***
Сквозь пыльное стекло миниатюрного подъездного окошка просачивался лунный свет, и Рюджин почти на физическом уровне ощущала его холод. Или это из-за бетонной ступени, на которой она сидит уже довольно давно. Она даже не удосужилась снять с себя старую кофту и постелить её, прежде чем сесть. Оголённые участки кожи, не скрытые длиной домашних шорт, покрылись раздражающими мурашками. Лестничная площадка встретила её привычной пустотой, когда Рюджин вышла сюда около часа назад. Уставшие от длительной работы за компьютером глаза неприятно жгло раздражающей сухостью, но молчаливая темнота успокаивала, заставляя девушку остаться вне квартиры ещё на некоторое время. Бессонница мучила её уже на протяжении нескольких месяцев, а Рюджин так и не нашла в своём загруженном графике времени для посещения врача. Она просто глотала горстями снотворное иногда, когда нужно было уснуть хотя бы на пару часов, чтобы на следующий день показаться в офисе с готовым отчётом, мысленно напоминая себе о необходимости все-таки показаться в больнице. В последнее время справляться с рутиной профессионального адвоката, которого благодарные клиенты рекламируют всем своим знакомым, протягивая визитку с именем Шин, стало до невозможного тяжело, даже для такой работяги как Рюджин. Нет, постоянно растущим количеством заказов и их скорым выполнением она, конечно, обеспечила себе богатое будущее, где будет жить в достатке и ни в чем себе не отказывать, но морально Рюджин уже не вывозила. Это смешно. Она работает для комфортной дальнейшей жизни, но за счёт этого сейчас живёт себе в убыток, гробя нервы и здоровье. Сколько она уже нормально не отдыхала? Наверное, с тех пор как получила новую должность. Рюджин вынимает из кармана полупустую пачку Marlboro, холодными, почти онемевшими пальцами вытаскивая из неё сигарету. Зажигалка издаёт характерный скрежет, и девушку окутывает дым от первой затяжки. Она не помнит точно, когда увлеклась карьерой так сильно и когда начала от неё же страдать, но она точно помнит тот день календаря, когда впервые притронулась к сигаретам. Такое трудно забыть, как минимум потому, что данное не совсем радостное для её лечащего врача событие связано с одной определённой девушкой, которая и подсадила её на табачные изделия. Йеджи была такой прекрасной. Такой нежной и красивой, что Рюджин не переставала удивляться, как эта девушка может увлекаться подобными вредными веществами. С другой стороны, от Хван Йеджи можно было ожидать чего угодно. Однажды, когда они наткнулись друг на друга в подъезде при таких же обстоятельствах, как при первой встрече, Йеджи вытворила такое, последствие которого Шин отгребала ещё долго и так и не пришла к результату. Рюджин определённо не нравятся эти хлопоты, доставленные собственным мягким сердцем и непредусмотрительной Йеджи, но она хранит в памяти вкус чужих обветренных губ, пропитавшихся едким дымом, но всё равно сладких, как самое лучшее воспоминание. Йеджи, впрочем, не позволяла этому моменту именоваться горестным «воспоминанием», повторяя его вновь и вновь. Шин уже говорила что-то о своём хрупком сердце и недальновидной Хван? Она сбилась со счета, сколько раз в день думала о том, к чему всё это приведёт. Ну, а потому что разве может это вообще к чему-либо привести? Рюджин уверяла себя, что нет. Совершенно очевидно, что Йеджи просто игралась с ней, выбрав жертвой своей необъятной***
— Не спится? — откуда-то доносится усмешка. Рюджин рефлекторно задирает голову и встречается с фигурой Йеджи, будто по контуру обведенной тусклым светом одинокой лампочки, то и дело мигающей в стремлении погаснуть навсегда. Хван улыбается своей фирменной улыбкой, растягивая губы в каком-то хитром выражении и представляя взору милые ямочки на щеках, которые Рюджин увидит даже с такой высоты и с таким плохим освещением. Она без лишней брезгливости держится рукой за железные перила, спускаясь к девушке. — Как и всегда, — монотонно отвечает Рюджин, чувствуя, как неприятно тянет в сердце. — Тогда ты не против, если я составлю тебе компанию? — с весельем в голосе спрашивает Йеджи, присаживаясь рядом и оплетая предплечье Шин обеими ладонями. Она трётся щекой о чужое плечо, совсем не стесняясь и не оставляя Рюджин выбора ответить что-то, отличное от: — Не против. — Сегодня здесь особенно темно, — замечает Йеджи. Она отлипает от Рюджин, но не отодвигается ни на миллиметр. Механическими движениями рук зажигает сигарету и подносит её к лицу, обхватывая бледными губами. Рюджин следит за тем, как она делает глубокий вдох и затем, выпустив сигарету изо рта, выдыхает негустой серый дым. Йеджи — олицетворение искусства. Она даже курит красиво. Рюджин предпочитает оставить свое нелепое восхищение при себе. — Хочешь? — учтиво интересуется Хван, протягивая в сторону девушки тлеющую сигарету. — Вишнёвые. И ведь хочется отказаться, хочется рассказать о том, как неприятен Рюджин этот противный запах, с какой бы отдушкой ни были сигареты, но всё, что она может сделать, это неуверенно кивнуть и принять отраву, нечаянно касаясь чужих тонких пальцев. Рюджин игнорирует колючий ком в груди и делает небольшой затяг, после которого тут же морщится. Йеджи хохочет над её скривившимся лицом, держась руками за живот, будто услышала самый смешной анекдот в жизни. Это одновременно и оскорбляет, и придаёт Рюджин уверенность в том, что она хотя бы так способна вывести эту девушку на эмоции. Йеджи странная, думает Рюджин. Странная и оттого немного пугающая, она заставляет быть в напряжении рядом с ней, потому что способна на любое, самое непредсказуемое действие. Но Йеджи также до безумия красива, и Рюджин не может сопротивляться её обаянию, каждый раз ругая себя за эту слабость. — Эй, Шин, — зовёт Йеджи, и её звонкий голос отскакивает от бетонных стен холодящим кровь эхом. Рюджин затягивается ещё раз, чтобы не отвечать раньше времени. Она заранее опасается того, о чем хочет сказать Хван. Едкий дым попадает внутрь, и Рюджин буквально чувствует, как его горечь расплывается по лёгким. Противно. Рюджин боится, что такими темпами скоро станет зависимой. От сигарет или от Йеджи. — Зайдешь ко мне? — не дожидаясь ответа, продолжает Хван. Рюджин удивлённо смотрит на неё, пытаясь выяснить, не шутят ли над ней. Но Йеджи, кажется, предлагает на полном серьёзе, хоть и не стирает с лица довольную ухмылку. Её карие глаза, сейчас кажущиеся ещё более тёмными, прищурены, а на дне их Рюджин не находит ровным счётом ничего. По телу проходит мороз. Она, видимо, пялится на девушку слишком долго, раз та принимает её молчание за согласие и, встав со ступени, протягивает Шин руку. Рюджин колеблется ещё пару мгновений, но не находит в себе силы отказать, к тому же Хван тянет её за руку, напористо ведя на этаж выше. Рюджин успевает зацепиться взглядом за позолоченные цифры на двери, прежде чем её проталкивают вглубь прокуренной квартиры. Двадцать шестой, кажется.***
Произошедшее дальше она не помнит, помнит только мягкость чужой кровати и головокружительные поцелуи, которыми одарила её Йеджи. Все краски будто смешались в одно большое пятно какого-то грязного цвета. Так Йеджи запутала в ней всё, оставив после себя уродливое месиво. Рюджин усмехается, когда обнаруживает себя на чужом этаже, у чужой двери, куда её привели собственные ноги. Она со вздохом, пропитанным безысходностью, садится под эту дверь, согнув ноги в коленях и придвинув их к груди. На колене рука. В руке — тлеющая сигарета, пепел с которой картинно оседает на пол. А над головой золотое «26». Йеджи исчезла так же внезапно, как опустел рассудок Шин. Она, наверное, навсегда съехала из этого дома, оставив свою опасную игру с Рюджин незавершённой. Хотя, думает девушка, Хван определённо выиграла. Что сейчас чувствует Рюджин? Она не знает. Это и «всё», и «ничего» одновременно. А что ещё должен испытывать человек, оказавшийся на её месте? Рюджин изнутри разъедает обида, приправленная вселенской тоской, неконтролируемая злость и, может, даже ненависть. Она обижена, потому что её бросили. Она даже осознать не успела, думала, что ещё даже ничего не началось, а вдруг оказалось, что всё уже кончено. Она зла, потому что Йеджи, хоть и поступила жестоко, могла бы остаться на ещё один день. Она могла бы встретиться с Шин спустя сутки, могла бы поделиться с ней новыми сигаретами, могла бы поцеловать без спросу ещё хотя бы раз. Но она этого не сделала. А Рюджин думает, что заслужила немного больше. Хотя бы ещё одно мгновение. Она кипит от ненависти, потому что Йеджи не дала ей возможность увидеть её ещё раз. Хван не объяснилась, не оставила после себя ни одной вещицы, которую Рюджин могла бы потом всюду таскать с собой, не проронила ни слова, в котором Шин могла бы счастливо утонуть. Йеджи сработала чётко по плану, который, вообще-то, Рюджин знала с самого начала, но на который почему-то повелась. Вскружила Шин голову, некоторое время держа на дистанции, неожиданно подпустила к себе слишком близко, а потом исчезла в дыму, будто её и не было. Рюджин поклоняется её мастерству. Нет, ненависть — слишком для неё. Рюджин поняла. Она не может ненавидеть ту, в которую влюблена. Marlboro из родной пачки успевает выгореть до фильтра, оставляющего ожоги на пальцах, отчего Рюджин раздражённо хмурится. Она чувствует себя так, будто сейчас взорвётся. Первый всхлип, слишком громкий для подъездного пространства, слетает с её губ, когда она с силой вжимает сигарету в колено, пытаясь её затушить. Второй — когда понимает, что ни черта не ощущает на коже. Ей не больно там. Но у неё болит в районе сердца. Рюджин позволяет крупной слезе скатиться по холодной щеке и тихо скулит. Гребаное сердце! Это оно влюбилось в Йеджи, оно отдалось ей полностью, даже не осознавая, это оно виновато. Рюджин не понимает, почему тогда она должна чувствовать эту ноющую боль, не утихающую уже больше года. Девушка бьётся в истерике, когда в очередной раз осознаёт, что больше не увидится с Йеджи. Она откидывает голову назад и ударяется затылком о железную дверь, получая новую порцию боли. Дрожащая ладонь, крепко сжимающая рот, не сдерживает горьких рыданий и отчаянных гортанных криков. Йеджи, о её прекрасная Йеджи! Такая весёлая и улыбчивая, с ветром в голове, но жизнерадостная. У неё всегда припасена пачка дорогих сигарет и парочка историй, в которые Рюджин каждый раз невольно ныряла словно в Тихий океан. У неё короткая пышная юбочка и почему-то вечно рваные колготки, облегающие капроном острые коленки, с которыми Рюджин постоянно соприкасалась своими, когда они сидели на подъездной лестнице. Она такая сказочно волшебная. Стоит прямо перед Рюджин и смотрит на неё свысока с привычной самодовольной ухмылкой. Или Рюджин это кажется, и никакой Йеджи перед ней нет. Или это Рюджин померещилось ещё с самого начала, и никакой Йеджи в этом доме не было никогда. Но как же? Нет-нет. Йеджи точно была настоящей, и их с Рюджин встречи были самыми настоящими, ведь так? Иначе почему Рюджин сейчас так по-настоящему больно? Рюджин запуталась.***
Глаза резал противно яркий свет настольной лампы, пока врач обрабатывал пятнистую кожу на коленях Рюджин, покрытых множеством маленьких округлых шрамов разной степени свежести. В носу щекотал запах спирта, от которого уже болела голова. Рюджин устало хмурилась, молча терпя целебную процедуру, совершаемую над её телом, и потирая пальцами переносицу. — Госпожа Шин, Вы принимаете таблетки, которые я Вам прописал? — между делом спрашивает у неё врач, седой мужчина преклонного возраста с толстыми очками на носу. Рюджин задумчиво мычит, силясь отыскать в памяти нужное название нового препарата, рецепт для которого ей недавно выдал этот старичок. — Клозапин? — вспоминает она. Мужчина согласно кивает. — Я не хочу.***