***
— Сигма, правда или действие? Чуя, хозяин просторной квартиры, в которой традиционно любил собираться квинтет друзей, делает глоток пива и хитро смотрит с ожиданием. Какая же для него честь выпавший невинный экземпляр, и как же радуется сидящий внутри чертёнок, с удовольствием перебирающий все застающие врасплох «правды» и заставляющие гореть от стыда «действия». Задавать подобное Сигме куда веселее и богаче на эмоции, чем тому же Акутагаве. — Правда, — и по взгляду бедолаги ясно, что тот прекрасно понимает, в какую западню он попал. Улыбка Чуи медленно расплывается, обнажая зубы. Он специально медлит и наводит ужасающую интригу, чтобы ещё больше поддразнить соигрока. Даже Ацуши не выдерживает и выдаёт нетерпеливое: «Ну давай!» — Как у тебя с Дазаем? Трахались уже? — Пф-ф, — Осаму закатывает глаза, а потом показушно хохочет. — Ничего банальнее придумать не мог? А сколько ужаса навёл, я уж думал ты действительно что-то стоящее выдашь. — Тебя не спрашивали! — Накахара привычно огрызается и возвращается взглядом к тому, кто познал на личном опыте всю обречённость ситуации под названием «Надо было выбирать действие». Вопрос идиотский и простой, но всё же неловкий конкретно для того, кому он выпал. — Нет, — Сигма мотает головой, предпочитая сейчас рассматривать свою баночку сидра, нежели ошарашенных друзей. — Чего-о-о? Вы же третий месяц уже встречаетесь! — на лице Ацуши написано всё негодование от выданной правды. — Серьёзно? — не настолько скудно, как у Рюноске. — Дазай, кто угодно, но ты же обычно до постели в первую неделю отношений доводишь! Этому глупому напившемуся Чуе следовало бы немедленно закрыть рот, пока красноречивый взгляд Сигмы на своего парня не превратился во что-то большее и сложно поправимое. Осаму моментально меняется в лице и отвечает со всей серьёзностью в голосе, смотря в ответ так, чтобы ни одно, даже самое мелкое сомнение не закралось в этой прекрасной бело-сиреневой голове. — Обычно — довожу. А сейчас по-другому. Ещё вопросы? Тогда ход Сигмы. Неловкая тишина замялась сама собой и под действием увеселительного алкоголя игра продолжилась с присущим ей азартом. "На счастье" Чуи, Дазаю удалось отомстить за каверзный вопрос в том же круге — удачно высчитал силу, с которой следует крутануть пластиковую бутылку, чтобы горлышко указало ровно на рыжего чёрта. Теперь на дверном косяке красуются нарисованные маркером линии, обозначающие рост каждого и лишний раз напоминающие хозяину квартиры, что его полоса, первая снизу, отстаёт даже от младшеньких.***
— Не бери его слова в голову, — Осаму кладёт ладонь на макушку Сигмы, невесомо проводя по волосам, когда троица скрывается на балконе. — Я не отрицаю, что так и было, но это… — Я понимаю. Было бы глупо сравнивать себя с твоим бывшими, согласись? — Сигма опустошает баночку алкоголя, улыбаясь по-искреннему задорно и одновременно с этим скидывая камень с души Осаму. — Это ты не бери в голову. — Ты прав. Дверь балкона раскрывается шумно и неожиданно, являя глазам Ацуши, который выглядит таким преисполненным, словно во время перекура удачно открытыл новый континент: — Сигма, я придумал тебе действие! Сделай карэ! Оставшийся на балконе Акутагава поперхнулся дымом, Чуя, выбросив недокуренную сигарету, выбежал следом за Ацуши, не веря своим ушам. Сигма вновь смотрит на Осаму, но уже с недобрым блеском в глазах и довольной улыбкой, и Дазай этот замечательный движ нисколько не поддерживает: — Не вечер, а издевательство какое-то. — И не говори, — Накахара указывает пальцем на разрисованный дверной косяк. — Ты можешь сделать это не прямо сейчас, — Ацуши пытается превратить ситуацию в менее травмирующую, мирно подняв ладони перед Сигмой, словно в руках того сейчас не удачно найденные ножницы, а пистолет, приставленный к виску. — Да, Ацу прав, — Дазай тот, кто уговорам предпочитает действия, поэтому он оперативно хватает ножницы за лезвия, заранее предвидя, что Сигма испугается теоритически возможного ранения от подобного резкого действия и без упираний выпустит пальцы из металлических колец, чтобы проверить в порядке ли ладонь Осаму. Ножницы летят на диван. — Сигма выполнит действие позже. Мы идём домой. В приходящем замедленно осознании, что вообще происходит, компания так и прощается непривычно второпях.***
— Не включай. Дазай ловит ладонь у кнопок выключателя в прихожей и подходит ближе, вовлекая Сигму в поцелуй. Трепетный, но при этом жадный, тягучий. Чувствует, как Сигма в процессе наспех разувается и скидывает с себя джинсовку, чтобы скорее протолкнуть вглубь тёмной квартиры. Пара секунд на то, чтобы отдышаться, и тела снова вслепую, не отпуская друг друга, следуют до спальной, где имеется хоть какое-то освещение в виде огней ночного города. Осаму садится на кровать и, по-джентльменски подав ладонь, приглашает Сигму сесть на колени, ведомый желанием быть с ним сейчас как можно ближе. И может даже… — Если ты делаешь это только из-за того, что произошло сегодня, то хочу напомнить, что я не обижаюсь, — Сигма поразительно точно прочитал неозвученные мысли, но дал поразительно провальный ответ. — Я это делаю, потому что хочу. — Тогда почему только сейчас? — Не знал, как будет правильнее подступиться к тебе. Внешняя оболочка непорочности и святости Сигмы в своё время вызвала у Дазая чисто человеческое любопытство. Стало очень интересно: парнишка так хорошо притворяется и за ангельским образом скрывает дьявольский характер или действительно с социумом на «Вы». Оболочка оказалась настоящей, не наигранной, появившейся вследствие опекающих родителей, которые давали своему чаду всё, от мелких хотелок до перспективного частного образования, но оберегали от внешнего мира и общества, чем совершили фатальную ошибку с точки зрения психологии. И Дазай, быстро раскусив тогда чужую социальную неловкость, с невероятным восторгом осознал: Сигма настолько нетипичный для его привычного окружения человек, что хочется заглянуть в душу глубже, раскрыть всё упрятанное и обучить всему неизвестному. Дазай романтизировал свою роль наставника и увлекся настолько, что сейчас лицезреет уверенно нависающим над собой когда-то скромного тихушника, любуется снизу вверх длинными волосами, что водопадом спадают на плечи Осаму и, подобно искрящимся нитяным шторам, скрывают от внешнего мира очередной неспешный поцелуй. — Разгадать твои желания намного сложнее, чем желания открытых людей, с которыми я обычно и строил отношения. Нам необходимо было это время. Тебе — чтобы довериться. А мне — чтобы изучить тебя, при этом не спугнув. И я мог бы прождать ещё, — Осаму медленно поднимает ладонь, наблюдая, как белые локоны послушно проходят сквозь пальцы, словно утекающая вода. — Но, думаю, что уже незачем. — Верно думаешь. Впрочем, как и всегда. Поцелуи в этой комнате дело обыденное, а вот обнажённые тела на простынях украшают привычные глазу картины новыми неизвестными красками. Щёки пылают от бесконечных поглаживаний в местах до сегодняшней ночи недоступных, от влажных следов на коже, и Сигма очень рад, что наконец удаётся скрыть лицо от внимательных карих глаз, когда Осаму просит повернуться спиной. Он уже так кстати готовится снять защитную плёнку с нового тюбика лубриканта, но к своему удивлению замечает, что её нет, а Сигма в этот момент будто даже не дышит, замирая как провинившийся щенок. Спустя пару подготовительных манипуляций и не слышанных ранее очаровывающих стонов, Осаму не составляет труда сложить все слагаемые и прийти к выводу, что его драгоценный готовился к данному вечеру очень основательно и уходил в душ не просто, чтобы привести себя в порядок. От этой шальной мысли и горячего образа под струями воды Дазай в возбуждении прикусывает губы. И даёт себе установку на будущее, что он выше подкатов уровня «в душ, и без меня?» — Ты как? — вместо этого он продолжит быть заботливым бойфрендом. — Хорошо, — в ответ не словом, а томным выдохом. Осаму кивает и самым первым толчком превращает «хорошо» в «потрясающе». Не торопится, давая время привыкнуть к новому наречию, и гуляет ладонями по бледным бёдрам, пока они сами с намёком не поддаются назад. Тогда ритм постепенно и неспешно набирается, подстраиваясь под чужие вздохи, вкупе с которыми слышны шлепки двух тел и придающий антураж тихий скрип кровати. Исступление накрывает с головой, и Дазай едва ли не забывает о том, что он уже давно мечтал сделать. Он, не сбавляя темпа, тянется рукой к рассыпавшимся по лопаткам Сигмы локонам, забирает в небрежный низкий хвост и, дойдя до кончиков, с извращенным наслаждением медленно наматывает двухцветные волосы на кулак. Слышит недовольный выкрик, боковым зрением видит, как Сигма вынужденно приподнимается на руках и запрокидывает голову, чтобы боль была не такой несносной, но всё равно не прекращает, а только тянет сильнее, словно накрепко заматывая руку бинтами. И этот развратный жест под рваные толчки бёдер доводит обоих до заоблачной неги. Дазай шумно выдыхает от наслаждения и восхищения, а стон Сигмы теряется в стенах комнаты и отпечатывается в сознании Осаму как что-то редкое, мелодичное и то, что хочется услышать вновь.***
— Может всё-таки не будешь? — Нет. — Как скажешь, — взглядом, полным сожаления, Дазай провожает сиреневые волосы, что после режущего звука осыпаются на кафель ванной комнаты. — О! Я знаю! Купим тебе длинный парик. Я буду с тобой спать, только когда ты в нём, — и смеётся ровно до момента, пока не видит в отражении зеркала недовольное лицо. — Ладно, ладно. Шучу. Осаму не настолько придурок, чтобы прерикаться с человеком, у которого в руках ножницы. — С париком ощущения будут не те, — Сигма бубнит и старается сделать вид, будто только что не сказал то, от чего сердце Дазая забилось быстрее, а собственные щёки покрылись румянцем. — Так тебе понравилось? — Да. — В следующий раз придумаем что-то другое. Карэ, так карэ. Режь.