Обратная сторона магии

Иссиня-чёрные прядки небрежно спадают на лоб, почти полностью скрывая за ними аккуратные брови и небольшой шрам над левой. Желание дотронуться до шрамика губами растёт с каждой секундой, несмотря на внутреннее сопротивление, а былая неприязнь, граничащая с ненавистью, через пару месяцев рассыпается на крохотные части песком, что оседает на душе толстым слоем. На удивление, отвращение не появляется, песок на вкус оказывается приятным, даже сладким, и эта чёртова сладость отравляет жизнь, пропитывая все внутренности липким чувством. Липким и, наверное, чересчур приторным, но одной из лучших учениц Хогвартса оно не кажется противным. Раньше - да, но точно не сейчас и не здесь. Яркий образ сладости часто приходит во снах, отбивая желание смотреть на других. Те и без пустых обещаний, дурацких клятв с радостью прыгнут на пальцы ради мимолётной взаимности, от которой, кроме отметин на теле, на утро не останется и следа. В девичьих взглядах восхваление и похоть, а за ними глупые надежды на совместное будущее. Полнейшая скукота. В её же взгляде холод и непринятие, и от этого хочется завоевать девчонку сильнее. Плевать на последствия с Астрономической башни, плевать и на чужие чувства, на чужую боль. Ведь это точно не влюблённость, далеко не любовь, а всего лишь обычное человеческое желание получить своё. Возможно, эгоистично, возможно, слишком самоуверенно, но она всегда получала то, чего хочет, и этот раз исключением не станет. Никто не посмеет встать на её пути, а иначе умоется в собственной крови и падёт к ногам девушки. Она же усмехнётся и гордо переступит через тело, после уйдя к своей чёртовой сладости. Та ничего не поймёт и прибежит сама в руки. Окрылённая чистой любовью и счастливыми отношениями когтевранка не сразу разглядит все звоночки, а когда всё-таки до её умной головушки дойдёт, то будет уже поздно, и даже Маховик времени не поможет ей это исправить. Раз. Два. Три. Небольшая манипуляция, целый месяц подготовки, и мишень уже навстречу летит, выбивая чувством победы крохотные остатки совести из одурманенной головы.

***

Холодные касания пальцев к рёбрам, на оголённой груди мокрые от поцелуев следы и непривычное спокойствие со стороны любимой девушки. Виолетта сегодня серьёзна как никогда, и Лиза поражается её поведению. Ни шуточек, ни громкого заразительного смеха, ни неловких движений и боязни сделать что-то не так. В этот день её движения умелы и уверены; при каждом прикосновении кожа Индиго словно горит и влаги между ног становится всё больше и больше. Лиза безотрывно смотрит в зелёные глаза, спускаясь взглядом к тонкой шее, на которой не оказывается гриффиндорского галстука. Странно, но даже непоседливая и порой безответственная Вилка никогда не нарушала правила касательно школьной формы. — Виль, где твой галстук? Ты же знаешь, как он мне нравится... — шепчет с улыбкой, а потом ойкает, почувствовав на чувствительном соске кончик языка. — Ви. — Ты сейчас поговорить хочешь, Лизонька, или всё же чего-то другого? — отрывается на пару секунд и, не дождавшись ответа, по ареоле языком ведёт, медленно обводя сосок. Тихий, ласкающий слух стон вырывается из покрытой мурашками груди; глаза же Виолетты блестят ярче, становясь на тон темнее. При слабом освещении они кажутся почти что карими, и эта иллюзия кружит голову наравне с нежностью, на смену которой вскоре приходит лёгкая грубость. Приятные телу укусы, оставленные на дрожащих бёдрах, и красные пятнышки выше ключиц говорят о многом. Лиза - её, ничья больше. И умоляющие стоны, и движения навстречу, и всё остальное для Виолетты. Только для неё. Блять, только. — Вил...пожалуйста....пожалуйста. Два пальца оглаживают стенки влагалища, увеличивая скорость толчков. Пальцы тонут в естественной смазке, пока Лиза сминает ткань белой рубашки и активно подмахивает бёдрами. А прядки её тёмных волос вновь спадают на влажный лоб, вызывая довольную улыбку на лице Виолетты. Покрыв короткими поцелуями живот, Малышенко опускается и кончиком языка дотрагивается до клитора, не прекращая ритмичных движений. Возбуждение Лизы - самая настоящая сладость, эмоции, и чувствовать чёртов сладкий вкус на губах настоящее наслаждение. Её податливое тело будто облито сахарным сиропом, и хочется слизать его с каждого участка кожи, лишь бы полностью осознать происходящее. Сладкое, тающее на языке превосходство. И распухшие от укусов губы снова пачкаются в сахаре, выцеловывая грубо шею после яркого оргазма Лизы. — Потом, Лизонька. — шепчет в губы, когда ладонь игриво пробирается под юбку и проводит легонько пальцами по влажному белью. Пульс учащается, по коже бежит дрожь; хочется, безумно хочется почувствовать её нежные касания на себе, но не сегодня. Точно не сегодня. Действие оборотного зелья уже заканчивается, и нужно уходить, а то малышку Индиго хватит удар, если она увидит вместо бестолковой Малышенко другого человека. С другой стороны, как же сладко будет увидеть в её зелёных наивных глазках растерянность и чувство собственной глупости. А еще слаще вернуться в своё родное обличье ровно в тот момент, когда Андрющенко будет ей отлизывать. От одной лишь мысли на лице расцветает кривоватая улыбка, которую разгорячённая Лиза трактует по-своему. — Виля. Виля. Тошнотворная, мозолящая глаза гадость. И как эта гриффиндорская шмара с разукрашенным ебальником смогла привлечь внимание самой умной ученицы Хогвартса? Лиза уже рубашку стягивает, оставляя засосы на оголённой коже. Пальчики поглаживают линию талии, спускаются неторопливо к тёмной юбке. — Снять или оставить? — раздумывает с улыбкой, но как только взгляд цепляет за одну деталь, меркнет не только улыбка, но и всё остальное. Из кармана торчит кончик галстука, и он далеко не красного цвета. Изумрудный, с серебристыми полосочками. Еле-еле раздаётся поникший голос: — Виля. — Не Виля. — вырвав грубо находку из рук, надевает её на шею, и в эту же минуту тело начинает приобретать прежний вид. Волосы тускнеют, с каждой секундой становясь на тон светлее, длина укорачивается. Цвет глаз темнеет в мгновение и лицо вытягивается под ошеломлённый взгляд Лизы. Для неё эта страшная секунда равна вечности. Однако вечность резко прекращается и вместо родной, милой Виолетты появляется высокомерная слизеринка. — Медведева? — хрипло, слезливо, а дрожащие руки тянутся за одеждой. От слёз в чужих глазах огонёк разгорается, и Кира наступает, схватив Лизу за предплечье. — Ну чего ты испугалась? — тихо-тихо говорит на ухо, касаясь губами мочки. — Сладость. Помогает застегнуть рубашку, вытирает слёзки, что с подбородка капают, а, после невинно поцеловав мокрую щёку, шепчет: — Не бойся, мы никому об этом не скажем. Даже твоей глупой Виле. И от имени любимой девушки беззвучные слёзы переходят в громкую истерику, в вопли, но улыбающаяся Кира слышит их уже по ту сторону двери, поправляя галстук. Сладкие слёзы лучше дорогого огневиски.