глазами Московского рушился, оставляя его наедине только с ним одним. Именно тогда Московский осознал то одиночество, к которому, вроде, не привыкать, но оно было не его. Отчаянные попытки Невского достучаться до затворов сознания Миши — пустая трата сил и времени. Шура был одинок, кроме Миши у него никого не осталось и свою жизнь без него он толком не представляет. Отказаться от человека, у которого помутнел разум? Александр скорее готов быть затопленным Невой, чем пойти на такое. У Миши также никого не осталось рядом. Он находился в кромешной тьме, а единственным, кто держал небольшой фонарик, был Саша. Московскому чужды отношения, он свободная птица, но сердце бездумно тянуло к этому человеку, как по инерции. Видимо, Михаилу было особенно приятно это тепло, потому отказываться от него — глупо. Хоть какая-то отдушина будет в новом мире.       Целовать Невского было так странно, а спать ещё страннее. Не редко Московский удивлялся, что Шура вообще готов с ним спать. Все происходит только с инициативы Шуры и почти никогда наоборот. Москва понимал, что для Невского многое делает не так, как «раньше»: не так целует, не так ласкает, не так любит. И все же те золотые моменты, когда можно отдаться чувствам были по-настоящему счастливыми.       Как, например, сейчас! Уставший от рабочей недели Московский все ещё не признает свою слабость от переработки. Конечно, вместо споров он просто будет лежать в кровати, тупить в потолок и никаких слов не нужно, все и так понятно. Шура в очередной раз гремел посудой на кухне. «Ну что за человек?..» — пронеслось у Миши в голове и сразу прикрыл глаза. За грохотом последовал ещё один, а за ней забавные ругательства. — Невский, не психуй! — тишина была недолгой — Шура летел на всех парах ругаться. — Московский, у тебя мышь в холодильнике повесилась, — с ходу начинает загибать пальцы — Пыль на всех поверхностях и не только горизонтальных! Ты как вообще питался все это время? — Я с партийниками в «Метрополе» обедаю, ужинаю в «Праге», завтракаю, иногда, в «Советской».       Где-то в голове Шуры пронеслось: «Ну, хотя бы ест». — Жену тебе надо. — с раздражением выдохнул Невский, скрещивая руки на груди. — А сам подумай, готовить будет, стирать, убирать…       Московский на это фыркает, поворачивается на живот, подложив руки под подушку, чтобы она была чуть выше, и посмеивается. — Да, надо, только многоженство у нас запрещено, Шур. М? Или для тебя это шутка? — с надменной улыбочкой он поднимает окольцованую руку с невзрачным, но значимым сердцу кольцом из белого золота.       Шура невольно посмотрел на свою руку с таким же кольцом, тихо позлился себе под нос и сел на край кровати рядом с Мишей. — Чтоб ты понимал — со всей трагичностью начинал Невский — Я нанимался в, как ты выразился, жены, а не домработницы.       Сколько бы Миша не закатывал глаза на его тон, а видеть своего родного в обыденном для него состояние — настоящее сокровище. Хотя бы не вспоминает блокады. — И да, все хочу спросить про это — взяв Москву за палец, как мелкого школьника за ухо, он продолжил — Ты хоть снимаешь его, когда мы расстаёмся?       Сашенька всегда отличался особой любознательность, а ещё в нем была очень развитая наблюдательность. Не заметить, как от кольца слегка деформировался палец из-за постоянной но́ски — сложно. Оставалось только дождаться признания с повинностью. — Ну как тебе сказать — подушка приглушала его слова, но все что нужно Невский услышит. — Тебе все коллеги передают здоровья. — Московский! Я тебя сейчас убью!       Мише прилетает сначала по спине каким-то полотенцем, потом по башке, приходится защищаться подушкой. Такой артиллерии злости любые немцы позавидовали бы, а Невский в гневе страшнее немцев. Ему долго не надоест лупить Москву, поэтому приходится прибегать к крайним мерам.       Побег в сторону ванной был быстрее, чем Невский мог предположить. В Мишину сторону летело скомканное полотенце. — Московский, ты совсем охренел! Трусы хотя бы надел, стыдоба! — Что ты там не видел?! Я у себя дома!       От досады Саше осталось только вернуться на кухню и продолжить готовить поздний обед. Не любил он это делать в чужой квартире. Плевать, что Мишина, это и так ясно, но все здесь было не по его системе расставлено, разложено и вообще существовало не так. Единственной идеей оставалось приготовить сытный суп, но продукты так и лежали в коридоре, с момента прихода в квартиру. Саша успел ещё раз выругаться на Московского за то, что тот все же отвлёк его от домашних дел. Из плюсов Саша отметил только то, что курицу размораживать было не нужно. Бульон закипал, овощи были нарезаны на скорую руку, на свой страх и риск Невский отважился ещё и на блины.       Если ты чувствуешь, что с кухне в кое-то веки веет чем-то вкусным, то не обязательно подкрадываться и просто смотреть. У Александра стальные нервы, раз в процессе своей стихии не огрел от страха Мишу половником. — Стоишь потому что ждёшь, когда дам попробовать? — Сашенька аккуратно дул на ложку, в которой находилась юшка супа и поднес поближе к Мише — Ммм… — пауза слишком не уместна, Московский, ещё так долго не сглатывает — Вкусно.       Ещё бы. Попробуй скажи что не вкусно и поймёшь, что летающие тарелки существуют. — Московский, оденься, твое полотенце на тазу меня ни капли не соблазняет — распробовав свой же суп, Саша ещё раз мысленно выругался на Московского за его поведение и думал над тем, что пора ставить счётчик на все косяки Москвы за выходные. — Да? Жаль, — наигранная огорченность проехалась по нервам Александра, заставляя мужчину вытянуться по струнке, когда ощутил чужое дыхание над ухом. — Ой, Московский, избавь меня от этого! Сам ничего не делаешь, так другим не мешай!– сыграл на его же козырях, как предсказуемо, но оправдано.       Миша в который раз ловит себя на мысли, что Шура для него уже давно больше, чем просто партнёр, не просто так окольцевал его после победы. Странно, что думает он об этом, когда настраивает каналы на телевизоре, который в последний раз включался только на Новый год, а уже май месяц. Шура, видите ли, захотел что-то посмотреть. Московский глубоко в сознании считает, что он уже где-то под каблуком Сашеньки, раз так просто делает то, что он попросит. Но ему не сложно, а Саше приятно и они не ругаются.       Ночь только началась, а оба лежат в кровати и пытаются заснуть. Сегодня Сашенька решил понаглеть и лечь прямо на плечо к Мише. Порой Александр подмечал, что из-за частых тренировок Миша увеличился в массе своего тела и на нем стало не так удобно лежать. Он предъявит ему это чуть позже, например, завтра. Шура подумал, что мог бы слегка отодвинуться, но Московский прижал его к себе рукой, и уткнулся носом в макушку. Что ж, планы Шуры отменяются, остаётся лежать и засыпать.       Но, кажется, вселенная была готова разрушить любые планы Шуры. В квартире зазвонил телефон и не городской, а Мишин, служебный. Как по щелчку Московский проснулся и направился отвечать на вызов. У Саши были плохие предчувствие, потому что вызывать человека так поздно ночью на работу — крайняя мера. Неизвестно сколько прошло минут, Шура слушал, как в другом конце квартиры ругается басом Московский и опять ушел в свои мысли. Он не заметил, как Миша входил в комнату, застегивая форму и надевая фуражку. — Вызывают. Не жди и ложись спать, могу приехать под утро — Я уже понял. Не скажешь, что случилось?       Вопрос был риторическим. Москва никогда не говорит о делах, что творятся в Кремле, но Ленинград не настаивал.       Миша понимал, что уходить так просто нельзя и решил немного подбодрить Шуру. Он никогда так не делал — не понимал. Пока Александр смотрел в сторону окна, которое он зашторил перед сном, чтобы поспать подольше, рядом кровать прогнулась под весом и жалостно скрипнула от тяжести. По отрощенным волосам провели рукой, убирая их в сторону с лица. Невский снова в своих мыслях и совершенно не замечает, как его настойчиво целуют в шею, поднимаясь вверх к скуле, а затем к губам. Петербуржец только повернулся к Московскому, как его поймали за челюсть, чтоб не отвернулся, и продолжили настойчиво целовать. Такой напор вызывал у Шуры что-то наподобие бабочек в животе, эйфорию и приятный транс. Миша был так напорист последний раз в сорок четвертом году, когда блокада была снята и они впервые встретились за все три года разлуки. Целовал как тогда: горячо, нежно и любимо — будто не расстаются, а встречаются вновь. От напора Саша даже обхватил его плечи, продолжая поцелуй и стараясь не отстраниться раньше положенного. Уложив Невского на спину, Михаил постарался отстраниться от него, но это требовало титанических усилий — так было хорошо.       Не смотря на то, что все предпрасполагало к сексу, Миша был вынужден ехать. Он ещё раз поцеловал Александра в губы и высвободился из его рук, оставляя разгоряченного и заведенного Шуру наедине с самим собой. Ленинград ему это обязательно припомнит.