❧ ❧ ❧
— Тебе следует показаться врачу, — ворчит Шусей, обрабатывая кровоточащий висок. — Я не пойду к тому полоумному. Тебе меня не жалко? — возмущённо отзывается Хоцума и тут же шипит от боли. — Думать надо было, прежде чем ввязываться. К дуракам жалости не питаю. Шусей злился. Или ревновал. Всё смешалось, как кофе с молоком, до такой степени, что Усуи уже и сам не понимал, какое чувство сейчас преобладало. Злился, потому, что придурок Хоцума систематически любит поработать один. Ревновал, потому что в такую ситуацию он попал из-за чёртовой девчонки. Чёрт, да они ведь даже едва ли общались! В мыслях стояла одна лишь ругань, хотя лицом Шусей оставался непроницаем и совершенно спокоен. Хоцума поёжился. Шусей был зол: это было понятно по его ровному и совершенно беззлобному тону. Возможно, кто-то бы сказал, что ему всё равно, но Хоцума кожей чувствовал холодный гнев, придавивший к стулу без возможности даже взгляд поднять. Очень не хотелось видеть недовольство в глазах Шусея, но Хоцума всё-таки искоса посмотрел. К его удивлению, Шусей совершенно спокоен, хотя брови немного хмурились. Значит, расстроен. Хоцума потупил взгляд и сплёл пальцы, перебирая. — Злишься? — На дураков не злятся, — тяжело отвечает, убирая перепачканные кровью ватные шарики. — Злишься ведь, — вторит Хоцума и задирает голову, глядя в глаза. — Не злись. «Как ребёнок, честное слово», — пролетает в голове Усуи и его будто бы даже отпускает. А как на такого Хоцуму злиться? Рэндзё развернулся к Шусею и обнял за талию, уткнувшись лбом в живот. — Я хотел ей помочь. Не думал, что так выйдет. Хотел помочь. Он всем помогал. И не просил что-то взамен. Его доброта немного грубая, неотёсанная, но в душе он искренний как ребёнок. В нём цвела справедливость, но он никогда не считал себя героем. И даже не пытался им быть, ограждался от людей из чувства страха и нежелания подпустить кого-то слишком близко. Когда-то давно его это парило. Сильно и до скрипа зубов. Сейчас – с-того-дня – ему было достаточно Шусея. Если Усуи однажды его предаст, отвернётся от него или уйдёт из его жизни, Хоцума сломается. Сгорит в собственном жаре. Хоцума поднимает взгляд, смотрит из-под чёлки, упираясь в пупок подбородком. Шусей вздыхает, и Хоцума игриво трётся щекой о живот. Щекотно. И горячо. Шусей аккуратно кладёт руки на плечи Рэндзё и пытается отдалиться, но Хоцума сцепляет руки в тугой замок и прижимается близко-близко. — Я буду осторожнее, ладно? — Сам-то веришь в это? Хоцума, дело даже не в осторожности. Просто… чёрт, — Шусей устало вплетает пальцы в свою чёлку и запрокидывает голову. Хоцума и без слов понимает, что хочет сказать Шусей. Встаёт со стула и нежно обводит большими пальцами щёки. Шусей ещё больше хмурится. «Если ты делаешь что-то безрассудное, то делай хотя бы в зоне моей видимости, чтобы я мог помочь. Не несись в пекло один». Это то, что Шусей обычно говорит в таких ситуациях. Хоцума соприкасается лбом с Шусеем и внимательно смотрит глаза в глаза. Шусей смотрит куда-то вниз. Знает, что если посмотрит в глаза Хоцуме, то тут же растеряется. Хоцума касается носа Усуи, трётся. Шусей поднимает смущённый взгляд. Хоцума в душе очень нежный и добрый. Но другим об этом знать не обязательно. Потому что Хоцуме достаточно одного Шусея.Часть 1
14 мая 2024 г. в 20:26
Как говорил Шусей: Хоцума не отличался стабильностью и холодным нравом. И сегодня не исключение. Хоцума, плавающий в мыслях, обращённых к Шусею, как раз возвращался домой, когда наткнулся на двоих подозрительных парней, окруживших девушку в знакомой школьной форме. Они были из одной школы, к несчастью для отморозков.
Парни нависали над бедняжкой и что-то говорили, громко смеялись. Высокий в капюшоне схватил её за запястье, и Хоцума мысленно недовольно цыкнул, скривив рот. Он закинул сумку на плечо и подошёл к странной компании. Девушка обернулась на звук шагов, смотря умоляюще, понимая, что это Рэндзё. Хоцуме большего и не нужно было. Он бросил сумку в парня поменьше и скомандовал девушке бежать. Она помялась немного на месте и всё же ринулась к оживлённым улицам.
Только не сорваться.
В мыслях было пусто, когда парни накинулись с кулаками. Явно ожидали, что Хоцума ответит. Но он упал на землю, сжал поплотнее челюсть, чтобы зубы не выбили, и закрыл от ударов голову, принимая пинки: голова, рёбра, живот, предплечья, ноги. Проведя первую серию ударов, парни остановились. Проверяя, последует ли ответная реакция. Хоцума не двинулся с места и не издал ни звука. Воодушевлённые, они продолжили его пинать с ещё большей охотой.
Не сорваться.
Хоцума понимал слишком хорошо: если сейчас встанет, если хоть на мгновение возненавидит, то этот клочок земли и придурки сгорят заживо. В пылу драки он не сдержится. Внутренний огонь, который Хоцума подавляет с таким трудом, вырвется из клетки, как неугомонная канарейка, жаждущая свободы.
Не сорваться.
Очередной удар прилетает в опасной близости к шее, немного ниже в грудь. Хоцума почти чувствует, как его обволакивает огонь: то ли пламя гнева, то ли его внутренняя сила готова вот-вот вырваться. В мыслях почти материализуется желание: хочу, чтобы эти гниды сгорели заживо. Но тут же вспоминает Шусея. Мелькают неразборчивые картинки, огненные вспышки: крики, огонь, огонь, много огня и ожоговые рубцы.
Чёрт.
Сквозь зыбкую пелену Хоцума слышит тихий ровный голос, почти шепчущий: «Хоцума». Он пытается встать, поднять взгляд, опираясь на правую руку, но кто-то с силой вдавливает её в асфальт на мгновение и тут же отпускает. Бам! Хоцума тяжело поворачивает голову и видит, как парень в капюшоне лежит у стены и недовольно булькает, ругается. Хочется сжечь эту падаль. Искромётные глаза застилает кровь, укрывая огненной дымкой. Кто-то нежно берёт его лицо в холодные руки, и Рэндзё почти сразу приходит в себя.
Шусей...
Хоцума узнал ещё по голосу. Только его он слышал и чувствовал на уровне инстинктов, сквозь белый шум и непробиваемый для других треск пламени. Хоцума слышит отчётливо. И ясно видит обеспокоенное лицо.
Рэндзё вспомнил, как Шусей однажды говорил:
— Хоцума, слушай только мой голос. В каком бы пекле ты ни оказался, следуй за ним.
Хоцума слушает и в этот раз. Послушает и в следующий, если он будет. Будет слушать и следовать за ним, как за путеводной ниточкой. Ведь только с ним он мог не задыхаться от собственного жара.
За спиной Шусея возникает второй отморозок. Он заносит металлическую трубу над головой, но Усуи уклоняется. Хоцума на инстинктах хватается за плечо Шусея в поисках опоры и перехватывает трубу – они вместе уже так долго, им не нужны слова для манёвра. Хоцума давит на плечо сильнее и отбрасывает трубу в сторону, куда-то в тень переулка. Отморозка скручивает возникший Лука и опрокидывает на лопатки.
Огонь, подпитываемый неуправляемым гневом, вновь зашевелился где-то глубоко внутри. Прутья клетки, сдерживающие огненного зверя, накалились до жгучей пульсирующей боли. Хоцума схватился за рубашку на груди левой рукой, а правой плотно вцепился в плечо Усуи. Шусей что-то шепчет над ухом. Что-то такое, что успокаивает внутреннего зверя. Хоцума тяжело дышит, обливаясь потом, но взгляд проясняется, и стук сердца выравнивается.
Следом появляется Юки, где-то из-под руки Луки подлетает за спину к Шусею. Тянется к Хоцуме. Хочет помочь. Но Хоцума ныряет в грудь Усуи. Шусей поворачивается к Юки и ласково улыбается:
— Всё хорошо, не волнуйся. С ним и не такое случалось.
Юки одёргивает руку и болезненно смотрит на Луку. Шусей перехватывает Хоцуму за талию, помогая подняться. Держит аккуратно, не прижимая к себе, чтобы новообретённые ссадины и синяки не отдавались болью из-за неуклюжего касания.
Сегодня был не его день, не день Хоцумы. В голове затрепыхалась неприятная мысль: сегодня Шусей увидел его на дне. Давно такого не было. В последний раз мерзкое чувство давало о себе знать, когда Хоцума не справился с гневом и огнём, едва не проглотив своей силой Шусея заживо. Чувство премерзкое, давящее и всепоглощающее.
Взгляд скользит по шее к рубашке. Где-то там, за тканью, он навсегда запечатлел себя на теле Шусея. Хоцума тяжело выдохнул, запрокинул голову и раздражённо цокнул языком. Возможно, когда-нибудь потом мысль покажется ему чем-то интимным. Чем-то таким, что существует только между Шусеем и Хоцумой. А пока он мог заниматься только самобичеванием и думать, какой же он отстойный.