How deep is your love

— Прошу прощения, можете мне помочь? — раздается за спиной, и Чан вздрагивает. Сложно не вздрогнуть, когда вдруг слышишь фразу, которая всю жизнь маячит перед глазами, выведенная аккуратным почерком на предплечье, по которой учился читать, из-за которой вообще убедил родителей переехать в Корею. Чан оборачивается и только тогда понимает, что обращались не к нему. Это даже обидно, парень, который попросил о помощи, настолько невероятно красивый, что Чан не уверен, что вообще когда-либо встречал таких людей. Он откровенно пялится на него, тот даже бросает на него в ответ несколько коротких растерянных взглядов. — Вы можете оплачивать заказ. Эм… вы меня слышите? — окликает его бариста. — О, извините, — нервно смеется Чан, быстро расплачивается и отходит. При этом он еще несколько раз оборачивается и закономерно врезается в стул, который попадается на пути. Он еще раз неловко извиняется и, чуть прихрамывая, уходит в угол, хорошо хоть кофе по дороге не разлил. — Привет. Сильно ушибся? — с улыбкой спрашивает тот самый парень и без приглашения садится напротив. — Привет… Да нет, ерунда, — отмахивается Чан, хотя на самом деле колено у него болит более чем ощутимо. — Я обычно не такой неловкий, просто… Он разводит руками, прекрасно понимая, что улыбка у него сейчас совершенно идиотская. — Просто? — наклоняет голову парень и тут же спохватывается, — Я Хёнджин, кстати. — Чан. Или можно Крис, как тебе больше нравится, — под удивленным взглядом он пожимает плечами. — Двойное имя, ничего особенного. А такой неловкий я, во-первых, из-за этого. Чан вздыхает и закатывает рукав толстовки. — Оу… Как странно… — надпись на его предплечье все еще на месте, но только стала вдруг блеклой, полупрозрачной. — Никогда про подобное не слышал. — Интересно, — соглашается Хёнджин. — А я это сказал, да? — Я потому и обернулся, — кивает Чан. — А твоя надпись? — Она у меня на спине, между лопаток, — пожимает плечами Хёнджин и улыбается. — Я, пожалуй, пока не буду проверять. Но вообще мне не повезло даже больше, чем тебе, у меня там написано «Привет». Самое редкое, что можно услышать в жизни. Чан ежится от того, как Хёнджин едва ощутимо касается пальцем надписи на его руке. — Ты сказал, что это во-первых, а во-вторых? — улыбается тот. — А во-вторых, я бы все равно на тебя засмотрелся, — честно признается Чан. Ему на самом деле ужасно неловко, он не может ни перестать улыбаться, ни отвести взгляд, ни хотя бы собраться с мыслями, чтобы сказать что-то осмысленное. — Но ты, наверное, такое постоянно слышишь. — Вообще-то, нет, — качает головой Хёнджин. — Я и виновником чужой травмы стал впервые. — Скажешь тоже, травмы, — смеется Чан. — Отделаюсь синяком и минуткой позора. Но мне кажется, оно того стоило. — Знаешь, я думаю, что мы все-таки предназначены друг другу, просто из-за того, что ты попросил о помощи не меня, как должен был, а кого-то другого, вот и вышло так странно с моей надписью, — задумчиво произносит Чан, прижимаясь щекой к макушке Хёнджина и легко обводя кончиками пальцев его ключицы. — А если нет? Если не предназначенные? — хмыкает Хёнджин. — Это что-то меняет? — Нет, не меняет, — без раздумий отвечает Чан. Он поднимает порой эту тему, и каждый раз Хёнджин или морщится, или закатывает глаза. У него нет метки, и он говорит, что без понятия, когда именно она исчезла, все-таки не так уж и часто он смотрит в зеркало на свою спину. С учетом того, как равнодушен он в целом к теме избранных, в это даже легко поверить. Чан не кривит душой, ему на самом деле без разницы связывает их какой-то вселенский замысел, или они столкнулись совершенно случайно, просто в последнем случае где-то на горизонте может маячить не самая радужная перспектива. — Ничего не меняет, — повторяет Чан и слегка сдвигается, касаясь в итоге губами уха Хёнджина. — Я тебя люблю. И если мой предназначенный кто-то другой, то мне его жаль. Хёнджин хмыкает и разворачивается, приподнявшись на руках. Он смотрит очень серьезно, Чана так и тянет поднять руку и разгладить складку у него между бровей. — Хён, прекрати говорить глупости, ладно? Будет так, как будет. Не все предназначенные остаются друг с другом, не все их вообще встречают. Люди придают этому слишком большое значение. — Иногда мне кажется, что ты не рассказываешь мне что-то очень важное про себя, — качает головой Чан и проводит костяшками по щеке Хёнджина. — Самое важное ты знаешь, — Хёнджин поворачивает голову и ловит палец Чана губами. Чан не настаивает, позволяя отвлечь себя от разговора. Чан вообще позволяет Хёнджину все, принимает его со всеми тараканами, которых день ото дня обнаруживает все больше, и только удивляется, что в ответ на каждую странную выходку как будто любит его еще сильнее. У них все так быстро и так ярко, что это должно было бы пугать: Чан никогда не бросался с головой ни в одни отношения, но на деле это совершенно его не беспокоит. Они съезжаются уже через месяц, все равно Хёнджин и без того почти все время у него дома, знакомятся с друзьями друг друга, и практически перестают появляться где-либо по отдельности. Чанбин на это закатывает глаза и ворчит, а Джисон только понимающе кивает, он сам был таким, когда только познакомился с Минхо, да и до сих пор они частенько отключают телефоны и выпадают из жизни на несколько дней. К такому Чан не готов, не позволит чувство ответственности, вдруг он кому-то понадобится, хотя к чести его друзей они перестали его беспокоить по пустякам, как только узнали про Хёнджина. Чан совершенно искренне уверен, что они все-таки предназначены друг другу. — Прошу прощения, можете мне помочь? — раздается у Чана за спиной приятный женский голос, и его плеча кто-то касается. — Вам повезло, список добрых дел на сегодня у меня еще не закрыт, — улыбается он и разворачивается. У него чудесное настроение и хочется делиться этим счастьем со всем окружающим миром. Девушка почему-то резко выдыхает и смотрит на него огромными глазами. — Эм… все нормально? — немного теряется Чан. Ее реакция ставит его в тупик. — Боже мой…. боже, боже, боже…. как неловко-то… — бормочет та, пытаясь одновременно убрать в сумочку телефон и не уронить стакан с кофе. Чан хмурится, окончательно сбитый с толку, но, не спрашивая, забирает у нее стакан. — Спасибо! — улыбка у девушки приятная и очень красивая, она кажется ему неуловимой знакомой. Девушка пытается задрать рукав, но тот слишком узкий, ей едва удается его сдвинуть чуть выше запястья, но на обнажившуюся чистую кожу она смотрит со смесью восторга и неверия. — Ох, это на самом деле… Она закрывает обеими ладонями рот. Чан рефлекторно поворачивает руку — на его предплечье не осталось никаких следов надписи. Только вот при взгляде на девушку он не чувствует ничего, кроме вины. — Если вы не торопитесь, то мы можем зайти в кафе и поговорить, — вздыхает Чан. Он даже не пытается заставить себя улыбнуться, от хорошего настроения не осталось и следа, а сказать ничего приятного он ей не сможет, так что и смысла обнадеживать не видит. — Да, конечно, — она тут же кивает и нервным жестом прикусывает губу, явно чувствуя, что что-то не так. — Меня зовут Мина. Сон Мина. Чан представляется в ответ, берет им обоим кофе, все равно в ее стакане оставалось совсем немного, и сцепляет пальцы, сев напротив. — Мина-щи, — начинает Чан, подняв на нее взгляд. — Мне очень не хочется вас разочаровывать, но вся эта тема с предназначением… мне очень жаль, но не в нашем случае. Чан вздыхает и проводит кончиками пальцев по непривычно чистой коже. — Почему? — уточняет она, смотря на него спокойно и очень серьезно. Обычно так на него смотрит Хёнджин, когда Чан делает что-то, что тому не нравится. Мина вообще удивительным образом похожа на Хёнджина, как будто даже еще более идеальная. Только если при первом же взгляде на него Чан забыл как дышать, то с ней магия не сработала. — У меня есть любимый человек, — честно отвечает он. — Мы вместе уже скоро год, я очень его люблю и не вижу никакого смысла ничего менять. — Вы даже не дадите мне шанса? — наклоняет набок голову Мина. Чан против воли думает о том, что Хёнджин бы еще и прищурился. — А зачем? — искренне удивляется он. — Я не хочу вас обидеть, но если бы не все это недоразумение с метками, я бы просто прошел мимо. Вы очень красивая, но… — Но не щелкнуло? — вздыхает она и откидывается на спинку стула. — Не щелкнуло, — кивает Чан. — Вы подобрали очень точное слово. — А не боитесь? — вдруг спрашивает Мина. — Что ваш любимый человек встретит свое предназначение и уйдет от вас? — Боюсь, конечно, — пожимает плечами Чан, он не считает уместным уточнять, что весь этот год тешил себя надеждой, что все-таки они с Хёнджином созданы друг для друга, но вот теперь, точно зная, что нет, ему действительно страшно. — Только это все равно ничего не меняет. Кто-то расстается, кто-то нет, не все решает предназначение. — А это должен был быть один из счастливейших дней в моей жизни, — вздыхает Мина, чуть скривив губы, тоже удивительно знакомым жестом. Чану даже ущипнуть себя хочется. — Не могу сказать, что искренне желаю вам всего хорошего, но, тем не менее, спасибо за честность. Она уходит, а Чан почему-то думает, что так и не спросил, с чем именно ей нужна была помощь. — Я сегодня поступил как последний говнюк, — говорит Чан, едва заходит в комнату. — Очень честный, но все-таки говнюк. — Интересно, — Хёнджин откладывает телефон в сторону, а когда Чан забирается на диван позади него, тут же охотно идет в объятия. — И что же ты сделал? — Отшил свое предназначение, — хмыкает Чан и утыкается носом в шею Хёнджина. Ему не хочется больше ничего говорить, хочется так и сидеть, вдыхая приглушенный аромат туалетной воды, резкий — шампуня, и едва уловимый — его кожи. — Почему? — Чан аж морщится от того, как похоже звучат интонации. — Вот и она спросила тоже самое, — вздыхает он. — Но она-то ладно, она меня не знает, но ты? Я говорил, я люблю тебя и не собираюсь от тебя отказываться из-за каких-то глупостей. — Хей, это я называл все это глупостями, а ты со мной спорил, — фыркает Хёнджин. — Ты же встретил уже свое предназначение? — тихо спрашивает Чан. — Я имею в виду не то, что у тебя метки нет, а… — Я понимаю, о чем ты, — Хёнджин сильнее откидывается на Чана и прикрывает глаза. — Мы с ним знакомы… даже пытались встречаться, только ничего хорошего из этого не вышло. Трепали друг другу нервы, да и только. Даже не уверен, что был по-настоящему влюблен. Нам тогда было по семнадцать, сам понимаешь, любой намек на чувства казался огромной любовью на всю жизнь. — Он красивый? Или такой же несуразный как я? — с улыбкой уточняет Чан. — Мина вот прям женская версия тебя, я в шоке. — У вас ничего общего, — фыркает Хёнджин и пытается развернуться, чтобы на него недовольно посмотреть. — И хватит уже на себя наговаривать. Я привык считать, что у меня отличный вкус, а раз тебя я считаю красивым, значит, так и есть. И не смей снова повторять глупости, что, мол, я на тебя сердцем смотрю! Во-первых, это чушь собачья, во-вторых, настолько слащаво звучит, что у меня зубы сводит. Чан смеется и утыкается носом в его висок. — Я боялся, что ты все-таки уйдешь, — очень тихо говорит Хёнджин. — И, кажется, не верю, что вот ты все еще здесь… — Это и моя квартира, где мне еще быть, — смеется Чан. — У тебя ужасно не смешные шутки, — закатывает глаза Хёнджин. — Так что знай, люблю я тебя вопреки твоему чувству юмора!