Beggin’ for mercy

      В темном коридоре гулким стуком раздаются звуки шагов трех мужчин. Двое ведут третьего под руки. Его голова опущена вниз, он не имеет права смотреть вперед. Его запястья скованы наручниками.       - Друг, я не знаю что ты натворил, но раз босс хочет видеть тебя лично, все очень плохо.- сочувственно высказался один из них.             Парень посередине молчит. На вид ему еще нет и тридцати. Высокий, в сером костюме тройке; согнувшись пополам, он напоминает одну из горгулей, украшавших стены Нотр-Дама. Его черные волосы уложены назад, открывая широкий лоб и густые брови. Сейчас они были сведены над переносицей. Он лихорадочно перебирает в голове события последних дней, пытаясь понять в чем он провинился перед доном. На ум ничего не приходит- он делал свою работу отлично. Страх разливается по его телу, отзываясь колючими мурашками на кончиках пальцев. Руки неприятно немеют, идти вперед вслепую, пусть его и ведут, тяжело. Поясница начинает болеть от положения, в котором он находится.       В том, чтобы ограничивать его обзор не было никакого смысла- он знает сколько и как идти до кабинета главы семьи из любой части дома, и дошел бы даже с закрытыми глазами, но он понимает- правила есть правила. И сейчас, когда его сердце готово выпрыгнуть из груди, а дыхание перехватывает от волнения, с каждым шагом ладони потеют все сильнее.       Три удара костяшками пальцев о дверь. В ответ- тишина. Один из парней робко толкает ее, тяжелая дверь красного дерева со скрипом открывается. Брюнета подталкивают внутрь и оставляют наедине с неизвестностью. Он медленно, осторожно поднимает голову.       В просторной темной комнате стоит тяжелый табачный запах с легкими нотками древесины и вишни, аромат опаляет горячим огнем. Лунный свет мягко разливается по полу, разрезая плотную тьму, поднимаясь по ножкам большого кресла, и оседая на широких плечах сидящего в нем мужчины. Рукава белоснежной рубашки затянуты армбендами, но слегка закатаны. Педантично сложенный пиджак покоится на подлокотнике. Он выглядит не сильно старше своего подчиненного. Словно грациозный монолит, одним своим видом он вселяет страх и благоговение в душе каждого смотрящего. На вид ему можно дать около тридцати пяти, но никак не больше. Светлые волосы слегка тронутые серебристо-лунной, слишком ранней для такого юного мужчины сединой, лежат волосок к волоску, виски украшают идеальной формы небольшие бакенбарды, а точеный профиль, украшенный высоким носом с горбинкой делает его подобным античной статуе. Он сидит в кресле, закинув ногу на ногу и смотрит на брюнета снизу вверх. В глубоких карих глазах плещется недоброе пламя.       -Подойди, Субин.- произносит он ровным, может даже немного холодным голосом.       Брюнет послушно делает несколько шагов, приближаясь к властной фигуре в кресле. Мрак глубокого кабинета расступается перед ним, тут же заключая в свои цепкие объятия, не давая шанса на побег.       -Скажи мне, Субин, как звучит шестое правило организации?- мужчина задумчиво водит указательным пальцем по подлокотнику, его колючий взгляд теперь устремлен куда-то в сторону. Субин ловит себя на навязчивой мысли- он нуждается в том, чтобы дон мафии посмотрел на него.             -Каждый подчиненный обязуется сохранять молчание, если это необходимо.- отвечает Субин.       Он не понимает к чему ведет дон; пытается заглянуть ему в глаза, прочитать в них его намерения, но в ответ получает лишь короткий кивок.       -Теперь озвучь второе правило,- мужчина встает со своего кресла и медленно, размеренно шагает к столу. Он открывает деревянный ящик с резными узорами и берет толстую кубинскую сигару. Специальным ножом он отрезает кончик и прикуривает. Сизый дым растворяется в тяжелом воздухе, смешиваясь с страхом, осевшим глубоко внутри младшего.       -Имя главы семьи известно лишь ближайшим подчиненным.- отчеканивает Субин.       Он стоит на месте, опустив голову. Он не посмеет даже взглянуть на него сейчас. Эти правила выжжены на подкорке его сознания. Вся его жизнь принадлежит этой семье, и в частности человеку, стоящему перед ним. Его кровь и плоть, все его мысли, все принадлежит ему. Человеку, который спас его жизнь, принял как родного, позволил служить ему и всегда обходился по-человечески. Они взрослели бок о бок, дон, бывший тогда лишь наследником, заботился о маленьком беспризорнике, на сохранении жизни которого настаивал всеми силами. Субин был рядом с ним, когда умер отец старшего, и молодому человеку пришлось взять на себя обязанности главы семьи. С тех пор он очень изменился; когда-то вечно растянутые в улыбке губы теперь всегда были напряжены, меж бровей залегла глубокая морщина, а светлые, словно пшеница в лучах рассветного солнца волосы, уже к тридцати четырем годам были тронуты сединой. Субин был единственным, кого новоиспеченный дон подпускал к себе. Лишь Субину он позволял быть рядом в самые тяжелые минуты, лишь с ним он мог расслабиться, лишь ему было позволено нежно перебирать светлые волосы, украшенные редкой сединой, пока глава мафии тихо дремал у него на коленях. И сейчас, стоя перед ним, закованный в наручники, он боялся. Боялся, что разочаровал своего дона, своего покровителя.       -Хорошо…-, мужчина выдвигает ящик стола и достает пистолет. Он проверяет магазин с характерным щелчком. От этого до боли знакомого звука у Субина бежит дрожь по плечам. Неужели он собирается убить его, даже не сказав в чем тот провинился? Тем временем, блондин возвращается в кресло и кладет пистолет на небольшой столик подле себя.- Видишь ли, Субин, ты нарушил эти правила.-, вздыхает он и наконец смотрит на него.- Вчера вечером.       Наконец, Субин все понял. Он никогда не нарушал правил. Никогда не предавал семью, он был верен боссу как никто, за это и получил звание правой руки главы семьи. Он никогда не звал дона по имени, лишь наедине и очень тихо, еле слышно нашептывая что-то на ухо блондина, разминая окаменевшие плечи. Но он нарушил правила вчера вечером, когда стонал, лежа на его столе, сходя с ума от удовольствия, сильных рук на своих бедрах, и, по всей видимости, выкрикивая его имя слишком громко.       -Тебя слышал один из тех, кому не стоило. С ним уже покончено.- мужчина чуть переставил ноги, разводя колени.- Из за тебя я потерял одного из своих людей, Субин. Тебе нужно извиниться передо мной как следует. Убеди меня в том, что нужен мне и я не могу застрелить тебя прямо сейчас.             -Кай…- Субин медленно подходит ближе.              -На колени. И обращайся ко мне подобающе.- его голос был холоднее льда.             -Дон Хюнин, у меня скованы руки…- пытаясь не потерять равновесие, Субин опускается на колени. Ткань классических брюк неприятно натягивается и режет кожу, но Субин знает, он заслужил это.             -Но рот все еще свободен.- усмехнулся Хюнин. В его глазах пляшут недобрые искры. -Как мы выяснили, ты не умеешь держать свой язык за зубами, так используй его во благо.- Дон расстегивает ремень, металл злобно лязгает, вызывая у брюнета табун мурашек. Вытащив его из петель, откладывает рядом и откидывается на спинку кресла.       Сглотнув, Субин подползает на коленях почти вплотную к чужому креслу. Теперь Хюнин смотрит на него сверху вниз, в темных безднах чужих зрачков колышутся волны азарта и возбуждения; только Субин мог разглядеть это в его глазах, и он гордился своим положением. Он не мог потерять доверие своего дона. В брюках становилось тесно.       Мужчина затянулся сигарой и выжидающе посмотрел на него. Сделав глубокий, рваный вдох, брюнет зубами расстегивает пуговицу на чужих брюках и молнию на ширинке. Подцепив край белья, он тянет вниз, освобождая полувставший член. Ухмыльнувшись, Кай взялся за основание и пару раз провел ладонью по всей длине. Субина повело от ощущения полного подчинения, когда он почувствовал легкие удары по щеке. Хюнин надавил пальцами на подбородок брюнета, заставляя открыть рот.       -Покажи мне что можешь.- ухмыльнулся Хюнин, откидываясь на спинку кресла и затягиваясь сигарой.       Возбуждение тянет внизу живота; Субина заводило то, как Кай обращается с ним. Наверное это было неправильно, вот так плавиться от одной мысли о том, чтобы быть использованным, но его сводило с ума то, что от этого минета зависит его жизнь.       Он на пробу проводит языком по всей длине, и взяв в рот головку начинает постепенно насаживаться. Субин знает, что и как именно нравится его дону, он провел долгие часы за удовлетворением своего покровителя; и он знает- чтобы сделать все правильно, ему нужно хорошо постараться. Скованные за спиной запястья не позволяют Субину помочь себе руками, пальцы немеют. Постепенно расслабляя горло, он берет все глубже и глубже. Горло саднит, завтра ему наверняка будет тяжело разговаривать. Внезапно, на затылок ложится тяжелая рука, и размеренный аккуратный темп, который он выбрал для себя чтобы не допустить ошибку, в момент нарушается. Хюнин надавил на голову, вынуждая взять еще глубже; глаза заслезились, по подбородку потекла слюна. Субин старается ровно дышать через нос, но хватка на волосах сводит его с ума, головка чужого члена упирается в заднюю стенку горла, ему неистово хочется прокашляться, но он не может. Все что ему остается- это задыхаться, ублажая своего господина.       Наконец его нос касается чужой кожи. Он хочет задержаться на пару секунд, пытаясь привыкнуть, но сегодня Кай не щадит его. Он резко тянет брюнета за волосы, вынуждая с громким хлюпающим звуком выпустить член изо рта.       -Это все что ты можешь? Глубже, Субин.-, Хюнин резким движением опускает его обратно.- Что за жалкое зрелище… Скажи спасибо, что я не заставил тебя извиняться прилюдно.       По щеке все-таки потекла слеза. Задыхаясь и давясь, Субин продолжает движения головой, ускоряясь с каждой секундой. Он поднимает глаза на своего дона. Хюнин смотрит на него с нечитаемым выражением лица. Он делает особенно глубокую затяжку и стряхивает стряхивает сизый пепел на плечо Субина, прямо на новый пиджак. Брюнету хочется стонать, хочется показать как он наслаждается этим, но он понимает- сейчас ему стоит сохранять молчание, а потому единственные звуки которые он издает- редкие сдавленные хрипы, когда давится особенно сильно. Он находит подходящий им обоим ритм. Виски сдавливает пьянящей тяжестью, перед глазами темнеет, слюна, смешавшись с предэякулятом неприятно засохла на подбородке, но он ни за что не остановится.       Наконец, брюнет слышит сверху первый одобрительный стон. Хюнин смотрит прямо на Субина, его рот чуть приоткрыт, щеки украшает легкий румянец. Брюнет не может вынести этого взгляда, он пытается извернуться так, чтобы получить хоть какую-нибудь стимуляцию и позорно трется о собственную ногу; он не боится быть униженным. Больше нет.       После нескольких особенно глубоких толчков Хюнин вдруг тянет его за волосы, вынуждая выпустить налившийся кровью член из плена опухших губ. Он поднимается с кресла и тянет младшего за собой. Сигара остается забытой, одиноко тлея в пепельнице на столике у кресла.       Субин врезается в стол поясницей, невольно шипя от боли. Кай прижимается вплотную, кладет ладонь на его шею; не сжимает, лишь удерживает на месте и смотрит ему в глаза. Он медленно развязывает шелковый галстук на своей шее и накрывает им рот Субина, прижимая его язык к небу.       -Если не научишься следить за своим языком, я всегда буду трахать тебя так. Нравится, Чхве Субин?- довольный своей работой, он похлопывает заплаканного Субина по щеке.- Развернись.       Брюнет послушно разворачивается и ложится грудью на гладкую поверхность стола. Он слукавит, если скажет что не рассчитывал на такой поворот событий, и потратил некоторое время на подготовку, когда один из его коллег, по долгу службы ставший хорошим другом, шепнул ему, что сегодня его поведут к дону.       Кай тянет за концы галстука, вынуждая Субина податься наверх, сильно прогибаясь в пояснице. Смочив пальцы слюной, он медленно вводит их в податливое тело, но когда понимает как легко они двигаются внутри, усмехается и одобрительно гладит Субина по спине. Хюнин парой толчков входит в дрожащее тело своего подчиненного, и не давая ему времени привыкнуть к ощущениям, с силой толкается внутрь. Субин не может сдержать тихого хриплого стона; его шея болит от напряжения, уголки рта жжет от трения ткани, по подбородку стекает слюна. Хюнин тянет за цепь на наручниках и теперь это его единственная точка опоры. Звуки ударов кожи о кожу почти порнографичны. Субин прогибается и подмахивает бедрами в попытках принять еще больше, но его грубо останавливают, не позволяя взять ситуацию под контроль.       Кай принимается надрачивать ему в такт толчкам, приходящимся прямо по простате, и Субин сжимает зубами промокший насквозь галстук, в попытке заглушить хриплый стон. Толчки теряют ритм и становятся глубже, брюнет подается назад, и насаживаясь на член дона в последний раз, кончает нетронутым.       В ушах звенит, в таинственном полумраке кабинета танцуют разноцветные фигуры, по ногам бежит слабая дрожь. Хюнин выходит из него и парой движений руки догоняет свое наслаждение, кончая прямо на спину подчиненного. Белесые капли тут же въедаются в серую ткань нового пиджака.       Субин обмякает в чужих руках, падая грудью обратно на зеленое сукно дорогого стола. Он больно ударяется скулой, но ему уже все равно. Хюнин развязывает узел на его затылке и Субин жадно хватает ртом воздух. Все тело болит, плечи сводит от пребывания в неестественном положении. Кай резко разворачивает его к себе и ухмыляется. Субин сейчас являл собой воплощение пошлости- с опухшими губами, засохшими дорожками слез на щеках и подбородком, мокрым от слюны, он сводил дона мафии с ума. Искусанные губы встречают сухие, со вкусом кубинской сигары. Поцелуй получается грязным, порочным и до умопомрачения голодным.       -Отныне я всегда буду следить за тем, чтобы твой рот был занят.-, с довольной ухмылкой произносит дон Хюнин.