Предатель

      В лазарете солоно пахло касерой, травами и кровью. По стенам змеились черные ухмыляющиеся трещины, в углу сжался тощий и избитый черный кот, нашедший здесь недолгое прибежище. Возле стола, в свете лампы, лица раненых казались восковыми масками, которые делали мориски перед похоронами храбрейших из шадов.       Сердце пропустило удар.       Седая голова Алехандро медленно вздрагивала от неумелых солдатских всхлипов. Под грубой льняной тканью покрова на полу едва угадывалась тонкокостная, почти мальчишеская голова.       А ведь они ещё не закончили сегодняшний счёт. И боя сегодня ещё не было. А завтра — копать могилы.       Рамиро тихо подошёл, сглатывая рвущийся болезненный вой, встал возле прикрытого тощего тела. Младшему сыну полковника Ривареса было семнадцать лет.       — Витторино… — позвал юношу по имени.       Безнадежно, глупейше надеясь, что его услышат.       Услышали. Алехандро поднял на его совершенно больные глаза. Злые, отчаянные:       — Замолчите! Уходите лучше, — льдистое крошево в старческом полухрипе, — Уйдите, соберано.       — Алехандро…       — Прочь. Я сказал — прочь от него! Уходите.       — Я хочу попрощаться с ним,       — Да какое вы имеете право, — он бы кричал, наверное, если бы мог, — Ему плевать, соберано. Понимаете? Ему. Уже. Неважно. Он мёртв. Всё. Уходите.       Рамиро медленно разжал стиснутые до белизны пальцы.       — Прости… — сказал, невесть к кому обращаясь, прикрывая до отчаяния сухие глаза.       — Как долго?! — хрип разросся, ворвался в уши гневным прибоем, — Как долго мы будем умирать за них, соберано, скажите? Вы всех положите?       — Алехандро, — отстраненно уронил Рамиро, — Тише.       — Нет, вы отвечайте, дьявол вас забери! — полковник уже не слышал, кажется, — Отвечайте!       — Я вас звал не гулять в Кабитэле, — сухо, но почти с мольбой, — Мы прибыли воевать.       — А попали на бойню, — жёстко отрезал Риварес, — Вы можете сколько угодно драть нос перед Приддом, но вы знаете — знаете, соберано! — что мы здесь все головы положим. А за кого? За кого умирать-то?! За тех, кто едва ли не плюёт в спину?       А ведь он прав, шестнадцать раз прав, они не ждали, не думали даже. Разве он взял бы тогда Октавию?       — Я клялся королю.       — Да хоть Леворукому и всем его кошкам! Вы и жену этой своей клятве скормите? И ребенка? Ты понимаешь, что мы все сдохнем под этими стенами? Совершенно бессмысленно сдохнем.       Звякнуло стекло, с покачнувшегося столика упал полный стакан воды. Риварес ошеломлённо замолк, словно только сейчас сообразив, на кого поднял голос:       — Соберано. Простите, соберано! Я…       Да что — ты? Разве можно винить отца, потерявшего второго сына подряд?       — Ты сказал.       — Рамиро! — теперь уже он просит отчаянно.       — Я пойду на стены. Если придумаешь выход — приходи. ***       — Придд! — говорит король. Король больше не надеется. Рамиро больше не верит Талигойе.