***
На следующий день Ремус играет на заднем дворе. Здесь нет дерева, на которое можно забраться — не то что в их старом доме. На одной из толстых ветвей того дерева висела большая шина вместо качелей, и это было самой любимой вещью Ремуса на всем белом свете. Было. Они не смогли забрать шину с собой, когда уезжали, хотя Ремус пытался. Он скучает по ней до сих пор. Хотя здесь тоже есть дерево, но это маленькая хилая березка. Он не может на нее залезть, потому что сучья слишком тонкие и не выдержат его веса. Что вообще-то глупо. Зато у дерева легко отслаивается кора, и Ремус срывает ее полосками, чтобы создать свою собственную Александрийскую библиотеку — историю о ней очень любит рассказывать его папа, — когда появляется мальчик. Мальчик перелезает через изгородь, окружающую сад, и приземляется с тихим уф. Ремус таращится на него в удивлении: никто не перебирался просто так через изгородь прежде, может, так принято в городе? Тем временем мальчик встает, отряхивая колени от пыли и смахивая черные волосы с лица. — Привет! — Кто ты? — спрашивает Ремус, прижимая к груди обрывки коры. — Я Сириус. Будешь моим другом? Ремус сомневается. — Но что ты здесь делаешь? — Я здесь ради тебя. Ты играешь в игру? — Сириус с любопытством смотрит на обрывки коры. — Это для большого костра? — Нет! — быстро отвечает Ремус. — Это книги. Из великой Александрийской библиотеки. Я представляю, что я библиотекарь, и моя работа — заботиться о книгах. Хочешь… эм, хочешь взять какую-нибудь книгу? Глаза Сириуса загораются. Он улыбается и кивает. — Да, пожалуйста! Хм-м-м, но вообще-то мне нужна особенная книга. Поможешь мне ее найти? Сердце Ремуса бьется быстрее. Найти особенную книгу? Звучит как приключение. — Да! У меня здесь очень много книг. Как называется твоя особенная книга? Сириус наклоняет голову в раздумьях. — Кишская табличка, — говорит он в конце концов. — О, но это же табличка. А в библиотеке книги. — Точно, — исправляется Сириус. — Я хотел сказать: книга про табличку из Киша. Так она называется. Ремус задумывается над этим, но, похоже, все в порядке. Он спешит к изгороди — разве что это больше не изгородь, а огромная книжная полка, уставленная книгами и книгами, всеми древними книгами, о которых любит рассказывать его папа. — О, простите, сэр, — начинает Ремус, а затем внезапно перестает говорить библиотекарским голосом и снова становится Ремусом. — Эм, какое у тебя имя? — Что насчет месье Фиддлфэдл? — спрашивает Сириус. — Ладно, — отвечает Ремус и снова становится библиотекарем. — Простите, месье Фиддлфэдл, но книга, которая вам нужна, находится в самой жуткой части библиотеки. — Хорошо, что у меня есть этот меч! — Сириус хватает ветку — нет, сверкающий меч с усыпанной рубинами рукоятью. Он гордо размахивает им, и блики солнца отражаются от лезвия. Ремус задыхается от восторга. — О! Не могли бы вы уничтожить жутких призраков там, чтобы я мог убрать эти книги? — Ведите! — громко говорит Сириус, и Ремус ведет.***
Они играют до самого заката, и Ремус переполнен счастьем настолько, что может лопнуть. Он никогда не играл так долго и не получал столько удовольствия от игры. Он сидит на верхних ступеньках крыльца и пьет большую чашку молока, которую вынесла для него мама. Она, кажется, удивилась, когда увидела Сириуса, но через минуту вернулась с еще одной чашкой для него, и теперь Сириус жадно пьет молоко, сидя рядом с Ремусом. — Ты живешь здесь? — пыхтит Ремус, прежде чем сделать большой глоток. — Да, неподалеку, — говорит Сириус, неопределенно поводя рукой. — Ты придешь завтра? — спрашивает Ремус, надежда вспыхивает в его груди. Сириус допивает остатки молока, затем вытирает молочные усы тыльной стороной ладони и выдыхает ах-х-х. — Ага! Хочешь поиграть еще? Ремус точно лопнет. Он бросается на Сириуса с крепкими объятиями. — Да! Хочу! Сириус смеется, но не злобно. Просто он счастлив так же, как и Ремус. — Ладно. Увидимся завтра и поиграем еще.***
Этой ночью Ремус спит крепко, измотанный беготней с новым другом. Утром он просыпается нетерпеливый и подпрыгивающий, и его мама смеется, когда застает его поедающим свой завтрак так быстро, как он только может. — Что на тебя нашло, милый? Прямо на месте усидеть не можешь! — Мой вчерашний друг вернется, и мы снова будем играть! — весело говорит Ремус. Лицо его мамы смягчается. — Правда? А как зовут твоего друга? — Сириус. — И сколько лет Сириусу? — Не знаю, — Ремус пожимает плечами. Самому ему пять, а Сириус примерно такой же высокий, как и он. — Я хочу поиграть в животных сегодня. Я буду слоном. — Может, ты приведешь Сириуса на обед поздороваться и познакомиться с твоей мамой? — предлагает Хоуп. — Хорошо! — соглашается Ремус. Он съедает остатки завтрака за рекордно короткое время, а затем выбегает на улицу. Сначала он идет на задний двор, ведь именно там Сириус нашел его в прошлый раз. Но на заднем дворе тихо, только ветер шумит в кронах деревьев. Тогда Ремус спешит в передний двор и идет прямо к дорожке, ведущей в город. Он оглядывает ее вдоль и поперек, но и здесь не обнаруживает никого. У Ремуса начинает болеть живот. Может быть, потому что он слишком быстро съел свой завтрак. Но это совсем другое чувство. Это было похоже на то, как когда они собирали вещи, уезжая из старого дома, и Ремусу пришлось попрощаться со всеми своими любимыми деревьями, а когда он спросил у папы, когда же снова увидит их, папа только нахмурился, потрепал его по волосам и вышел из комнаты. Вот такое чувство. Ремус ходит туда-сюда из переднего двора в задний, пока ему не начинает казаться, что он вот-вот протопчет тропинку в траве. Сириус сказал, что вернется. Сириус сказал, что они снова поиграют. — Лжец, — шепчет Ремус. Он вытирает лицо рукавом, когда на глаза начинают наворачиваться слезы. — Сириус, ты солгал! — А? — спрашивает Сириус, и когда Ремус поднимает взгляд, Сириус уже стоит у чахлой березки на заднем дворе, устало потирая глаза. — Что ты сказал? Ремус быстро моргает, и необъятное чувство одиночества почти мгновенно сменяется радостью. — Я… Я думал, что ты больше не придешь играть со мной. Сириус зевает, отталкивается от дерева и подходит к Ремусу. — Глупости. Конечно, я пришел. Он выглядит более сонным, чем вчера, и тогда Ремусу приходит в голову: — О, ты любишь поспать, да? Сириус кивает, улыбка расплывается на его лице. — Утро слишком яркое. — Мой папа такой же. Он не спит до поздней ночи и ложится только под утро. Мама говорит, что он сова. — Ремус испытывает облегчение, когда понимает, что Сириус просто сова, как и его папа, и поэтому пришел немного позже. — Я мог бы быть совой, — Сириус смеется и тут же вытягивает обе руки, размахивая ими, словно двумя величественными крыльями. Ремус замирает от восторга. Он хотел поиграть в животных сегодня! Он выставляет одну руку перед лицом, изображая хобот, серый и морщинистый, через который он гордо трубит. — А-а-а! — кричит Сириус. — Совы боятся слонов! — Он начинает лететь-бежать-убегать на быстрых и сильных крыльях. — Я дружелюбный слон! — Ремус зовет его, топая своими огромными ногами по траве. — Тебе нечего бояться! Сириус летит к березе, прячется за нее и с любопытством смотрит на Ремуса. — Ты хороший слон или плохой? — ухает он. — Хороший, — обещает Ремус. Он взмахивает хоботом в знак доброй воли. — Я принесу угощение, чтобы доказать это. — Все знают, что совы любят мышей, поэтому Ремус начинает охотиться за одной из них. Ну, не за настоящей, а за камнем, похожим на мышь. На поиски уходит несколько минут, а когда он находит, то берет его в руку-хобот и осторожно подходит к Сириусу. — Смотрите, мистер Сова, эта мышь для вас. Сириус смотрит на камень-мышь и выдыхает. — Это действительно хорошая мышь. Как ты ее нашел? — У меня хорошо получается искать мышей, — с гордостью говорит Ремус. — Все слоны такие. Сириус хватает мышь совиными когтями и благодарно хмыкает. — Я вижу, ты хороший слон. Может, нам стоит подружиться и заодно спасти мир. — Да, — соглашается Ремус. — Да, думаю, это будет весело.***
На обед Ремус затаскивает Сириуса в дом, но тот не хочет заходить и тянет Ремуса за руку, чтобы остаться снаружи. — Я не могу знакомиться с твоей мамой! Она вообще верит в желания? Ремус внезапно останавливается, не отпуская руки Сириуса, и поворачивается, чтобы посмотреть на него. Тот выглядит испуганным, что странно, потому что он даже не знал, что Сириус умеет бояться. Он всегда такой храбрый, но боится встретиться с мамой Ремуса. — О, она верит. — Уверен? — Она научила меня всему про желания и как их загадывать. Обещаю. — Хорошо, — говорит Сириус, но все еще не выглядит уверенным. — Хорошо, но не дай ей прогнать меня. — Ни за что. На столе уже лежали приготовленные для них мамой Ремуса сэндвичи со сладкими апельсинами, и Ремус запрыгивает на стул и незамедлительно приступает к еде. — Д’вай, Сир’ус, — говорит он. — Ешь. Мама Ремуса поворачивается и строго смотрит на него, но под этим взглядом прячется улыбка. — Ремус, малыш, не говори с набитым ртом. Ремус проглатывает. — Прости. Это Сириус, мам. Он мой друг. — Привет, дорогой, — Хоуп обращается к Сириусу. — Я очень рада с тобой познакомиться. Пообедаешь с нами? Сириус скрещивает руки на груди. — Вы верите, что звезды могут исполнять желания? — Да, — просто отвечает она. — Некоторые вещи, которыми я очень дорожу, появились благодаря желаниям, которые я загадала на звезды. Например, мой сын. — Она подмигивает Ремусу, и Ремус не может удержался от улыбки с полным ртом апельсинов. — Ты веришь, что радуга создается с помощью магии? Сириус тут же опускает руки по бокам, и его лицо озаряется. — О, да. Радуга — это чистое волшебство. — Хорошо, — говорит Хоуп. — Давайте тогда пообедаем и поговорим об этом. Когда они заканчивают есть, Ремусу приходится буквально оттаскивать Сириуса от своей мамы, чтобы снова поиграть. — Идем, Сириус. Я видел во дворе замок, и мы должны взять его штурмом. — Хорошо! — говорит Сириус. — Но я буду дождем.***
— Мы не сможем поиграть завтра, — говорит однажды Ремус после обеда. Он не хотел этого говорить. Долго не хотел, но теперь ему приходится. — И ты должен скоро уйти. — Оу. — Сириус смотрит на камни в своих руках, которые он разбивает, как яйца в тесто для пирога из грязи и травы. — Мне придется уйти навсегда? — Нет, только на завтра. Я заболею и буду чувствовать себя плохо. Ты можешь прийти на следующий день. — Ремус решает, что может сказать это Сириусу. Папа наказывал никому не говорить о монстре, но, если он заболеет, мама тоже не разрешит ему играть на улице. — Мне жаль, что ты болеешь, — говорит Сириус. — Это больно? — Да, — отвечает Ремус честно. — Но все в порядке. Потом мама дает мне какао. — Думаешь, я смогу прийти и выпить какао с тобой? Я никогда не пил его раньше. — Ты хочешь прийти, пока я болею? — удивляется Ремус. — Даже если я не смогу играть? — Да, — радостно говорит Сириус. — Я здесь ради тебя, даже если ты болеешь. — Хорошо. Может, мы сможем посмотреть телевизор, пока пьем какао. — Я никогда не смотрел телевизор. Он что-нибудь делает? Ремус смеется. — Ты такой глупый иногда. — Как и ты! — улыбается Сириус. — Не-а!***
Чуть позже во двор выходит мама Ремуса и говорит Сириусу, что он должен идти домой. Ремус рад, потому что ему уже становится нехорошо, как будто луна уже ломает его. Сириус улыбается и машет рукой, перепрыгивая через изгородь, а Ремус следует за мамой в дом. Она приготовила ему тарелку овощного рагу и теплый хлеб, которые он ест медленно. Если он будет есть слишком быстро перед полнолунием, то это очень плохо кончится. Это было отвратительно, и он не хочет повторять прошлую ошибку. Папа возвращается домой под вечер, и к этому моменту Ремусу кажется, что на него навалилась вся луна, такая тяжелая. Папа относит его в маленький сарайчик, расположенный на краю леса, и бережно укладывает на усыпанный сосновыми иголками пол, после чего целует его в макушку и уходит. По щеке Ремуса скатывается слеза. Слезы не помогут, он знает, но ничего не может с собой поделать. Ему просто больно, а это только начало. Когда теплый язык слизывает слезу с его щеки, Ремус подпрыгивает от неожиданности. Глаза распахиваются, и он видит прямо перед собой пушистого черного щенка с яркими серыми глазами. — Как ты сюда попал? Щенок наклоняет голову вбок, высокие уши подскакивают от этого движения. Ремус хочет протянуть руку, чтобы почесать его за ухом, но луна так близко, и он не может. — Ты должен уйти. Щенок чихает, вертя головой. — Ты не можешь быть здесь. Ты должен уйти, иначе мой монстр причинит тебе боль. Щенок лижет его лицо еще раз, а потом пробирается под руки Ремуса и прижимается к его груди. Ремус пытается протестовать, пытается прогнать щенка, но слишком поздно: луна восходит. Ремуса разрывает на части, и он так боится, что этот щенок тоже окажется разорван.***
Ремус просыпается на усыпанном сосновыми иголками полу и ждет, когда станет больно. Это всегда больно: большие царапины на ногах и руках, укусы на животе. Его монстр всегда такой сердитый и злой. Но вместо боли здесь только щенок, его холодный нос прижимается к щеке Ремуса. Ремус пытается заговорить, но его тело все еще вспоминает, как быть телом, и он не может произнести ни слова. Он может только удивленно смотреть на щенка, чей хвост радостно бьется о землю, когда он лижет Ремуса в нос. Щенок совсем не пострадал. Он не разорван, как и Ремус. В конце концов его тело вспоминает, как быть телом, и он садится. На нем нет никаких злых следов. Снаружи раздаются шаги, и щенок бросается в темный угол сарая, когда дверь открывается и входит папа. — Ремус, — говорит он своим глубоким голосом. — Приляг, сынок, тебе нельзя подниматься так быстро. — Мой монстр не причинил мне вреда, — произносит Ремус, когда папа подхватывает его на свои большие сильные руки. — Папа, мой монстр не причинил мне никакого вреда.***
Обычно после полнолуния Ремус спит весь день, но на этот раз он просыпается после обеда и умоляет маму отпустить его поиграть. — Сириус будет скучать по мне, — жалуется он. — Мы будем играть аккуратно, обещаю. В конце концов Хоуп сдается. — Только на заднем дворе, и ничего сверхъестественного. Поклянись мне, Ремус. — Клянусь! — не успевает договорить Ремус, как уже спешит во двор, потому что хочет найти Сириуса и потому что ему нужно отыскать щенка. Сириус перепрыгивает через изгородь почти сразу после того, как Ремус оказывается на улице. — Привет! — кричит Сириус и машет ему рукой. — Хочешь отправиться со мной в секретное приключение? — спрашивает Ремус. Лицо Сириуса озаряется. — Я люблю секретные приключения. — Отлично. Я тоже. — Он хватает Сириуса за руку и тащит к калитке. — Мы должны улизнуть отсюда. — Почему? — спрашивает Сириус, выскальзывая следом за Ремусом. — Потому что это секретное приключение, — полушепотом поясняет Ремус. — Мы ищем щенка. Я собираюсь оставить его себе и назвать Бродягой. Сириус смеется. — Почему Бродяга? — Потому что это то, как ты называешь собаку. — Он не добавляет: «Очевидно». — Пойдем, поможешь мне. Щенок примерно такого размера, весь черный и симпатичный. Сириус помогает Ремусу искать. Ну, на самом деле, он в основном наблюдает за поисками Ремуса, но продолжает задавать вопросы, а Ремус и не против. — А шерсть у щенка мягкая? — спрашивает Сириус, когда Ремус открывает дверь сарая. — Самая мягкая. Я гладил его много раз. — Какого размера его лапы? Ты знаешь, что размер лап собаки говорит о том, насколько большой она вырастет? — У него самые большие лапы. — Ремус встает на локти и колени в углу, где в последний раз видел щенка. Там нет даже дыры, через которую щенок мог пролезть. Как же он выбрался? — Они были размером с обеденную тарелку. — Он вилял хвостом? С таким звуком, типа фьють-фьють? — Да, но это было больше похоже на туф-туф, потому что его хвост постоянно ударялся об пол. — Ремус не понимает, как щенок мог попасть внутрь или выйти наружу, но он точно был здесь ночью. Он выходит из сарая и обыскивает стену со стороны улицы. — Он облизывал тебя? У него мягкий язык? — Да, но его язык жесткий, — Ремус потирает щеку кончиками пальцев. Он почти чувствует это. — Было забавно. — Было больно? — голос Сириуса звучит так же, как у мамы, когда она держит Ремуса на руках после полнолуния, и это заставляет его прекратить поиски щенка в лесу и посмотреть на Сириуса. Брови того сведены к переносице, и Ремусу не нравится этот взгляд. — Нет, не больно. Просто странно. — Он снова осматривается вокруг, но щенка нигде не видно. — Думаю, он ушел. — Может быть, он вернется, когда ты снова заболеешь, — говорит Сириус. — Может быть!***
Сириус играет с ним каждый день до конца лета. Больше всего Ремусу нравится, когда они играют в волшебников — он думает, что Сириус и не догадывается о том, что Ремус правда волшебник, но это им не мешает. Они берут свои волшебные палочки-веточки и сражаются с большим плохим парнем, который хочет править миром. Они всегда побеждают, конечно же. Каждое полнолуние Бродяга возвращается. Ремус не может понять, как тот попадает внутрь. Он даже пытается отыскать щенка глазами, когда папа выносит его из сарая, но ему так и не удается. Однажды он рассказывает об этом ему, и папа выглядит обеспокоенным. Ремус не хотел заставлять его волноваться, но перед очередным полнолунием, после того, как двери закрываются, Ремус слышит, как папа накладывает заклинания на стены, и понимает, что он это делает для того, чтобы никто не попал внутрь. Ремус не плачет. Не совсем. Ладно, он немного плачет, но его папа ушел, а Бродяга не сможет прийти, и здесь нет никого, кто бы это увидел. Влажный язык лижет его щеку, и Ремус вскакивает на ноги. — Бродяга! Ты вернулся! Я думал, папа запер тебя снаружи! Бродяга слегка взвизгивает, и Ремус смеется. — Я очень рад, что ты здесь. С тобой все проходит лучше. Бродяга наклоняет голову и упирается ею в грудь Ремуса. Ремус ложится, и Бродяга сворачивается калачиком у него под боком. Ремус проводит пальцами по его шерсти. Щенок не отходит от него до тех пор, пока луна не заставляет его измениться.***
— Мне нужно уйти на некоторое время, — говорит Сириус. Сейчас осень, и Ремус надевает теплый свитер, чтобы выйти на улицу. Они с Сириусом строят гору из мелких камней, которая, как они надеются, станет хорошей возвышенностью для катания на санках, когда выпадет снег. Сейчас она достает им только до колен, поэтому им нужно найти побольше камней. — Хорошо. Тогда увидимся завтра? — отвечает Ремус, едва поднимая глаза от того места, где он выкапывает камень из грязи. — Нет, мне… мне нужно отлучиться на некоторое время. Его голос меняется, как будто ему больно. Как у Ремуса однажды, когда он признался маме, что разбил стекло на фотографии ее матери, и он знал, что это заставит ее плакать. Голос Сириуса звучит так же, и Ремус гадает, не думает ли Сириус, что он заставит Ремуса плакать. Интересно, заплачет ли он. — Почему? — Скоро мой день рождения, — говорит Сириус. — Мой отец каждый год берет меня на охоту, начиная с моего дня рождения, и я не смогу вернуться, пока мы не закончим. — О, — только и говорит Ремус. Он слышал об охоте раньше, но никогда ею не занимался. — Это долго? — Да. — О, — повторяет Ремус. — Несколько дней? — Нет, гораздо дольше. — Сириус свешивает голову. У Ремуса начинает болеть живот. — Неделю? Плечи Сириуса опускаются. — Прости. Еще дольше. — Как долго? — Ремус кладет ладонь на руку Сириуса, потому что именно так сделала его мама, когда он разбил фотографию бабушки Эйлин: коснулась его руки и сказала Ремусу, что простила его. — Ты знаешь, что такое весеннее равноденствие? — спрашивает Сириус. Равноденствие — сложное слово, но Ремус его знает, потому что оно важно для его папы. Равноденствие помогает ему создавать особое волшебство, благодаря которому их сад расцветает большим и красивым каждое лето. Но ждать приходится целую вечность, до самой весны, после того как выпадет и растает снег, после Йоля и всего остального. Это так же далеко, как его день рождения! Ремус все-таки плачет. — Я обещаю, что вернусь, — говорит Сириус, а затем крепко обнимает его. — Обещаю. Я вернусь к тебе. Клянусь. — К-клянешься н-на м-мизинчиках? — спрашивает Ремус, запинаясь на каждом слове, потому что ему грустно, и эта грусть так велика. Он будет очень, очень сильно скучать по Сириусу. Сириус соединяет их мизинцы и смотрит на него большими глазами, как смотрит его папа, когда творит волшебство. — Торжественно клянусь вернуться, как только закончится охота. Ремус вытирает лицо рукавом. Это несправедливо. Сириус — его единственный друг, и теперь он уйдет, а Ремусу нужно будет столько всего ему рассказать. — Я буду скучать по тебе, — произносит он. Сириус выглядит так, будто тоже расплачется. — Я тоже буду скучать. — Возвращайся поскорее, хорошо? Сириус кивает. — Я вернусь так скоро, как только смогу. Обещаю.***
Ремус знает, что это бесполезно, но все равно ищет Сириуса. Он обыскивает задний двор, потом передний, потом снова задний. Он заходит в дом и выходит из него, закрывая дверь так громко, что, возможно, Сириус услышит это, высунет голову из-за изгороди, и они будут играть вместе. Но Сириус исчез так же ловко, как всегда исчезает Бродяга. Ремус пытается вспомнить, как играть одному, но ему уже не так весело. — Я знаю, малыш, — говорит Хоуп однажды, гладя его по волосам. — Я знаю, как тебе тяжело. — Это нечестно. — Я знаю. — Она целует его в макушку. — Это совсем нечестно. Все становится еще более нечестным. Приходит луна, и она разрывает Ремуса на части, а Бродяга так и не появляется. Ремус плачет, когда перевоплощается, и просыпается тоже в слезах, и папа несет его в дом, а он продолжает плакать, плакать и плакать, и он спит весь день, потому что все болит, но особенно болит сердце. Вечером Лайалл приносит ему дневник, завернутый в кожу и перевязанный бечевкой. Он отводит волосы Ремуса с лица. — Я знаю, что ты скучаешь по своему другу. Я подумал, может, ты захочешь сделать для него несколько записок, рассказать, что он пропустил, или нарисуешь что-нибудь. Тогда ты сможешь показать их ему, когда он вернется. Ремус начинает активно вести дневник. Он рисует свои завтраки. Он придумывает загадки. Он рисует Бродягу и ставит знаки вопроса над ним. Хоуп помогает ему вклеивать между страницами хрустящие осенние листья, а позже — веточки с голой березы, растущей на заднем дворе. Он пишет о всех подарках, которые получил на Рождество, и засовывает ленточку под обложку. А потом он начинает забывать. Дни становятся короткими и текут медленно. Ремус вспоминает, как играть одному, и начинает читать книги, которые папа приносит из книжного магазина. Ремус спотыкается на сложных словах, но, по крайней мере, ему есть где спрятаться. У него есть место, где печаль не сможет его достать. К весенней оттепели дневник покрывается слоем пыли. Ремусу исполняется шесть лет. Он уже многое знает, например, кто такой Эзоп и некоторые из его басен. Он знает, как стоять на одной ноге очень долгое время. Он знает, как сказать равновесие, потому что папа его научил. Он знает, как завязать шнурки. Он вырос. Но он не знает, что делать, когда однажды утром, через несколько дней после своего дня рождения, он просыпается, выходит на задний двор и видит знакомое лицо, в реальность которого он уже почти перестал верить. — Сириус! — кричит Ремус, и Сириус улыбается ему так, будто соскучился по Ремусу так же сильно, как Ремус по нему, и они обнимаются так крепко, что падают, а потом Ремус смеется, уткнувшись Сириусу в плечо. — Ты вернулся! Ты вернулся с охоты! — Конечно, вернулся! — говорит Сириус. Он садится, и из его волос торчит трава. Он улыбается широко и ярко. — Я же говорил, что я здесь ради тебя. — Но тебя так долго не было. Сириус кивает. — Охота долгая, но я вернулся. Я всегда верен своим клятвам. Особенно, если это клятвы на мизинчиках. Тут же Ремус вспоминает о дневнике, вскакивает на ноги и бежит в дом так быстро, что задняя дверь ударяется о стену. Он рыщет по своей комнате, пытаясь найти его, и когда ему это удается, бежит вниз по лестнице, где на задней ступеньке его ждет Сириус. — Что это? — спрашивает Сириус и хмурится. — Это коровья кожа? Ремус опускает взгляд на дневник. — Не-а. Это ненастоящая кожа. Папа подарил мне. — М-м. А что внутри? — Послания для тебя! — Ремус садится рядом с Сириусом, открывает дневник и указывает на первую страницу, где написано сирусу от Ремуса дж люпина. — Я не знал, как пишется твое имя. Но Сириус почти сияет, глядя на карандашные пометки. — Ты писал послания для меня? — Ага, и рисовал для тебя картинки. Например, вот эта… ох! Мама испекла очень вкусное печенье с джемом, и я хотел оставить тебе одно, но она сказала, что оно не сохранится, тогда я решил его нарисовать. — Ремус показывает на один из рисунков. Сириус переводит взгляд со страницы на лицо Ремуса, а затем бросается ему на шею и крепко обнимает. — Спасибо, Ремус. Ты самый лучший друг на свете. — Ты тоже мой лучший друг. — Ремус именно это имеет в виду, потому что все остальные его друзья либо ненастоящие, либо жуки, которых он нашел в саду, но он не говорит об этом Сириусу. Он думает, что это заставит его грустить, а он не любит, когда Сириус грустит. Вместо этого он спрашивает: — Хочешь поиграть в корабли? — Здесь нет океана. Как же мы будем играть в корабли без океана? Ремус задумывается над этим, потому что это хорошее замечание. Затем он окидывает взглядом лужайку. — Вот же он, океан. Разве ты его не видишь? Сириус смотрит вокруг, и его лицо озаряется, как будто он действительно видит его. — Вижу! Это самый лучший океан. Можно я буду пиратом? — Я хотел быть пиратом. — А может, мы оба будем пиратами? — предлагает Сириус. — Этот океан достаточно большой для двоих. — Хорошо! Весь оставшийся день они играют в корабли и пиратов. Когда вечером Ремус ложится спать, он смотрит в ночное небо, собираясь поблагодарить самую яркую звезду на небе за то, что она вернула его друга. Однако звезды нигде не видно. Но, должно быть, она все равно слышит его, потому что Бродяга тоже возвращается! Теперь он немного больше, но такой же пушистый и так же ловко сбегает после полнолуния. Ремус перестает его искать: он решает, что Бродяга не хочет, чтобы его нашли, что он — полнолунный пес. Ремус просто рад, что щенок вернулся. Чудовище не причиняет ему вреда все лето, вплоть до поры, когда листья меняют свой цвет, и Сириус снова отправляется на охоту, а Бродяга исчезает в осенней прохладе.***
Так проходят годы: Сириус проводит с ним теплое лето, но, когда опадают осенние листья, он снова уходит на охоту. Ремус пишет, рисует и хранит все, что он хочет показать Сириусу. Иногда по ночам он рассказывает самой яркой звезде о том, что хотел бы рассказать Сириусу, и иногда ему кажется, что она подмигивает ему в ответ. Каждый год после весеннего равноденствия Сириус возвращается, и Ремус делится с ним всем, что тот пропустил, и они создают новые воспоминания.***
— Но… но мы не можем уехать! — Мы должны. Мне жаль, Ремус, — говорит его отец. На дворе декабрь, холодный и одинокий. — Мы уезжаем туда, где живут истории. Тебе понравится там. Помнишь, сюда ты тоже не хотел переезжать? Ремус, конечно, понимает. Они не в первый раз переезжают, гоняясь по всей стране за тем, что его папа называет фольклором. Но это неважно. Важно только одно: — Как Сириус найдет меня, если мы переедем? Он не будет знать, где меня искать. — Мне жаль, Ремус. Нам надо ехать. Они уезжают до наступления морозов. Ремус хочет оставить Сириусу письмо, но его мама говорит, что письмо не сохранится до весны. Она обещает рассказать соседям, куда они уехали, но Сириус никогда не разговаривает с соседями, только с Ремусом. Вместо этого Ремус обращается к самой яркой звезде на небе, извиняясь за то, что потерял свое желание, но звезда лишь подмигивает.***
На заднем дворе их нового дома растут большие деревья, даже больше, чем в доме, в котором жил Ремус до того, как стал монстром. Впрочем, Ремус тоже стал больше. Ему девять, почти десять, и он уже совсем взрослый. Быть большим означает, что Ремус не плачет, когда полнолуние выпадает на его день рождения. На его десятый день рождения. Ничего страшного. У него будут и другие дни рождения. Все в порядке. Ему не хватает Бродяги. Бродяга ни за что бы не пришел, и незачем искать его в маленьком домике без окон, куда он идет вечером вслед за папой, пока вокруг них сгущаются сумерки. Теперь они живут недалеко от леса. Здесь есть много историй, которые его папа должен найти и записать. Ремус был бы рад этому больше, если бы не скучал по своему другу и по своей собаке. А еще он пропустит равноденствие, занятый монстром. Он пропустит магию призыва, которую творит его папа, и то, как мерцает от нее сад. Ремус опускается на пол маленького домика и подтягивает колени к груди. Лайалл опускается перед ним на колени и прижимается щекой к его щеке. — Я люблю тебя, сынок. — Я тоже тебя люблю, — ворчит Ремус. — Утром вещи будут казаться светлее, обещаю. Но они не светлые. Они темные, особенно когда Лайалл закрывает дверь и запирает его в доме, чтобы его монстр не смог выбраться и причинить кому-нибудь вред. Ну, кому угодно, кроме него. Ремус ложится на пол и крепко зажмуривается. Холодный нос прижимается к его щеке. Глаза Ремуса распахиваются, и когда он садится, сумеречного света хватает, чтобы разглядеть щенка с огромными лапами и лохматой шерстью. Десять лет — слишком большой возраст для того, чтобы плакать, но Ремус плачет, прижимая Бродягу к груди. Щенок слизывает слезы с его щек, пока он всхлипывает и всхлипывает. — Я д-думал, что потерял тебя, — хнычет Ремус между тяжелыми вздохами. — Я думал, что ты… что ты ушел насовсем. Бродяга виляет хвостом так сильно, что все его тело трясется, и когда луна приходит за Ремусом, он оказывается не один. Его монстр не оставляет на нем ни царапины.***
Первое, что видит Ремус, когда просыпается, это Бродяга, ускользающий в тень еще до прихода Лайалла. Ремус не смыкает глаз и отказывается спать, потому что чувствует, как в сердце разгорается надежда. Если Бродяга смог его найти… если Бродяга смог вернуться… — Малыш, тебе нужно поспать, — настаивает Хоуп, прижимая к его лбу прохладную тряпку. — Мне нужно найти Сириуса, — настаивает Ремус. Его мама выглядит грустной. Она наклоняется и целует его в макушку. — Ремус, любимый. Сириус не знает, где мы теперь живем. — Он придет. Он здесь ради меня. Пожалуйста, мам. Я должен посмотреть. — Пожалуйста, отдохни, милый. — Всего десять минут. Дай мне всего десять минут, и я обещаю, что потом посплю! — умоляет Ремус. Хоуп колеблется, но потом вздыхает. — Мы выйдем на задний двор на десять минут. Не больше. Ремус вскакивает, хватает наручные часы, подаренные ему папой на день рождения, и спешит к лестнице. Спускаясь, ему приходится держаться за перила, потому что ноги все еще болят после трансформации, но сердце так сильно колотится в груди. Он знает. Он знает. Когда Ремус открывает дверь и выглядывает в лес, он не уверен, куда смотреть. Раньше Сириус всегда выскакивал из-за изгороди, но сейчас изгороди нет, только высокие темные деревья и первые крокусы, пробивающиеся из-под оттаявшей земли. Ремус складывает ладони у рта и зовет: — Сириус! Сириус! — Ремус. — Голос Хоуп дрожит, словно она вот-вот заплачет. Ремус не понимает, почему. Это же счастье — Сириус вернулся. — Сириус! — снова зовет Ремус. — Малыш, — говорит Хоуп, положив руку ему на плечо. — Прости, любимый, мне так жаль, я… — Вот ты где! — Сириус выбегает из-за дома, и Ремус так взволнован, что радостно вскрикивает, вздымая одну руку в воздух. — Ты нашел меня! — Конечно, нашел. Я здесь ради тебя, — говорит Сириус и обнимает Ремуса. Ремус крепко сжимает его в ответ. — Я думал, ты не узнаешь, где я! — О мой бог, — шепчет Хоуп. Ремус поворачивается лицом к ней. — Пожалуйста, можно я не пойду спать? Хотя бы разочек? Пожалуйста? — Как? — спрашивает Хоуп, но смотрит на Сириуса. Сириус улыбается ей. — Знаете, что еще, кроме радуги, создается с помощью магии? — Что? — Друзья, — взволнованно произносит Сириус. — Мы можем поиграть? — Мама, пожалуйста! — Я… Ремус не очень хорошо себя чувствует сегодня, ему нужно… — Хоуп осекается, словно не зная, что сказать. Затем она качает головой. — Может, поиграете внутри? В комнате Ремуса? — Конечно! — говорит Сириус. — Мы можем быть тайными монахами, прячущимися в запретной библиотеке, и играть очень, очень тихо. Ремус задыхается от восторга. — И искать наручные часы из легенд! — Он поднимает над головой свои часы. — Наручные часы Зевса! — соглашается Сириус, и они оба бегут наверх. Они играют часами, пока в конце концов Ремус не засыпает на своей кровати, хотя и не собирался этого делать. Он должен был медитировать над особым оружием, которое навсегда победит все зло в мире, и… в общем, он устроился поудобнее, а потом уснул. Просыпается он уже после обеда, и на минуту пугается, что все это было сном, что Сириус не вернулся, как и Бродяга, и он совсем один. Но когда он садится в постели, то замечает Сириуса, свернувшегося в идеальный круг у него в ногах точно так же, как Бродяга сворачивается у Ремуса под боком в ночь полнолуния. Он тоже дремлет. Ремус улыбается так широко, что у него болят щеки, а потом ложится обратно и засыпает еще ненадолго.***
Впоследствии они переезжают еще два или три раза, но Ремус больше не боится. Бродяга всегда находит его, и Сириус всегда появляется, каждое весеннее равноденствие. Ремус ходит в школу, но не в Хогвартс из-за своего состояния — так он называет монстра после того, как ему исполняется двенадцать, и он чувствует себя слишком взрослым, чтобы верить в монстров. Вместо Хогвартса он ходит в школу в любой маленькой деревушке, где они останавливаются, и дряхлые старики учат его разным секретам, например, как варить зелья, произносить заклинания и определять множество животных и жуков, увидеть которых могут не все.***
Бродяга облизывает его лицо и исчезает в тени хижины. Он уже большой, почти совсем взрослый, и вот, что Ремуса сбивает с толку: Бродяге должно быть не меньше семи лет, а он до сих пор ведет себя как щенок. Ремус считает, что он просто невероятный пес. В Бродяге есть что-то такое, чего он никак не может понять. Словно один его вид щекочет что-то в сознании Ремуса, но он не может определить, что именно. И только когда Ремус, очнувшись после короткого сна, обнаруживает сидящего на краю его кровати Сириуса, ему приходит в голову, что за этим кроется нечто большее, чем он думал. — Бродяга — это твоя собака? — спрашивает Ремус. Сириус улыбается ему так, будто задумал шалость или здесь кроется какая-то внутренняя шутка, которую Ремус не совсем понимает. — Почему ты спрашиваешь? — Ну, — высказывает свое предположение Ремус, — вы всегда здесь в одно и то же время. Я подумал, что ты можешь брать его с собой на охоту. Улыбка Сириуса становится только ярче. — Мы с Бродягой знакомы, да. — Можешь в следующий раз прийти с ним? Мы могли бы поиграть с ним вместе. Сириус смеется. — Мы с Бродягой не можем играть вместе. Но если ты хочешь с ним поиграть, я могу отправить его к тебе. Ремус улыбается. — Нет, все в порядке. Я бы предпочел играть с тобой.***
— Эта игра была бы лучше, если бы в ней участвовало больше людей, — говорит Сириус. Он роняет свой меч-ветку и плюхается на землю. — Как я должен спасать тебя от злого монстра, если нет злого монстра, с которым можно сражаться? — Я могу быть злым монстром, а ты можешь спасать Банни, — предлагает Ремус. Банни — это его плюшевый кролик. Он больше не спит с ним (тринадцатилетним мальчикам не нужно спать с игрушками, разве что после очень плохих полнолуний и только когда Сириуса нет рядом), но Банни отлично подходит для того, чтобы стать зарытым сокровищем или ребенком, которого нужно спасти из горящего здания. Сириус приподнимается на локтях и внимательно присматривается к Ремусу, оценивая, затем опускается обратно. — Не-а, ты совсем не похож на монстра. Это не сработает. Ремус не удосуживается сказать ему о том, как сильно, очень сильно он ошибается. — Может, поиграем во что-нибудь другое? — Но во что? — спрашивает Сириус, в его голосе звучит раздражение. — Для всего нужен кто-нибудь еще. Мы не можем устроить кулинарный конкурс без того, кто будет его судить. Мы не можем играть в космических исследователей без инопланетянина. И мы не можем играть в спасение банши без банши. У тебя есть друзья, которых мы могли бы позвать? Ремус принимается ковыряться в грязи маленькой веточкой. Он старается, чтобы Сириус не заметил, как он смущен, но его щеки вспыхивают ярким красным цветом. — Нет. — Нет? Все заняты? Может, кто-нибудь освободится ненадолго, если ты попросишь? — Нет, некого просить. Сириус садится. Ремус смотрит на его лицо достаточно долго, чтобы увидеть любопытство, но не жалость. — Правда? Что ты имеешь в виду? — У меня нет других друзей. Только ты. — Что же ты делаешь, когда я на охоте? Ремус пожимает плечами. — Я много читаю. И учусь ма… мало-помалу. И помогаю маме по хозяйству. — О, — произносит Сириус. Он пожимает плечами. — Ладно, тогда давай поиграем во что-нибудь другое. — В искателей приключений? — предлагает Ремус. — Думаю, вон там есть гора, которую мы еще не исследовали. — Отлично, идем.***
На следующий день Сириус уже ждет его на улице, когда Ремус открывает дверь, но он не один. Рядом с ним стоит высокий мальчик с красновато-коричневой кожей и торчащими во все стороны волосами. В нем есть что-то очень странное, но он радостно машет Ремусу рукой. — Это Джеймс, — говорит Сириус. — Он наш друг. — Привет, Ремус! — здоровается Джеймс, покачиваясь на пятках. — Сириус сказал, что я могу поиграть с вами в монстра? Ремус колеблется. Что, если он не понравится Джеймсу, и тогда он разонравится Сириусу? Что, если он сделает что-то не так? Все всегда было хорошо, когда был только Сириус, но что, если теперь все изменится? Возможно, Сириус читает его мысли, потому что он подходит и похлопывает Ремуса по плечу. — Все в порядке, — ободряюще говорит он. — Я здесь ради тебя. — Привет, Джеймс, — осторожно произносит Ремус. — Эм. Ты тоже любишь играть в монстра? — О да. Обожаю. Ничего, если я буду монстром? Я никогда еще не был монстром. Ремус так рад, что быть монстром придется на этот раз не ему. — Да. Но, хм, как ты играешь? Потому что, возможно, мы играем по-другому и… — И я не хочу, чтобы ты думал, что я странный. Джеймс пожимает плечами. — Как бы ты ни играл! Ты возглавляешь охоту. — Сириус толкает его локтем, и Джеймс быстро исправляется: — Э-э, возглавляешь игру. — А ты тоже ходишь на охоту? С Сириусом? — спрашивает Ремус. Выражение лица Джеймса становится торжествующим. Он кивает. — Охота — это очень важно. — Но не так, как игра в монстра, — говорит Сириус. Джеймс обдумывает это, а потом смеется. — Как скажешь, Сириус. — А теперь, — глаза Сириуса наполняются озорством, — давайте играть.***
Джеймс приходит не всегда, но все равно часто, и Ремус со временем перестает так сильно нервничать. Джеймс такой же дружелюбный, как и Сириус, и всегда находит классных жуков, чтобы показать их Ремусу. Иногда он находит магических жуков, особенности которых должны видеть только волшебники, и Ремусу приходится притворяться, что он не замечает, что эти жуки странные и отличаются от обычных, потому что Джеймс и Сириус не волшебники. Ремус не хочет, чтобы у них возникли неприятности. Он по-прежнему ведет дневники, но теперь иногда записывает в них и послания для Джеймса. Весной, когда ему исполняется пятнадцать, Сириус тоже приносит ему кое-что — огромный олений рог. — Это я нашел его, но он и от меня, и от Джеймса, — говорит Сириус, не объясняя, что это значит. Ремус задается вопросом, не связано ли это с оленем, который теперь приходит в полнолуния. Он напугал его, когда появился в первый раз. Огромный, возвышающийся над ним, пока Ремус сидел в запертой хижине. Олень пригнул голову и позволил Ремусу погладить его, а когда наступило время превращения, олень лежал перед ним без страха. На следующее утро он ушел вместе с Бродягой, хотя Ремус, наверное, моргнул в тот момент, когда олень исчез. — Сириус? — спрашивает Ремус. — Ты же знаешь, откуда взялся Бродяга? — Да, а что с ним? — Сириус не поднимает глаз от того места, где делает грязевые бомбы. — А Джеймс знает оленя? Сириус улыбается, глядя на грязь в своих руках. — Почему ты спрашиваешь? — Ну, Бродяга приходит ко мне, когда я болею, каждый месяц, а теперь еще и олень, — отвечает Ремус. — Бродяга появился с тобой, и я подумал, не привел ли Джеймс оленя. — Да. — Сириус смотрит на Ремуса с улыбкой и полоской грязи на щеке. — Это Цернуннос. Ремус морщит нос. — Сэр Нос? Это как Рудольф? Сириус смеется так сильно, что падает на спину, обхватив себя руками за пояс. Ремус тоже не может удержаться от смеха. — Что? — Только не Сэр Нос, хотя я определенно собираюсь рассказать об этом Джеймсу. Сириус лежит на спине, согнув ноги в коленях, и Ремус отвлекается на то, как его рубашка задралась вверх, обнажая полоску кожи над брюками. Это совершенно нормальная вещь, на которую можно отвлечься. Ему, наверное, холодно… летом. Ремус так занят мыслями о том, насколько холодно Сириусу, что Сириус продолжает говорить, а Ремус даже не замечает, пока тот не садится и не щелкает его по носу. — Хэй? Ремус чувствует, как теплеют щеки. Он отворачивается. — Ты… эм… ты водишь! — говорит Ремус, а потом вскакивает на ноги и бежит, уверенный, что Сириус следует за ним. Он всегда следует.***
Ремус возвращается домой и спрашивает у папы о Цернунносе. Папа достает с полки книгу о кельтских верованиях и открывает ее на странице, где изображен человек с неряшливой копной волос и рогами. Ремус смотрит на изображение молодого человека без рубашки, покрытого татуировками, с растрепанными черными волосами, увенчанными короной из рогов. В нем есть что-то странно знакомое, хотя Ремус не может определить, что именно. Похоже на то, что картинка была нарисована человеком, который имел представление о том, что рисует, но понятия не имел, как все должно быть на самом деле. — Почему ты спрашиваешь о Цернунносе? Ремус колеблется. Ему следует просто рассказать папе о том, что ему сказал Сириус, но что-то заставляет его чувствовать себя так, будто он не должен. Как будто папа не поймет, а Ремусу будет сложнее поверить, если не поверит папа. Как желание, загаданное на именинных свечках, которое может исполниться, только если о нем никому не скажешь. Вот он и не рассказывает. — Слышал, как кто-то в деревне упоминал, — врет Ремус. — Я никогда раньше не слышал этого имени. Можешь рассказать мне о нем? Папа сияет. — Конечно, Ремус. Он рассказывает Ремусу о Цернунносе, боге дикой охоты и диких зверей. Человек, или олень, или и то, и другое в одном лице. Тот, кто обладает способностью успокаивать животные инстинкты, тот, кто правит первозданной природой и дикими путями. Хозяин леса, повелитель жизни и творец, и Ремус не может отделаться от мысли, что все это кажется ему очень знакомым.***
Ремусу шестнадцать и летом он получает свою первую работу на полставки в книжном магазине. Ему там нравится, но еще больше ему нравится, когда Джеймс и Сириус приходят подождать его в жаркие летние дни. После работы они иногда берут дешевое мороженое в продуктовом на углу и едят его, пока идут обратно к дому Ремуса. Это всегда дом Ремуса; он никогда не был ни в одном из их домов, но уже смирился с этим. Ремус смотрит, как Сириус (а иногда и Джеймс) слизывает липкие остатки мороженого со своих пальцев, притворяясь, что румянец на его щеках — от жары. Они больше не играют. Они отправляются на поиски приключений, исследуют лес за домом Ремуса. Они — исследователи, открывающие новые земли, которых еще никто не видел. Они носят с собой длинные палки, которые иногда являются мечами, а иногда — тростями. Они бегают и бегают по лесу. Ремус отстает, потому что Джеймс и Сириус, кажется, способны бежать через корни и заросли так, словно они на четырех ногах, пока Ремус, спотыкаясь, тащится позади. Но он не возражает, потому что они всегда ждут его, протягивая руки и одаривая позволь мне помочь улыбками. У Ремуса немного перехватывает дыхание, когда Сириус улыбается ему, но, возможно, это просто от долгого бега. Однажды они находят развалины замка посреди поляны. А может, это просто заброшенный дом, но для Ремуса, Сириуса и Джеймса он выглядит как замок, поэтому они называют его замком. Они забираются на самую высокую башню и спускаются в подземелья, которые могут быть просто заросшим паутиной подвалом дома. Они находят призраков, троллей и магию, и Ремус задумывается, был бы Хогвартс таким, если бы он там учился. Джеймс вырывает страницу из дневника Ремуса, и они рисуют карту замка. Сириус добавляет их троих на карту, прямо на место большого зала, где они лежат на полу и рисуют. — Ты не можешь нанести нас на карту, — говорит Джеймс. — Мы будем двигаться, и карта перестанет быть точной! — Это волшебная карта, Джеймс! — Сириус нацарапывает их имена под нарисованными человечками. — Мы будем перемещаться по странице, и она всегда будет показывать, где мы находимся. Карта — всего лишь чернила на бумаге, но Ремус готов поклясться, что видит, как их фигуры перемещаются и оставляют за собой маленькие следы.***
Снова наступает полнолуние, как и всегда. Неизбежно и неотвратимо. Ремус ждет в маленьком домике, пока Бродяга — теперь уже большой пес, такой большой, что его тело накрывает Ремуса с головой, если он позволяет ему лечь на себя — и олень присоединятся к нему. Олень. Цернуннос. Бог Дикой охоты. Ремус думает о человеке со всклоченными черными волосами, которые завиваются так, что не отличишь, где они, а где уже оленьи рога. Бродяга заползает к нему на колени, и Ремус рассеянно почесывает его за ушами. — Цер… Цернуннос? — спрашивает Ремус. Олень ждет, не двигаясь, почти застыв. — Ты… ты Цернуннос? Олень мгновение смотрит на него, а затем, кажется, пригибает голову. Похоже, в знак подтверждения, или, по крайней мере, Ремус воспринимает это как подтверждение. — Думаю, ты знаешь моего друга? — Ремус не уверен, правда, почему он это говорит. Олени не разговаривают. — Джеймса? Олень делает шаг вперед, пригнув голову, и, когда Ремус поднимает руку, он жмется лбом к его ладони. — Это он отправил тебя ко мне? Олень поднимает голову. Он тычется носом Ремусу за ухо и сопит в его волосы. Ремус смеется, хотя смеяться в такой близости от луны немного больно. — Хорошо, передай ему от меня спасибо. Я очень рад, что ты здесь.***
Иногда Сириус приходит посидеть с Ремусом в книжном магазине без Джеймса. Они никогда не объясняют, почему в какие-то дни Джеймс приходит, а в какие-то нет, но Ремус и не спрашивает. Как бы ему ни нравилось проводить время с ними обоими, больше всего ему нравится, когда Сириус приходит один и слоняется за Ремусом по магазину или сидит рядом с ним за прилавком, просто составляя ему компанию во время работы. — Помнишь первый день, когда мы играли вместе? — спрашивает Сириус. Ремус не может не улыбнуться, отрывая ценник от ленты, чтобы наклеить его на очередную книгу. — Да, конечно. — Мы играли в Александрийскую библиотеку. А теперь ты работаешь в книжном магазине. — К сожалению, он немного уступает Александрийской библиотеке. — Не-а, — пожимает плечами Сириус. — По крайней мере, отсюда можно брать книги домой. В Александрии было скучно. Ремус смеется, а Сириус фыркает недовольно и скрещивает руки на груди; эффект, конечно, портит задорная улыбка на его лице. — Прости, но мысль о том, чтобы посетить самую большую библиотеку всех времен и народов и считать это скучным просто… — Ремус качает головой. — Это безумие, вот что это такое. — Эх, она немного переоценена, — говорит Сириус. — К тому же там не было таких библиотекарей, как ты, так что я все равно предпочту этот маленький книжный магазинчик. Ремус сдерживает улыбку, уверенный, что краснеет. Он продолжает работать, изо всех сил стараясь не читать между строк слова Сириуса.***
Ремусу семнадцать, на дворе поздняя осень. Скоро день рождения Сириуса, и настанет пора для него вместе с Джеймсом снова идти на охоту. В этот день в Джеймсе что-то меняется: он на взводе и такой нервозный, каким Ремус его еще не видел. Они снова отправляются на поиски приключений, но Джеймс сразу же берет инициативу на себя. — Сюда, — говорит он. Ремус смотрит на Сириуса, который только пожимает плечами и идет за Джеймсом. Ремус следует за ним. Джеймс ведет их в лес по случайной, казалось бы, тропе, но он так уверенно ступает, что Ремусу кажется, будто он следует карте. Они идут долго, не пускаясь ни в какие другие приключения, как делают обычно, по пути отвлекаясь на ручьи и кусты ежевики. Они идут так долго, что Ремус уже готов жаловаться, но Джеймс внезапно останавливается. — Здесь, — говорит он, выходя на небольшую поляну. Ремус никогда не был здесь раньше; они никогда не заходили так далеко. Джеймс выходит на поляну, и Ремус собирается последовать за ним, но Сириус останавливает его, упираясь рукой в грудь. Ремус бросает взгляд на Сириуса, но тот лишь качает головой, и они смотрят, как Джеймс медленно идет вперед, словно желая остаться незамеченным. Только когда он садится на корточки посреди поляны, Ремус замечает в траве животное. Это лань, но она лежит на боку. И она ранена: Ремус видит пятно на шее и понимает, что это значит. Его сердце замирает, но, по крайней мере, Джеймс теперь с ней. Он не уверен, почему это важно, но это так. — Тише, красивая, — говорит Джеймс. Он нежно гладит ее одной рукой, а другой придерживает за голову. — Скоро все закончится. Лань, кажется, успокаивается под его прикосновениями, хотя и издает тоненькое блеяние. Джеймс напрягается, как будто понимает, что это значит, и снова гладит ее. — Я понимаю. Я позабочусь об этом. Отдыхай. На поляне воцаряется тишина, словно каждое живое существо на мгновение затаивает дыхание. Ремус тоже. В тишине дыхание лани кажется более резким, рваным. Каждый вздох требует усилий, требует от лани все, на что она способна. Единственный звук, который раздается вместе с этим, — голос Джеймса, нежно шепчущий ей на ухо. После последнего дрожащего вдоха лань затихает. Джеймс наклоняется к ее голове и оставляет поцелуй. — Ты хорошо справилась, мой маленький друг. Мгновение спустя Джеймс встает и так же быстро движется через лес, но далеко не уходит, всего на несколько шагов. Он снова опускается на корточки. Ремус и Сириус следуют за ним, останавливаясь на небольшом расстоянии. Джеймс поднимается, в его руках маленький олененок. Пока он стоит, прижимая к себе олененка, как маленького ребенка, Ремус видит его иначе, чем раньше. Джеймс обнажен, высокий и сильный, широкие мускулистые плечи над узкой талией. Он вдруг выглядит старше, может, всего на несколько лет, а может, у него и вовсе нет возраста. Его тело покрыто темными чернилами, изображающими бегущие стада зверей и летящие стаи птиц. Его волосы длинные и непослушные, а лицо обрамляет густая борода. На его макушке впечатляющие оленьи рога, которые, кажется, соответствуют его непокорным волосам. Он великолепный; он могущественный. Ремус успевает оценить все изменения, прежде чем моргает, и перед ним снова оказывается Джеймс. Джеймс в суконной куртке и джинсах, прижимающий к груди олененка, и его торчащие вверх волосы так напоминают рога, что Ремус не может их не видеть. — Цернуннос, — говорит Ремус, не в силах скрыть благоговение в голосе. Сириус улыбается ему, глаза сияют так ярко, что кажется, в них горит звездный свет. — Он великолепен, не так ли? — Разве он… — Ремус даже не знает, что спросить. — Ты сказал, что олень, который приходит ко мне, когда я болею, — это Цернуннос. — Я так и сказал. — Джеймс тот самый олень, который приходит ко мне? — Ремус жалеет об этом, как только произносит. Это сумасшествие. Это безумие. Это просто невозможно. — Мне все было интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы понять, — говорит Сириус. — Подожди, значит, я прав? — Ремус в ужасе оглядывается на Джеймса, который стоит у края поляны, все еще держа олененка на руках. Джеймс не выглядит иначе, не совсем, но каким-то образом все воспринимается по-другому. — Прав. У Ремуса перехватывает дыхание, когда он понимает, о чем хочет спросить дальше. Это очевидный вопрос. — Ты и есть Бродяга? — Мне очень нравится это имя. Давно хотел тебе сказать. У Ремуса голова идет кругом. Это кажется невозможным. Это невозможно. — Что ты такое? — спрашивает он, но только через мгновение понимает, что вопрос, скорее всего, грубый. Однако Сириус просто пожимает плечами. — Я говорил тебе. Я здесь ради тебя. Перед Джеймсом появляется еще одна лань, рядом с которой стоит ее почти взрослый олененок. Джеймс замирает, когда она подходит к нему. Лань обнюхивает олененка на его руках, фыркает у того за ушами. Через мгновение Джеймс опускает олененка рядом с ней. Маленький олененок встает, слегка спотыкаясь, подходит к лани и начинает сосать. Джеймс прикладывает руку к сердцу, а затем кладет ладонь на голову лани. — Ого. — Ремус почти не осознает, что сказал это, пока Сириус не толкает его в плечо. — Довольно круто, правда? — улыбается он. Джеймс возвращается к ним. — Готовы вернуться к приключениям? Ремус чувствует себя не в своей тарелке, потрясенный открытием истинной природы Джеймса. — С олененком все будет в порядке? Лицо Джеймса смягчается, становится сияющим и золотистым. — Да, с ним все будет хорошо. Он вырастет в великолепного оленя и принесет много оленят. В тот год, когда охота придет за ним, размах его рогов будет больше метра. — Он умрет? — спрашивает Ремус. Других вопросов не задает — глупо делать это сейчас, после всего, что он увидел. — Да, — отвечает Джеймс. — В конце концов, все мы присоединяемся к охоте. Иногда мы охотники, а иногда те, за кем охотятся. Но я слежу, чтобы они не остались одни, когда придет время. Не волнуйся за него. Его время заканчивается быстро, и он не боится. — Джеймс хлопает в ладоши. — Может, пойдем? Я думаю, Темный Лорд собирается напасть на замок, и мы должны вернуться и защитить его.***
Всю следующую зиму Ремус проводит за чтением всех книг о Цернунносе и кельтских богах, которые только может найти. Он просматривает каждую страницу в поисках упоминания о Сириусе, чего-нибудь хотя бы мимолетно напоминающего о его друге. Ничто не выглядит подходящим.***
Когда Сириус возвращается в следующий раз, Ремусу уже восемнадцать, и это все меняет. Они могут исследовать не только дом и лес, если захотят. У Ремуса есть карманные деньги, которые можно потратить. Он ждет Сириуса в день равноденствия, и у него уже есть план, куда они пойдут. — Лунатик! — зовет Сириус, пока бежит к нему трусцой. Ремус видит его, и в голове становится пусто. Сириус одет в кожаные штаны и белую рубашку, которая спадает с одного плеча, открывая Ремусу вид на темные чернила татуировок и четко очерченные ключицы. На другом плече Сириуса перекинута черная кожаная куртка, словно созданная специально для него, которую он придерживает пальцами, — Вау, — произносит Ремус, даже не успевая осознать, что говорит. Сириус широко улыбается, показывая на себя рукой. — Тебе нравится? — спрашивает он, немного покрутившись. — Я подумал, что сегодня можем попробовать что-то новое. — Да, это здорово… в смысле, ты хорошо выглядишь. Это. Хорошо выглядит. — Ремус неловко хихикает, проводя рукой по волосам. — Привет. Сириус смеется. — Ты тоже хорошо выглядишь. Ремус шаркает ботинком по земле. — Спасибо. — Чем хочешь заняться сегодня? — Есть одна идея.***
Ремус уже бывал в пабе — с папой в день своего восемнадцатилетия. Тогда он выпил свое первое пиво; папа разрешил ему, чтобы доказать, что он уже достаточно взрослый. Они пили его вместе, и, честно говоря, Ремусу не очень понравился вкус, но ему понравилось то, что он чувствовал, когда пил его. Как будто он был взрослым; как будто они с отцом были на равных. Ремус хотел бы разделить это чувство с Сириусом. Они садятся за столик, Ремус заказывает напитки, используя свое новое удостоверение личности, и ставит пиво перед Сириусом. Ремус поднимает бокал. — Будем, приятель. — Это звучит странно. Ему тут же хочется взять свои слова обратно. Но Сириус тоже поднимает свой бокал с улыбкой, словно в восторге от новой игры. — Будем, — говорит он и делает большой глоток своего напитка… …и чуть не выплевывает его. — На вкус как дерьмо. Ремус смеется. Он ничего не может с этим поделать, потому что Сириус прав. На вкус это действительно дерьмово. — Мне нравится, — говорит Ремус. Сириус ставит свой стакан на стол, а затем оглядывается в сторону бара. — Как думаешь, у них здесь есть вино?***
Ремус находит пластинку, пыльную, с помятой обложкой, на задворках музыкального магазина и покупает ее за несколько пенсов. По вечерам, лежа в постели, он слушает ее на повторе, и когда видит имя группы на афише музыкального фестиваля, понимает, что должен пойти. Он поворачивается к Сириусу и спрашивает, пойдет ли он с ним. Они садятся в старую машину родителей Ремуса, пропахшую затхлостью и разваливающуюся, но ее достаточно для того, чтобы довезти их до места. Они паркуют машину на заросшей травой стоянке и идут к концертной площадке. — Ты когда-нибудь бывал в таких местах? — спрашивает Сириус. — Нет. Никогда не было возможности. А ты? — Нет. Я видел их издалека, но совсем другое дело, когда ты находишься на земле. Ремус смеется. — На земле? Ты что в последний раз видел концерт с самолета? — Ну же, пойдем, — Сириус смеется в ответ. Он берет Ремуса за руку и ведет его сквозь толпу к сцене. Это застает Ремуса врасплох. Конечно, логично, что они держатся за руки, чтобы не потерять друг друга. Но они не держались за руки так уже очень давно, с самого детства, и Ремус не помнит, чтобы это ощущалось так приятно. Они останавливаются близко к сцене, и Сириус отпускает его руку. Ремус ничуть не огорчается. — Так нормально? — спрашивает Сириус. — Да, отлично, — отвечает Ремус. Он обращает свой взор на сцену, не зная, что делать со своими руками теперь, когда они свободны. Занятые Сириусом, они ощущались лучше. На сцену выходит первая группа, и Сириус радостно кричит. Ремус не знает, куда смотреть, разрываясь между группой на сцене и Сириусом рядом с ним, лицо которого сияет в свете сценических огней, как в безлунную ночь; весь он — звездный свет и радость. Через некоторое время начинает казаться, что группы почти не существует: Ремус никогда не видел никого настолько яркого, бесконечно живого. Они танцуют и притворяются, что поют вместе с группами, хотя не знают слов. Они прыгают с поднятыми над головами руками вместе с толпой, и Ремус улыбается так, что у него болят щеки. Они завязывают знакомство с парочкой рядом с ними, Пандорой и ее девушкой Эммелиной. Те делятся водой и закусками, а когда выступает предпоследняя группа вечера, разделяют дым травки с ними, прижимаясь к губам Ремуса и Сириуса и говоря им между хихиканьем, чтобы они затягивались и выдыхали. У Ремуса кружится голова, пока сознание отдыхает где-то на небе вместе со всеми звездами. Он снова держит Сириуса за руку, и только это привязывает его к земле. Никогда еще он не чувствовал себя в большей безопасности, так уверенно. Он говорит об этом Сириусу, и смех Сириуса подобен миллионам светящихся точек в ночном небе. Они решают не ехать домой после шоу, учитывая поздний час и то, что Ремус все еще витает в облаках. Вместо этого они достают пледы и подушки, которые мама Ремуса засунула в багажник, и укладываются на откинутые сиденья. Ремус ложится на бок, смотрит на Сириуса, лежащего рядом, и не может перестать улыбаться слишком долго, чтобы заснуть. — Тебе было весело? — Голос Сириуса в полумраке звучит тихо и почти благоговейно. — Очень. — Ремус протягивает руку и берет Сириуса за ладонь на свободном пространстве между ними. Сириус не отстраняется. — Спасибо, что пошел со мной. — Я всегда иду с тобой. Я здесь ради тебя.***
Теперь отпускать Сириуса больнее, чем раньше. По тому, как Сириус волочит ноги, как сгорблены его плечи, Ремус знает, что скоро настанет его время уходить. Его свет словно тускнеет с приближением осени, и к тому времени, когда листья хрустят под ногами, Сириус становится тихим и задумчивым. Ремус ловит его на том, что он жует губу и смотрит на небо с забавным выражением лица. — Это обязательно? — осторожно спрашивает Ремус. Они находятся в его спальне; он сидит на кровати, а Сириус подпирает стену, засунув руки в карманы. — Да. — На охоту? Сириус кивает, глядя в окно. — На охоту. — Я буду скучать по тебе. — Я вернусь, — обещает Сириус, и Ремус знает, что это правда, но также знает, что зимние месяцы будут намного мрачнее без Сириуса рядом с ним.***
В том же году Ремус поступает в университет, и в некотором смысле это помогает. Быть странным и необычным в университете нормально, даже приветствуется. Вместо того чтобы быть полоумным Люпином, он просто Ремус, парень, который хорош в написании сочинений и дебатах. Он впервые заводит друзей — ну, друзей, которые не Сириус и Джеймс. В основном это несколько волшебниц, которые учились в Хогвартсе и, кажется, не возражают против того, что Ремуса там не было. Это Марлин, с которой он познакомился на парах по философии, и которая может часами без остановки рассуждать об экономических системах, но никогда не вспомнит разницу между глаголом и наречием; ее девушка, Доркас, на год старше них и уже настолько продвинутая в химическом направлении, что Ремус с трудом понимает, о чем она говорит; и Лили, в которую Ремус буквально врезается в университетской библиотеке, после чего они мгновенно становятся друзьями. Большую часть ночей он проводит в квартире Лили. Они вместе учатся, и Ремус чувствует, что его видят так, как никогда раньше. Как будто Лили — это какая-то давно потерянная часть его души, вернувшаяся обратно, чтобы найти его. — Ты гей, да? — спрашивает Лили однажды. Уже далеко за полночь, а Ремус смотрит в окно на самую яркую звезду в небе, которая неудержимо мерцает над ними. Ощущается так, будто он знает эту звезду. Ремус думает о том, как держал Сириуса за руку, о том, как сбивается его дыхание, когда Сириус откидывает волосы или просто двигается. — Не знаю, — говорит он, его щеки пылают. Лили подталкивает Ремуса ступней, прижимая ее к его ноге. — Тебе нравятся девушки? — Вроде того? — А парни тебе нравятся? Ремус закрывает глаза. — Ага. Есть один. Лили задыхается в предвкушении. — Кто! Это Бенджи с факультета психологии? Ремус смеется и качает головой. — Нет. Ты… ты его еще не встречала. Но встретишь. Он вернется весной. — Учится в другой стране? — Лили придвигается ближе, откидывая волосы на плечо. — Вроде того. Эм… зимой он должен помогать своей семье. Они уходят на охоту. Лили покачивает головой, в ее зеленых глазах появляется интерес. — На всю зиму? Это долгая охота. — Ага. Долгая. Я… невозможно по нему скучаю. Мы дружим с детства, и он… Я не знаю, чувствует ли он то же, что чувствую я. Я не знаю, что я чувствую. Он просто… особенный. Важный. — Ремус тяжело сглатывает. — Он был моим первым другом. — Ну ты и размазня, — поддразнивает Лили, но целует его в щеку. — Не могу дождаться, когда познакомлюсь с твоим любовничком. — Пожалуйста, не называй его так, — отчаянно говорит Ремус. — Конечно, конечно, твой абсолютно платонический друг, — исправляется Лили. Она кладет свою книгу на колени Ремуса. — Когда он вернется? — На весеннее равноденствие, — говорит Ремус, вкладывая в эти слова всю свою надежду. — Он всегда возвращается в равноденствие.***
Сириус возвращается раньше. Ремус едва ли замечает необычность этого, потому что рыдает в своей постели, сдавленно вздыхая, грозясь погрузиться во тьму. Церковная программка с напечатанным на ней улыбающимся лицом Хоуп Люпин сжата в его руке, мокрая от слез. На дворе январь, а его мамы больше нет. Болезнь развилась слишком быстро для того, чтобы магловская медицина смогла помочь, слишком быстро, чтобы магия смогла помочь, слишком быстро для Ремуса, чтобы он смог вернуться домой и попрощаться с ней. В один день с мамой все было хорошо, а потом, потом… Ремус не ест. Он не спит. Он сворачивается калачиком на своей кровати, дрожит и рыдает. — Сириус, — зовет он, потому что ему нужно рассказать Сириусу, и, может быть, Сириус вернет ее. Может быть, Сириус перевернет реальность, как Бродяга делает, когда проскальзывает в хижину и выходит из нее, не воспользовавшись ни одной дверью. Папа оставляет дом пустым. — Я не могу быть здесь без твоей мамы, — говорит он. Ремус знает, что он отправляется на поиски новых историй, чтобы заполнить ими свою книгу. Ремус возвращается в свою квартиру. Родительский дом без них совсем не дом. Время идет. Луна поднимается высоко в небе. Она придет за ним, а мама — нет. В коридоре слышатся шаги. Наверное, Гидеон, сосед Ремуса. Вот только дверь его спальни открывается, и когда Ремус смотрит на нее своими опухшими от слез глазами, там стоит Сириус. — Ремус, — шепчет он, а затем опускается на колени перед кроватью и раскрывает руки для объятий. Ремус подползает к нему и прижимается, дрожа и неровно всхлипывая. Его горю нет конца, это бездонная пропасть, такая же темная, как и пространство между звездами. Ремус плачет, пока его тело не отключается. Он не столько спит, сколько находится в бессознательном состоянии, а когда просыпается, то подозревает, что Сириус ушел (как ушла мама), но Сириус все еще рядом, гладит Ремуса по волосам. Сириус смотрит на него с нечитаемым выражением на лице. — Мама умерла, — тихо говорит Ремус. — Я знаю, — мягко отвечает Сириус. — Ты можешь… можешь… — Ремус запинается. Это невозможная просьба, но Сириус невозможный друг. Сириус качает головой, чуть вздрагивая. — Если бы я мог, я бы так и сделал. — Может Джеймс? Сириус снова качает головой. — Нет. Но… она не была одна. В конце концов. И уходить теплее, чем ты думаешь. Это то, что я слышал. Ремус утыкается лицом в грудь Сириуса и плачет, как олененок, потерявшийся в лесу.***
Джеймс приходит ночью. Сириус не покидает Ремуса ни на секунду, обнимает и гладит его, пока тот распадается на части. Джеймс появляется прямо перед самым закатом, источает напряжение и выглядит по-другому. Более диким. Должно быть, это Джеймс с охоты. Ремус обратил бы на это внимание, не будь у него разбито сердце. — Твой отец послал меня за тобой, — говорит Джеймс с порога. — Нет, — отвечает Сириус. — Сириус. — Нет, — мрачно повторяет он. Ремус никогда не слышал, чтобы тот говорил таким тоном. — Я не пойду. Пошлите вместо меня Регулуса. — Регулус не такой яркий, как ты. Сириус пожимает плечами. — Он справится. И он храбрый. Лев — лучший охотник, чем собака. Джеймс проводит рукой по волосам и кивает. — Я скажу ему. — Он делает паузу, его взгляд пробегается по Ремусу и делается мягче. — Мне жаль, Ремус. Ремус не может говорить. Он только смотрит в пол. Он хочет умолять. Должен же быть какой-то выход. Не может быть все так. Джеймс подходит ближе и приседает перед ним. Его глаза глубоки, в них целые леса и созвездия. — Это не больно, — обещает он, а потом уходит.***
Сириус остается и остается, а Ремус так боится, что он снова уйдет, ведь равноденствие еще не наступило. Но Сириус упрямо остается рядом с ним, и когда Ремус в конце концов находит в себе силы снова пойти на занятия, Сириус носит его учебники и ждет его у входа в класс. Люди пялятся на Сириуса, когда они вместе идут по кампусу, но Сириус смотрит только на Ремуса. Если бы у Ремуса хватило духу посмотреть наверх, он бы заметил разницу в ночном небе, но он едва справляется с этим днем. По ночам он крепко спит. Впрочем, спит он не один: у Гидеона в доме только две кровати, поэтому Сириус ютится с Ремусом. Даже несмотря на свое горе, Ремус умудряется смущаться от этого. Сириус спит в его боксерах и использует его грудь как подушку, и иногда сердце Ремуса бьется так сильно, что он уверен, это пробудит Сириуса ото сна. Ремус засыпает под мерное дыхание Сириуса, а просыпается от того, что пальцы Сириуса проводят по мягкой коже его живота. Ремус изо всех сил старается не шевелиться и не издавать никаких звуков, чтобы он не останавливался, но Сириус замечает, как сбивается его дыхание, когда проводит ногтями от пупка Ремуса до края его пижамных штанов. — Доброе утро, Лунатик, — говорит он. — Сегодня твой день рождения. Ремус чувствует тошноту, его разрывает даже мысль о том, что он стал на год старше без мамы. — Я не хочу праздновать. — Он утыкается лицом в подушку, подальше от пронзительных глаз Сириуса. — Так я и подумал. Но меня никогда раньше здесь не было, чтобы я мог отпраздновать с тобой. — Сириус переплетает свои пальцы с пальцами Ремуса. — Я не знаю, как праздновать без нее. — Ремус отчаянно цепляется за руку Сириуса. Сириус приподнимается, оказываясь на одном уровне с Ремусом, и большим пальцем смахивает слезы с его лица. — Если хочешь остаться здесь, я буду с тобой. Но если захочешь выйти и отвлечься, мы можем сделать и это. Ремус почти соглашается, что неплохо было бы провести день вне дома и отвлечься, но правда в том, что снаружи нет ничего, на что ему было бы не наплевать. Он вытаскивает свои пальцы из пальцев Сириуса. Рука Сириуса ложится на бедро Ремуса, и Ремус поднимает руку, чтобы провести большим пальцем по его щеке. Его сердце так громко бьется, что Сириус, должно быть, слышит это, но он улыбается, и Ремус говорит: — Что, если я хочу остаться здесь и чтобы ты отвлек меня? Сириус наклоняет голову, как это сделал бы Бродяга, и в его улыбке сквозит чистое озорство с искоркой тепла, от которого у Ремуса перехватывает дыхание. — Отвлек? — мягко спрашивает Сириус. Его большой палец выводит круги на бедре Ремуса. — А-ага, — запинаясь, отвечает Ремус. — Спеть тебе песню, например? — дразнится Сириус. Он скользит вниз по телу Ремуса, и Ремус не может пошевелиться — не тогда, когда дыхание Сириуса касается его обнаженной груди. — Или рассказать тебе историю? — Эм, это не… эм, не то, что было у меня на уме… ох! — Ремус дергается, когда Сириус задевает носом его пупок. — Щекотно. Сириус улыбается ему. Он так близко к члену Ремуса, который сейчас не совсем мягкий, и Сириус, должно быть, чувствует это ключицей. — Что у тебя на уме? — У-угадай, — слабо произносит Ремус. Ему кажется, что он спит. Может, так оно и есть. Может быть, все это не реально, и он проснется один в постели, без Сириуса, пока не настанет весеннее равноденствие; а может, Сириуса и вовсе никогда не существовало, потому что Сириус всегда был слишком хорош, чтобы быть правдой. Но потом Сириус опускает голову и приникает ртом к члену Ремуса через тонкую ткань его боксеров, и бедра Ремуса приподнимаются сами собой. Это ощущается намного лучше, чем когда-либо в его влажных мечтах. Сириус счастливо хмыкает, точно так же, как он делает, когда Ремус предлагает ему мороженое. Ремусу кажется, что он сейчас потеряет сознание. — Ты делал это раньше? — спрашивает Сириус и лижет влажное пятно, оставленное им на боксерах Ремуса. — Н-нет, — запинается Ремус. — А ты? Сириус смотрит на него взглядом неспокойным и напряженным. — Не таким образом, — просто отвечает он, и Ремус хочет знать, что это значит, но не может говорить, потому что Сириус стягивает с него боксеры и проводит языком вверх по его члену. Между членом Ремуса и языком Сириуса нет ничего, и Ремус в состоянии только смотреть на это зрелище, настолько великолепное, что оно не может быть правдой. Но потом он оказывается во рту Сириуса, и каким-то образом это даже лучше: влажный, горячий, шелковый язык Сириуса скользит по нижней стороне его члена, пока Ремус стонет и откидывает голову на подушку. Его пальцы цепляются за простыни. Сириус берет глубже, и Ремуса переполняют ощущения: мягкость губ Сириуса, когда он приближается к головке члена и посасывает ее, пальцы Сириуса, обхватывающие его яйца и перекатывающие их в ладони, даже тепло боков Сириуса между его обнаженных бедер. Это так интимно, делать это с Сириусом, и он вдруг осознает, что не хотел бы делать это ни с кем другим. Сириус удовлетворенно мычит, вибрация проходится по члену Ремуса и заставляет его стонать. Он вскидывает бедра, и Сириус со смехом отстраняется, прижимая их обратно к кровати. — Знаешь, очень давно ты заверял меня, что ты хороший. — Это н-не похоже на меня, — умудряется произнести Ремус, хотя на самом деле он просто пытается вернуться в рот Сириуса. Сириус щиплет его за бедро, и Ремус вскрикивает. Сириус приподнимает бровь. — Ты клялся, что ты хороший слон и друг сов. Помнишь? — Мне было пять, — отчаянно хнычет Ремус. — Хорошие мальчики не затыкают рот тем, кто их отлично отвлекает. — Сириус наклоняет голову и кусает Ремуса за бедро. — Будь хорошим. Ремус стонет. Зубы Сириуса и его назидания не должны заставлять его член твердеть, не должны вызывать у него желания подобно псу повернуться на спину и показать живот. Но Сириус ухмыляется, словно читает мысли Ремуса, а потом опускается ниже и заглатывает его до самого основания, и становится неважно, что Ремус должен или не должен чувствовать. Он сделает абсолютно все, что Сириус ему скажет. Сириус задает медленный ритм, доводя Ремуса до края, а затем возвращая обратно. Кажется, он чувствует, когда Ремус уже близок, и со злобной усмешкой отстраняется и смотрит, как его собственная слюна высыхает на члене Ремуса, а Ремус хнычет и извивается. Или он лижет коротко головку члена Ремуса, не настолько, чтобы тот кончил, но достаточно, чтобы заставить его вспотеть. Когда Ремус умоляет — потому что как он может не умолять, когда имя Сириуса и поток просьб так и срываются с его губ, пока Сириус просто невозмутимо смотрит на него. — Тише, Ремус. Я здесь ради тебя, — говорит он и наклоняется, чтобы провести мокрую дорожку от самого основания до кончика его члена. Ремус потеет и хнычет, полностью уничтоженный преданностью Сириуса. Его член еще никогда не был таким твердым. Любая неумелая дрочка, которая у него когда-либо была, не могла сравниться с этим. — Сириус, пожалуйста, — задыхается он, когда Сириус снова отстраняется. — Пожалуйста, ты… ты мне нужен. Сириус притихает, в его взгляде что-то смягчается. — Хорошо, — говорит он, кончиками пальцев массируя напряженные мышцы его бедер. — Хорошо. Позволь мне дать то, что тебе нужно. Ремус мог бы кончить только от этого, но Сириус обхватывает пальцами основание его члена, сдерживая оргазм. Удовольствие нарастает и нарастает, поднимается по позвоночнику, танцует под веками, дыхание становится хриплым и отчаянным, но только когда Сириус вводит в него один скользкий палец и прижимает его к чему-то, о существовании чего Ремус и не подозревал, он кончает, выкрикивая имя Сириуса, выгибаясь дугой на кровати, теряясь в удовольствии и на мгновение забывая, что в жизни может быть хоть что-то плохое. Когда Ремус приходит в себя — спустя долгие минуты, время теряется в тумане звездного света, — он лежит на спине, весь потный, а Сириус лежит рядом с ним. Он поглаживает грудь Ремуса успокаивающими движениями и жадно наблюдает за ним. Сириус смотрит на него так, будто никогда не видел ничего настолько завораживающего, и, несмотря ни на что, Ремус краснеет. — Как ты себя чувствуешь? — с нетерпением спрашивает Сириус. Он поднимает одну руку и проводит большим пальцем по нижней губе Ремуса. — Отлично. Я имею в виду. Это… это было великолепно. Сириус улыбается ему. — Хорошо. — Я должен просить тебя отвлекать меня чаще, — говорит Ремус и слегка смеется. Но Сириус торжественно кивает. — Ты должен. Ремус сглатывает. — Правда? Я могу? Сириус подается бедрами вперед, прижимаясь эрекцией к бедру Ремуса. Он твердый — и большой, черт возьми, — и Ремус тут же хочет прикоснуться к нему. Хочет сделать больше, чем просто прикоснуться. — Ты должен, и ты можешь. — Могу я дотронуться до тебя? — мягко спрашивает Ремус, его рука уже ползет к талии Сириуса, прежде чем он вспоминает, что нужно дождаться ответа. Сириус облизывает губы. — Да. Ремус перекатывается сверху на Сириуса, который лежит на спине, и проводит пальцами по его обнаженной груди, прослеживая руны, нанесенные на кожу. Он не торопится, исследуя широкую грудь Сириуса пальцами и ладонями, а иногда и языком. Он запоминает те места, на которые отзывается Сириус, и сохраняет в памяти звуки, которые тот издает, чтобы снова и снова воспроизводить их в своей голове. Если это неправда, если он проснется, а Сириуса не будет рядом, это будет лучшей галлюцинацией в его жизни. Ремус наконец-то опускается между бедер Сириуса, нижнее белье которого давно сброшено, и обхватывает его рукой. Вес его члена привычен, не так уж сильно отличается от веса собственного члена в руке, но ощущения совершенно другие. Сириус толще, чем он, более внушительный в обхвате, а бархатистая гладкая кожа ощущается гораздо мягче, чем ожидал Ремус. Он делает несколько предварительных поглаживаний. Сириус все это время наблюдает за ним с приоткрытым ртом. — Этого я тоже раньше не делал, — говорит Ремус. — Я предполагал. — Голос Сириуса хриплый. — Ты научишь меня, что делать? Сириус приподнимается на локтях и наклоняется, чтобы прислонить ладонь к его щеке. Он смотрит на Ремуса как на чудо, и Ремус знает, что это неправда, но все равно наслаждается тем, что стал объектом пристального взгляда Сириуса. — Начни с языка, — наставляет Сириус. Ремус делает вдох, а затем облизывает головку, пробуя Сириуса на вкус. Он знает, что должен подождать, чтобы сделать больше, выслушать, что скажет Сириус, но он не может остановить себя и берет его в рот. — Разве я сказал тебе продолжать? — озадаченно спрашивает Сириус. Ремус приглушенно произносит прости вокруг члена Сириуса, и Сириус стонет от удовольствия. — Что мне с тобой делать? Ремус отстраняется ровно настолько, чтобы сказать слишком смело, слишком честно, от всего сердца: — Оставь меня. Глаза Сириуса темнеют, и он облизывает губы. — Как пожелаешь. А теперь продолжай. Ремус снова берет Сириуса в рот, но на этот раз он терпеливо ждет его указаний. — Немного глубже. Теперь покачай головой. Ах! Да, соси, расслабь свое… да, вот так, хороший мальчик, — мурлычет Сириус, и Ремус чувствует, как его собственный член дергается от хрипловатой грубости в его голосе. Челюсть болит от его толщины, но он не может позволить этому остановить себя. Он не может добраться до самого основания члена — но Сириус обещает, что он научится — и пока обхватывает остальную часть рукой. Сириус все это время наблюдает за ним, постанывая, направляя, но ни за что не отрывая взгляда от вида собственного члена, исчезающего во рту Ремуса. — Я сейчас кончу, — стонет Сириус, запустив пальцы в волосы Ремуса. — Иди сюда, тебе не понравится вкус, иди… Ремус протестующе хнычет. Ему все равно, если не понравится. Он должен знать, каков Сириус на вкус, и ему нужен Сириус внутри. Он не может остановиться сейчас. — Ремус, — голос Сириуса срывается, дыхание становится тяжелее. — Я собираюсь… если ты не… Сириус кончает, вскрикивая, у Ремуса во рту горько и солено, но Ремусу без разницы, и он глотает все, пока Сириус не вздрагивает и не отстраняет его от себя, практически набрасываясь и неистово целуя. Язык Сириуса скользит по его языку, отыскивая вкус самого себя. Когда он отстраняется, Ремус задыхается, а Сириус смотрит на него диким, лихорадочным взглядом. Ремус смотрит на него в ответ почти смущенно. — Нормально для первого раза? Сириус ухмыляется. — Думаю, да. Тебе придется много практиковаться. Оттачивать технику. — С тобой? — с надеждой спрашивает Ремус. По лицу Сириуса пробегает какая-то тень, и его пальцы крепче сжимаются на запястье Ремуса. Если бы Ремус не знал лучше, то назвал бы это ревностью. — Да. Конкретно со мной. — Блестяще. — Ага, — говорит Сириус и наклоняется, чтобы поцеловать его снова.***
Они много практикуются. Ремус уходит на учебу — в основном, по настоянию Сириуса, — затем возвращается домой и практикуется дальше, пока не запомнит каждую линию тела Сириуса. Затем они практикуются еще. Ремусу и в голову не приходит, что друзья будут беспокоиться о нем, пока Марлин, Доркас и Лили не показываются в полдень в субботу. Гидеон, должно быть, впускает их, потому что они заходят в его спальню как раз в тот момент, когда Сириус находит то самое место, от которого у Ремуса закатываются глаза, и Ремус даже не успевает предупредить их, прежде чем вздрагивает и кончает прямо в горло Сириуса. — Оу, — говорит Лили, пока остальные стоят с раскрытыми ртами, не в состоянии произнести хоть что-то. — Возможно, нам лучше подождать снаружи. — И закрывает дверь. Сириус не выглядит хоть сколько-нибудь обеспокоенным, только оглядывается через плечо, пока сглатывает и облизывает губы. Ремус прячет лицо в руках и стонет. — Твои друзья? — Мне так жаль. Я не знаю, почему они сделали это. — Ремус сползает с кровати, хватает футболку и штаны. — Пойду поговорю с ними. Можешь привести себя в порядок, если хочешь. Тебе совершенно не обязательно с ними встречаться. — Ремус останавливается, его рука ложится на дверную ручку. — Разве что я знаю, что они захотят с тобой познакомиться. Возможно, я смогу их отвлечь… — Я могу встретиться с твоими друзьями, Ремус. Буду только рад. — Ладно, хорошо. — Ремус прикусывает губу, сдерживая улыбку. — Не торопись. Я найду, чем их занять. — Он тихонько прикрывает за собой дверь, а потом просто стоит на месте, продолжая держаться за дверную ручку и глупо улыбаясь. Ему, должно быть, станет еще более неловко, чем сейчас, но ничего не имеет значения, кроме Сириуса. Он ступает аккуратно в гостиную, слегка опустив голову, но ничто не омрачает его улыбки. Как только он переступает порог, три его подруги начинают аплодировать. — Браво, Ремус! — восклицает Лили, поворачиваясь на диване лицом к нему. — Этого даже не было в списке того, что я ожидала увидеть сегодня, но ты молодец. — Отличное шоу. На бис! Мы останемся на повторное представление? Я надеюсь, что второй акт будет немного глубже, — говорит Марлин. — Ставлю шесть из десяти, — подхватывает Доркас. Марлин и Лили протестуют. Доркас пожимает плечами. — Ты единственный мужчина, которого я видела во время оргазма. На мой взгляд, было бы лучше, если бы у тебя была вагина. — Я поработаю над этим, — смеется Ремус. — Очевидно, я не ожидал вашего появления. — Мы написали тебе, что придем, — говорит Лили. — Хотя я понимаю, почему ты не проверял свой телефон сегодня. Ремус краснеет. — Я, эм. Я оставил телефон в спальне. Я не видел. — Да, было бы невежливо писать нам ответ, пока твой член был у него во рту, — говорит Доркас. — Что вы здесь делаете? — спрашивает Ремус. — Пришли проведать тебя, — отвечает Лили, ее голос становится мягким. — Мы уже несколько недель не видели тебя толком, разве что мимоходом. Мы беспокоились, что ты заперся дома и погряз в унынии. — О. — У Ремуса все внутри переворачивается при мысли о том, что его друзья беспокоятся о нем из-за этого. А еще его немного тошнит от того, что он совсем не думал о маме. Он опускается в кресло и сцепляет руки на коленях. — Да, так и было. Но потом появился Сириус… — И ты тоже! — Марлин издает смешок. Ремус отворачивается, стараясь не рассмеяться. — Перестань! — Не ври, — продолжает Лили. — Мы видели это. Буквально. — Я имею в виду… — Щеки Ремуса краснеют. Он был уверен, что покраснеть сильнее нельзя. — Это очень хороший способ отвлечься. Девочки втроем хихикают так громко, что Ремус задумывается о наложении заглушающих чар, чтобы Сириус не услышал. — Так я и знала, — говорит Лили. — Трудно грустить с членом внутри. — Поверю тебе на слово, — вмешивается Доркас, притягивая Марлин к себе. — Ну, раз ты не страдаешь, лежа в своей постели, — говорит Марлин, — тогда ты должен прийти на нашу вечеринку в следующие выходные. Можешь привести своего парня. — Марлс, он не… — Вечеринка? — раздается голос Сириуса. — Я хочу пойти на вечеринку. Ремус поворачивается, чтобы увидеть, как Сириус входит в комнату, и его челюсть падает, когда он понимает, что на Сириусе нет ни стежка одежды. Во всей его позе нет ни капли стыда — не то чтобы ему было чего стыдиться. Ремус часто задается вопросом, не был ли он на самом деле высечен из мрамора и наделен жизнью (что, на самом деле, вполне возможно). Лили пинает Ремуса, и когда он смотрит на нее, она одними губами взволнованно произносит о мой бог! Он краснеет. Рядом с Лили Марлин разводит руки и смотрит то на свои ладони, то на Сириуса, чтобы убедиться, что она показывает правильную длину. Огромный, тоже одними губами произносит Марлин, ухмыляясь. — Сириус, штаны, — слабо говорит Ремус. Сириус смотрит вниз на себя и пожимает плечами. Он исчезает и через мгновение возвращается в боксерах Ремуса, а затем опускается на его колени. — Привет. Я Сириус. — Держу пари, так и есть, — говорит Лили. Доркас толкает ее локтем. — Приятно познакомиться. Я Доркас. Это Марлин и Лили. Ремус обхватывает Сириуса за талию. На лице Сириуса снова мелькает что-то похожее на ревность, но это невозможно. Сириус никоим образом не может ревновать его. Ремус — это… Ремус. Сириус — бог. Или что-то близкое к богу. — Вечеринка? — спрашивает Сириус, проводя пальцами по волосам Ремуса. — Да, ты должен прийти, — отвечает Марлин. — И, знаешь, прихвати с собой всех сказочно привлекательных друзей, которые у тебя есть. Сириус ухмыляется и смотрит на Ремуса. — Я прихвачу тебя. — Она сказала «привлекательных», — смущается Ремус. Сириус неодобрительно дергает его за волосы. — Позови Джеймса или еще кого-нибудь. Сириус выглядит задумчивым. — Может быть. — Кто такой Джеймс? — спрашивает Лили. — Он похож на тебя? — присоединяется Марлин. — Я прямо здесь, — хмуро говорит Доркас. — Детка, ты у меня единственная и неповторимая. Я просто забочусь о бедной Лили. — Марлин бросает взгляд на Сириуса. — Мы пытаемся уложить Лили в чью-нибудь постель. — Марлин! — шипит Лили, толкая ее локтем. — Она только и делает, что учится, — невозмутимо продолжает Марлин. — Это грустно. Так что если ты знаешь кого-нибудь, кто хорош в постели… Сириус смеется, откинув голову назад, хриплым и глубоким смехом. Ремус не может отвести взгляд от его горла. — Я приведу Джеймса, — подмигивает Сириус. — Отлично! — восклицает Доркас. — В следующую субботу. И ты тоже, Ремус. Мы не видели тебя целую вечность. — Приношу свои извинения. Это я его занял, — говорит Сириус. — Ставлю на это, — говорит Марлин. — Ладно, вы уже можете идти! — выгоняет их Ремус. Лили встает, увлекая за собой Марлин. — Хорошо. А вы приходите на вечеринку, иначе мы опять ворвемся куда не надо. — Было приятно познакомиться со всеми вами, — говорит Сириус. — Я бы сказала, мы получили огромное удовольствие, — отвечает Марлин, — но думаю, удовольствие получил Ремус. — Девочки заливаются смехом. — Вы трое хуже, чем стая наседок. — Ремус спихивает Сириуса со своих коленей и встает, целуя его в щеку, а затем обращается к подругам. — Вон, сейчас же. — Он следует за ними до выхода, выслушивая насмешливые шепотки, выпроваживает их и закрывает за ними дверь. Обернувшись, Ремус видит, что Сириус все еще сидит в кресле, в котором Ремус его оставил, и безучастно смотрит на него. Ремус широким шагом пересекает комнату и опускается на перед ним, кладя голову ему на колени. — Прости за все это. — Мне нравятся твои друзья, — говорит Сириус, но в его словах звучит какая-то недосказанность. Он зарывается пальцами в волосы Ремуса. — Кажется, ты им тоже очень нравишься. — Они замечательные, — подтверждает Ремус. — Я… У меня раньше никогда по-настоящему не было друзей, кроме тебя и Джеймса. Я люблю их. — Я рад. — Однако его голос звучит грустно. — Мне не нравилось, что ты был одинок. — Я не одинок, когда ты рядом. — Я знаю, — отвечает Сириус. — А теперь у тебя есть они. Ремус хмурится. — Ты же знаешь, что они не заменят тебя, верно? Ты это знаешь. Сириус проводит пальцем по его нижней губе. — Знаю. — Ты просто кажешься… несчастным. Это из-за них? Сириус качает головой. Он улыбается, и улыбка почти достигает его глаз. — Мне просто нравится быть с тобой. Вот и все. — Ты останешься? Скоро равноденствие, я имею в виду, время, когда ты обычно появляешься. Может, ты мог бы просто остаться и дальше и не возвращаться на эту охоту? — с надеждой спрашивает Ремус. И вот она, печаль в глазах Сириуса. Он наклоняется вперед и целует Ремуса. — Как пожелаешь.***
Джеймс появляется в день вечеринки. Ремус почти не узнает его, потому что его друг Джеймс — дикий, добрый и веселый, а этот Джеймс излучает такую трахни-меня-энергию, что у Ремуса перехватывает дыхание. Он прислоняется спиной к Сириусу и таращится на Джеймса, пока тот, с тлеющим пожаром в глазах и кривой улыбкой, идет через небольшой парк в самом сердце кампуса. Парни и девушки неподалеку провожают его взглядами. — Выпендриваешься, — говорит Сириус, когда Джеймс приближается. Джеймс пожимает плечами. Его ногти выкрашены в глубокий черный цвет, рубашка расстегнута настолько, что из-под нее виднеется татуировка оленьих рогов вдоль ключиц. Он смотрит на Ремуса, который чисто инстинктивно чувствует себя уже наполовину твердым. — Рад тебя видеть, Ремус. — Привет, Джеймс, — дрожащим голосом здоровается Ремус. — Вы двое наконец-то разобрались в себе? — спрашивает он, глядя на руку Сириуса на бедре Ремуса. — Отвали, — говорит Сириус. — Да, — отвечает Ремус. Джеймс ухмыляется. У Ремуса подкашиваются колени. — Приятно слышать, — говорит он. Затем веселье покидает его лицо. Он смотрит на Сириуса. — Твой отец просил меня передать сообщение. Сириус напрягается и притягивает Ремуса ближе. — Я знаю, что ему от меня нужно. — Твой отец? — спрашивает Ремус. — У тебя есть отец? Это… Зевс? Несмотря на напряженный момент, Сириус разражается смехом, а Джеймс хмыкает, глядя себе под ноги. — Это мог быть Зевс! — возмущается Ремус. — Мой отец не Зевс. Тогда бы я был Аполлоном, а я не очень хорошо стреляю из лука. — Или Дионис, — говорит Джеймс и наклоняет голову. — Из тебя получился бы неплохой бог виноделия. — Или Арес, — добавляет Ремус, потому что половину времени он не понимает, о чем говорят Сириус и Джеймс, но он, по крайней мере, знает мифологию, учитывая то, как часто он слышал рассказы об этом от своего папы. — Арес настоящий придурок, — говорит Сириус. Он целует Ремуса в щеку. — Моего отца зовут Орион. — И Орион в ярости, что ты пропустил конец охоты. Сириус глубоко вздыхает, а затем пожимает плечами. — Он справится. Нам нужно идти на вечеринку. Джеймс смеется. Ремус клянется, что слышит высоко над ними соколиный зов. — Точно, — говорит Джеймс. — Тогда веди, Канис. Ремус моргает. — Как ты его назвал? Джеймс подмигивает. Эффект, который он производит, захватывает дух. — Старое прозвище. Пойдем.***
Ремус слышит музыку, доносящуюся через три здания вниз по улице. Когда они добираются до квартиры Лили, земля практически вибрирует от музыки, хотя, возможно, это просто луна делает Ремуса чувствительным. Тем не менее, он благодарен Сириусу за то, что тот придерживает его одной рукой за спину, не давая упасть, пока они поднимаются по лестнице к двери. Внутри — буйство голосов и лиц. Передняя комната освобождена специально для танцев, и Марлин и Доркас возглавляют их. Бенджи с факультета Философии уже засовывает свой язык чуть ли не в глотку соседу Лили, Артуру, так что Ремус удивляется, как никто из них еще не задохнулся. Лили разливает напитки, а когда видит Ремуса, то радостно вскрикивает и бросается ему на шею. — Ты пришел! Марлс! Доркас! Он пришел! — кричит Лили, чтобы ее услышали сквозь шум музыки, и яростно жестикулирует. Они поворачиваются и машут руками в знак приветствия, Лили сияет, а потом переводит взгляд на Джеймса. Ремусу кажется, что он действительно видит момент, когда ее рациональное мышление вылетает в окно. Лицо Лили вытягивается, рот приоткрывается, и она осматривает Джеймса снизу-вверх. Ремус не может ее винить. Джеймс сегодня приоделся и выглядит совсем не как тот мальчик, с которым Ремус играл, или как тот лесной бог, который появился после… Как бы то ни было, если бы Ремус не был так сильно влюблен в Сириуса, он бы тоже пялился на Джеймса, разинув рот. И вдруг он понимает, что так оно и есть. Он влюблен в Сириуса. Конечно, он еще не говорил ему об этом, но он так безнадежно и бесконечно влюблен, что не знает, как с этим справиться. Джеймс сокращает расстояние между собой и Лили, пока ей не приходится поднять голову, чтобы видеть его лицо. — Ты, должно быть, Лили, — говорит он. — Я слышал, ты была очень занята учебой. Лили заметно сглатывает, облизывая губы. — Да, но этим вечером я свободна. Улыбка, появившаяся на лице Джеймса, сияет, словно сквозь нее пробивается частичка небесного света. — Хорошо. Я тоже не занят, но мне бы хотелось. Можешь звать меня Джеймс. — Он протягивает руку. — Я Лили. — Вместо того чтобы взять его за руку, она поднимается на носки, обхватывает его лицо ладонями и притягивает к себе для поцелуя. Вокруг них раздаются одобрительные возгласы. Ремус наклоняется к Сириусу. — Не думаю, что ты понимаешь, как это странно. Лили никогда бы так не сделала. Сириус кладет руку на поясницу Ремуса и склоняется к нему, пока его губы не касаются уха Ремуса. — Ты удивишься, насколько часто это случается с Джеймсом. Ремус смеется, поворачивается лицом к нему и втягивает в поцелуй. — У меня никогда не было такого желания. — Случайно поцеловать кого-то? — спрашивает Сириус, все еще находясь так близко к Ремусу, что его дыхание согревает его губы. — Случайно поцеловать Джеймса, — отвечает Ремус. — Но я определенно испытываю отчаянное желание поцеловать кого-то. Взгляд Сириуса на мгновение мрачнеет, и он оглядывается по сторонам. — Кого-то здесь? — Да. — Ремус поворачивает голову Сириуса обратно к себе. — Тебя. — Он целует улыбку Сириуса, пока у них обоих не заканчивается дыхание. — Пойдем со мной, — говорит Сириус. — Давай потанцуем. Ремус позволяет Сириусу вывести себя за руку на середину гостиной, где уже танцуют несколько человек. Сириус поворачивает Ремуса к себе, притягивая за шлевки ремня. Мысль сказать, что он не танцует, вертится у него на самом кончике языка, но как только Сириус начинает двигаться, слова исчезают. Все, что теперь существует, — это Сириус, его бедра и то, как сильно Ремус его любит. Сириус держит руки на талии Ремуса, и тот не уверен, хорошо ли он танцует, или Сириус тащит его за собой, или, может быть, есть какая-то магия, которая держит их вместе. Как бы то ни было, Ремус позволяет себе погрузиться в этот момент и просто существовать вместе с Сириусом. Они танцуют какое-то время, прижавшись друг к другу, словно никого больше не существует. А может, никого и в самом деле нет. В Сириусе есть что-то такое, что всегда притягивает его внимание; что-то такое, от чего у Ремуса перехватывает дыхание, если он смотрит на него слишком долго. Руки Сириуса блуждают по его телу во время танца, и Ремусу должно быть неловко от того, как он задирает его рубашку, но все, о чем он может думать, это о том, какое отчаянное желание прикоснуться к его коже заставляет Сириуса это делать. Никто никогда не смотрел на Ремуса так, как Сириус, и Ремусу вдруг хочется остаться с ним наедине. Он прикусывает губу Сириуса. — Мы можем уйти? Сириус отступает назад, глядя прямо на него. — А ты хочешь? Мы здесь вместе со всеми твоими друзьями. Ремус пожимает плечами. — Мне плевать на любого из них. Я просто хочу уйти домой с тобой. — Ну, я здесь ради тебя. Пойдем. Они заходят на кухню, чтобы найти Лили и Джеймса. Лили сидит на стойке, одетая в рубашку Джеймса, а он стоит между ее ног, и Ремус смеется. Услышав смех, Лили поворачивается к нему, и губы Джеймса скользят по ее шее. — Ремус! — восклицает она, и только тогда Джеймс тоже замечает их. — Это было быстро, — говорит Сириус. — Закуски часто бывают такими. — Джеймс одной рукой нежно откидывает голову Лили назад, чтобы оставить засос на точке ее пульса. Лили издает звук, который Ремус едва слышит за музыкой, ее бедра сжимаются по бокам Джеймса. — Мы возвращаемся к Ремусу. — Сириус щелкает Джеймса по уху. — Ты найдешь дорогу? — Я останусь здесь на ночь, — отвечает Джеймс. Его руки скользят по спине Лили, пока он не обхватывает ее ниже. — Вещи, которые я хочу сделать с тобой, займут меня до самого рассвета. — Потрясающе, — выдыхает Лили. Джеймс улыбается ей, затем смотрит на Ремуса. — В твоей подруге живет дух великой богини. — Какой? — Это долгая история, — говорит Сириус. — А еще впечатляющая грудь, — добавляет Джеймс, оборачиваясь к ней. — Совершенно впечатляющая. — Ты говорил. — Щеки Лили такие же пламенные, как и ее волосы. — Спасибо за вечеринку, Лили! — Ремус хватает Сириуса за руку и оттаскивает в сторону, пока они не увидели, как Джеймс разбирает Лили по кусочкам. Не то чтобы он против того, чтобы посмотреть, но это необходимо: у него в первую очередь есть собственные цели. Похоже, у Сириуса те же цели, потому что он целует Ремуса весь путь до дома, и к тому времени, как они добираются до входной двери, Сириус втискивает свое бедро между его бедрами и прижимается к нему, пока Ремус хнычет ему в рот. Трясущимися пальцами Ремус отпирает дверь, и Сириус вталкивает их внутрь, закрывая ее с грохотом. — Я хочу тебя, — выдыхает Сириус, его глаза дикие и яркие. — Скажи мне, что ты можешь быть моим. — Я могу быть твоим, — задыхается Ремус. — Пожалуйста? Сириус без задней мысли поднимает его, и Ремус слегка стонет от демонстрации этой силы, пока Сириус несет его в спальню. Он обхватывает Сириуса за шею и усложняет ему задачу, целуя все части его лица, до которых только может добраться. Сириус смеется. — Малыш, ты не помогаешь. У Ремуса перехватывает дыхание. — Назови меня так еще раз. — Тебе это нравится, малыш? — Да, — говорит Ремус. — Очень, да. Сириус осторожно укладывает его на кровать. — Тогда я продолжу называть тебя так. — Он целует Ремуса, мягко и сладко. — Я сделаю все, что ты захочешь, малыш. — Ты… ты можешь… эм, ты трахнешь меня? — спрашивает Ремус и чувствует, как пылает его лицо, когда он это произносит. Они много чем занимались в его кровати, но не этим, еще нет, и Ремус умирает от желания узнать, каково это. Сириус стонет и опускает голову на грудь Ремуса. Одной рукой он поправляет свои штаны. — Ты станешь моей смертью. — Ты не обязан. — Нет, нет, не забирай свои слова обратно. — Сириус поднимает голову и смотрит на Ремуса лихорадочным взглядом. — Скажи, что я могу. Пожалуйста. — Ты можешь, — говорит Ремус, облизывая губы. — Скажи, что ты хочешь, чтобы я это сделал. — Он склоняется над его телом, опираясь на руки, — еще одна непринужденная демонстрация силы. — Я хочу, чтобы ты меня трахнул. — Возможно, это самая правдивая вещь, которую Ремус когда-либо говорил. — Я тоже этого хочу. Они снова целуются, пока их руки возятся с пуговицами и молниями, и в итоге Сириус оказывается обнаженным между ног Ремуса. Он протягивает руку вниз, мимоходом проводя по его члену и яйцам, пока не нащупывает подушечкой пальца сжатую дырочку Ремуса. Сириус что-то шепчет и, как по волшебству, Ремус чувствует покалывание и следом за ним скольжение от смазки. Сириус вводит в него палец, целуя его шею и лицо. Ремус прижимается к нему, крепко обхватывая руками, будто может унестись в небо и жить там среди звезд от того, как Сириус прикасается к нему. Он не пытается скрыть звуки, которые издает — с Сириусом ему никогда не нужно скрываться. — Такой красивый, малыш, — Сириус целует уголок его губ, и от этого поцелуй каким-то образом становится еще более интимным. Он растягивает Ремуса двумя пальцами, заставляя его хныкать от этого ощущения. — Ты такой красивый, что затмеваешь любой свет, который я могу дать. Ремус смеется — или только пытается, — но Сириус задевает то самое место, и в его смехе слышится больше отчаяния, чем смеха. — Нет. Я ничто рядом с тобой. Сириус качает головой и прижимается носом к щеке Ремуса, проталкивая в него еще палец. — Ремус, ты прекраснее всех звезд на небе. Я бы променял целые галактики на то, чтобы смотреть на тебя хоть немного дольше. Я бы все отдал, чтобы сохранить тебя навсегда. — Тебе не нужно ничего отдавать, — говорит Ремус. — Я уже твой. Сириус поднимает голову, и в его глазах появляется что-то похожее на смесь нерешительности и обожания. Ремус не понимает, что это значит, но через мгновение оно исчезает, и Сириус целует его. Он ждет, пока Ремус не начнет отчаянно извиваться — три пальца заполняют его хорошо, но этого недостаточно, когда он знает, что через мгновение будет гораздо полнее. Он поднимает ноги Ремуса, чтобы тот ухватился ими за его талию, прижимает головку члена ко входу и ждет, готовый. Ремус распахивает глаза и видит склонившееся над ним лицо Сириуса, сияющее такой любовью, что это почти ослепляет. Ремус не может отвести взгляд, его глаза прикованы к Сириусу, пока Сириус толкается в него. — Я всегда был твоим, малыш, — говорит Сириус, проскальзывая сквозь тугое кольцо мышц. — Я здесь ради тебя. Ремус так полон — им, любовью, абсолютным совершенством этого момента с Сириусом. Они двигаются вместе, как в танце, Сириус ведет его за собой, а может, и тащит, но Ремус не возражает. Он притягивает Сириуса к себе, и они обмениваются восхитительными, беспорядочными поцелуями, от которых у обоих перехватывает дыхание. Ремус знает, что долго так не протянет; не тогда, когда наконец-то чувствует Сириуса таким образом. Он открывает рот, чтобы предупредить его, но Сириус обхватывает член Ремуса рукой и не дает ему говорить. — Не разговаривай, малыш. Я здесь ради тебя. Просто отпусти. Ремус старается запомнить каждую секунду: то, как он растянут, как рука Сириуса плотно обхватывает его член, как напрягаются его ягодицы, пока он двигается внутри Ремуса; то, как Ремус изливается в его руку и на его грудь, когда Сириус наконец толкает его за край. Ритм толчков Сириуса замедляется, пока он выплескивает свое наслаждение внутрь Ремуса, и это восхитительно. Это все, на что Ремус надеялся, и даже больше, потому что это Сириус, а он — все. Сириус падает на него сверху, трясущиеся руки его не слушаются, и Ремус обхватывает Сириуса всеми конечностями, желая прижать к себе как можно крепче. Сириус проводит носом под его челюстью, пробуя его кожу на вкус, и Ремус задается вопросом, может ли он почувствовать таким образом, как сильно Ремус его любит. — Было хорошо? — спрашивает Сириус, и Ремус не может удержаться от смеха. Это отчаянный, полный восторга звук. — Все было прекрасно, — говорит Ремус, притягивая лицо Сириуса к себе достаточно близко, чтобы поцеловать. — Ты прекрасен.***
Месяцы лета вместе с Сириусом пролетают незаметно. Боль от потери матери легче не становится — он не уверен, что когда-нибудь станет, — но благодаря Сириусу ему удается отвлечься настолько, что иногда он часами не вспоминает о ней. Однажды он думает о ней только раз за целый день, но на следующий уже плачет в объятиях Сириуса, опасаясь, что совсем забудет ее. — Ты ее не забудешь, — уверяет Сириус, проводя пальцами по волосам Ремуса. — Ты ее никогда не забудешь, а я помогу тебе вспомнить. Они проводят время с Джеймсом и Лили, Марлин и Доркас, Бенджи и Артуром, Гидеоном, и никогда еще у Ремуса не было столько людей, которых он мог бы назвать своими друзьями. Это просто чудесно. Он никогда не был так счастлив. Его жизнь никогда не была такой полной. Приближался ноябрь — крайний срок для Сириуса. В этом году он был у Ремуса дольше, чем когда-либо — с января, — но расстаться с ним теперь казалось сложнее, чем прежде. Он видит, что Сириусу тоже тяжело, по тому, как отчаянно Сириус прижимается к нему, когда они лежат, насытившиеся и вспотевшие. Как-то он застает яростно шепчущихся Сириуса и Джеймса и почти ничего не может уловить из их разговора, только слышит обрывки фраз, таких как охота и твой отец сказал, и Ремус понимает, что напряжение на великолепном лице Сириуса — из-за него. И все же ему хочется впасть в крайность и умолять его остаться. Ни один из них не поднимает эту тему до конца октября.***
Сегодня Хэллоуин, и Ремус знает, что это означает. Сириус уйдет. Они лежат в постели, обнаженные, спутавшись ногами под простынями. Невысказанный разговор висит между ними в воздухе. — Ты уходишь, — наконец подает голос Ремус. Он не смотрит на Сириуса, когда говорит это, просто проводит кончиками пальцев по его татуировкам. — Я должен. Я не хочу тебя оставлять. Ремус тяжело сглатывает. — Я тоже не хочу, чтобы ты уходил, но это всего лишь несколько месяцев. Увидимся после охоты. Сириус качает головой. — Не в этот раз. Сердце Ремуса грохочет в груди, мысли крутятся в голове, пока он пытается найти какой-то другой смысл в словах, сорвавшихся с губ Сириуса. — Что ты имеешь в виду? — Я здесь ради тебя, но я тебе больше не нужен. — Это неправда, ты нужен мне. — Но ты больше не одинок. Твое желание исполнилось, а я не могу оставаться без желания. — Что? Какое желание? — спрашивает Ремус. Кажется, что они стали говорить о разных вещах. — Ты загадал на меня желание, разве не помнишь? — Сириус поднимает руку к его лицу, проводит большим пальцем по веснушкам. — Звезда моя, звезда одна, сияешь ярко бла-бла-бла. Ты помнишь свое желание? «Дорогая звезда. Я так одинок. Не могла бы ты послать мне друга, чтобы мы играли вместе? Кого-то, кто будет в безопасности от моего монстра. Пожалуйста. О, и благодарю тебя». Ты был таким вежливым. Ремус должен был догадаться, но сердце все равно замирает. — Это… это был ты? — Самая яркая звезда на небе. — Сириус печально смеется над выражением лица Ремуса. — Я думал, ты знаешь. Ремус качает головой. — И что это значит? — Ты больше не одинок, Ремус. У тебя так много друзей. Твое желание исполнилось, и мне пора домой. — Но я не хочу, чтобы ты уходил. Пожалуйста, останься. Сириус колеблется всего мгновение, и Ремус почти успевает сломаться в этот момент. — Есть один способ. Все зависит от тебя. — Все, что угодно, — мгновенно говорит Ремус. — Я сделаю все, что угодно. — Ты должен пожелать, чтобы я остался. — Теперь Сириус цепляется за руки Ремуса, словно может вернуться на небо, если ему не за что будет держаться. — Если ты загадаешь желание, я смогу его исполнить. — И все? — произносит Ремус со смехом. — Это просто. — Это не так. Ты должен действительно иметь это в виду, иначе ничего не получится. Ты должен сделать все правильно, иначе я уйду и никогда не смогу вернуться. Пожалуйста, Ремус. Почти всю его жизнь Сириус был рядом, когда Ремус нуждался в нем, появлялся посреди темноты, чтобы нести его боль и исполнять желания. А теперь у Ремуса есть возможность оставить его, стать причиной, по которой Сириус получит то, чего хочет. Это похоже на оказанную ему честь. Это похоже на любовь. Ремус торжественно кивает. Он облизывает губы, вспоминая слова, которым учила его мать. — Звезда моя, звезда одна, сияешь ярко для меня. Желаю лишь, чтоб ты смогла осуществить мечту сполна. — Ремус медленно выдыхает. — Пожалуйста, Сириус. Без тебя я пропаду. Останься здесь со мной, навсегда. — Он делает паузу, а затем для убедительности добавляет: — Пожалуйста и благодарю тебя. Сириус смеется, и это похоже на тысячу крошечных солнечных зайчиков. Он наполняет Ремуса таким светом и счастьем, что тот не может не улыбнуться в ответ. Сириус наклоняется к нему, чтобы поцеловать, и обхватывает его лицо руками. — Хорошо. Я останусь навсегда.***
Слышали ли вы историю о том, как погасла самая яркая звезда? Некоторые говорят, что она была изгнана. Другие говорят, что она упала. На мой взгляд, это полная чушь. Самая яркая звезда на небе исполнила желание самого грустного мальчика на земле, и их жизни навсегда изменились. Если бы вы спросили звезду спустя все эти долгие годы, стоил ли грустный мальчик того, чтобы ради него покинуть небосвод, она бы рассмеялась. Звезда бы обхватила сильными руками совсем-не-грустного-мужчину, мужчину с морщинками от смеха и добрыми глазами, и подмигнула бы вам; серые глаза мерцали бы подобно звездному свету. — Я здесь ради него, — сказала бы звезда и засияла рядом со своим возлюбленным гораздо ярче, чем когда-либо могла на ночном небе.