***
— Напомни, с какой целью мы бродим по лесу? — подаю голос я, спустя час нашей молчаливой «прогулки». — Проверить оставшиеся ловушки, — скучающе-раздраженно отвечает Дмитрий, продолжая идти впереди. Сибирская погода не радует. Постепенно ветер всё больше толкает ветви высоких деревьев и бьет в лицо колючими снежинками. — Долго еще? — вздыхаю я, потирая дрожащие плечи. — Нет. Апатия охватывает меня вместе с поднимающейся вьюгой. Бледное солнце практически не видно за плотным горным горизонтом. Когда стемнеет окончательно, в лесу станет действительно опасно. — О Нике по-прежнему ничего неизвестно? — спрашиваю, в попытке отогнать подальше витающее в воздухе напряжение. — Если только тебе, — порыв ветра доносит до ушей колкую мужскую усмешку. — Ты все еще меня подозреваешь, — полувопрос или полуутверждение слетает с моих губ. — В таком случае, глупо было брать меня с собой. Отличное местечко, чтобы спрятать новый труп. — Ты выбрала не лучшее время, чтобы обижаться. Сама же прекрасно знаешь, что у меня нет причин тебе доверять. Вздыхаю. Обида? Это действительно то, что я чувствую? Как ни странно, да. — Я не виновата, что вокруг происходят странные вещи. Не замечаю, как Дмитрий замедляет шаг. Теперь я иду рядом и могу видеть острый грозный профиль. — И не виновата, что влезла в мой кабинет? — Не особо, тебе следовало с самого начала рассказать, что знаешь о базе, — с упреком отворачиваюсь, — а мне следовало поискать патроны и спустить всё-таки курок. — Я бы на это посмотрел. Дмитрий останавливается у подножия горы, поднимая сломанную железяку. Еще одна ловушка вышла из строя. Я подхожу, осматривая его абсолютно не удивлённое лицо. — Снова кто-то из людей постарался? — спрашиваю я, вглядываясь в раскуроченные металлические края. — Да, — говорит он и отбрасывает в сторону неисправную ловушку. — В метрах ста отсюда должна быть другая. Дмитрий собирается сказать что-то еще, но его голос теряется в потоке шума, обрушивающегося на нас сверху. Мы одновременно поднимаем головы и видим, как с горы с бешенной скоростью бежит волна снега. Лавина пожирает каждый выступ, каждое деревце, что появляются на его пути. Так же она поглотила бы и меня, если бы на запястье не появилась цепкая мужская хватка. — Бежим! — прокричал Дмитрий, дернув меня на себя. Мне сложно было не смотреть в сторону смертельной стихии. Она так стремительно протягивала к нам свою огромную лапу, что казалось, любые попытки от нее спастись были обречены на провал. Дмитрий резко сменил курс и потянул меня в сторону подножия. Через пару секунд я поняла, что это не попытка самоубийства. Он двигался к небольшой пещере, темнота которой проглядывалась сквозь пелену метели. Мы проскользнули внутрь, и в этот момент вспышка боли прошлась по моей ноге, притягивая тело к земле. — А-а-ай, — я застонала, цепляясь ладонями за рукав его пальто. Дмитрий обернулся. У меня уже плыло в глазах, но я все равно заметила отголоски беспокойства на его лице. — Чувствуешь ногу? — спросил он, подхватывая меня за талию и медленно опуская на землю. — Чувствую, как её расплющило, — сжимая зубы, говорю я. Я лежу на боку, согнувшись в непрекращающихся судорогах. Кусаю ладонь, которая пытается сдержать крики. Это невозможно контролировать, по мне будто каждую секунду ударяют тупым топором. — Все нормально, — слышу размеренный голос Дмитрия и открываю глаза. Он сидит около меня на корточках, прощупывая ногу, на которую до середины голени давит огромная снежная глыба. Бежевая гетра насквозь пропиталась кровью. — Не смотри, — приказывает мужчина, кулаком простукивая ледяной ком сверху. — Я тебя вытащу, но постарайся не дергаться. — Легко сказать. Ай! — коротко визжу, когда Дмитрий обхватывает икру и медленно тянет её из ледяного плена. — Расскажи что-нибудь, подумай о хорошем, — старается отвлечь меня Дмитрий, посылая телу новую волну боли. — О хорошем? — моя усмешка выходит жалкой. — Пожалуй, умереть под снежным завалом лучше, чем от клыков тварей. — Мы не будем это проверять. Дмитрий поднимается и подходит сзади, под истошные крики сажая меня между своих ног. — Так удобнее будет, — объясняет он, протягивая руки к полусогнутой поврежденной конечности. — О хорошем не можешь, говори о плохом. В любом случае так будет легче. Сначала я молчу, сжав губы, но когда Дмитрий снова начинает двигать израненную ногу, боль током проходится по всему телу, заставляя говорить, чтобы не срывать горло криком: — Это из-за тебя… Потащил с собой в лес этот чертов! Сейчас бы спала уже… — слова превращаются в вой, кости стопы будто в пыль стираются. Спиной вжимаюсь в огромную грудь, перестаю понимать, жарко мне или холодно. Его ровное дыхание гипнотизирует, постепенно расслабляя до предела доведенные мышцы. Только потом я понимаю, что не расслабляюсь, а теряю сознание. — Что притихла?.. Лэйн… Лэйн!***
Удар по щеке. Еще один. Грубый басистый голос. Тяжело разлепляя глаза, я не сразу узнаю нависшего надо мной Дмитрия. — Перестань меня бить, — хриплю я, отодвигая от себя его руку. — Наконец-то, — шумно выдыхает мужчина. Я порываюсь подняться, но Дмитрий давит на плечи, вынуждая лечь обратно. — Не шевелись. Вместе с сознанием возвращается раздирающая нервные окончания боль. — Что с ногой? — спрашиваю и замечаю, что положение мое изменилось. Теперь я нахожусь в углу пещеры, из которого просматривается забитый снежными валунами проход. — Открытый перелом, — Дмитрий присаживается рядом, опираясь на скалистую стену. — По ощущениям, нет ни одной целой косточки, — шиплю я, приподнимая голову. Вижу обмотанную черной тканью ногу. Это футболка Дмитрия, на которой видны окровавленные разводы. Чуть выше колена замечаю стягивающий кожу ремень, который мужчина использовал вместо жгута. — Спасибо, — слабо хриплю я, бросая взгляд в его сторону. На брюнете осталась лишь темно-серая кофта, которая едва спасет от холода, гуляющего по пещере. — А где твое пальто? — У тебя под головой, — спокойно отвечает он, пока стирает длинными пальцами мою кровь со своих ладоней. — Я вполне обойдусь без подушки. Пытаюсь вытянуть из-под себя жесткое одеяние, но Дмитрий придвигается ближе и откидывает мои руки обратно. — В себя придешь и заберу. — С чего такое благородство? — удобнее расположившись на меховом воротнике, спрашиваю я. — С торчащей из ноги костью ты стала намного разговорчивее, — игнорируя мой вопрос, подмечает мужчина. В попытках отвлечься от режущей боли, я осматриваюсь. На сплошную ледяную стену падают зеленые отблески светящегося около нас ХИСа. Ядовитый свет очерчивает и контуры напряженного лица. На удивление сложно оторвать глаза от сжатой острой челюсти, высоких скул с пролегающими под ними впадинами и нескольких полос морщин на лбу. Либо у меня снова мутнеет сознание, либо я и правда начинаю находить Дмитрия… привлекательным? — Выпей, станет полегче, — мужчина протягивает мне железную флягу, на дне которой плещется алкоголь, — Здесь немного. Остальное вылил на твою рану. Я киваю, протягивая руку. На секунду касаюсь холодных пальцев и вздрагиваю, как от электрического разряда. Похожее ощущение чувствую и когда делаю большой глоток виски. Поморщившись, я слышу короткую бархатную усмешку. — Ты бы лучше не веселился, а думал, как нам отсюда выбраться. — Уже подумал. Никак. — совершенно обыденно отвечает мужчина. — Не поняла? У тебя же была рация. Ты не можешь связаться с отрядом, чтобы те нас вытащили? — мой обычно безэмоциональный голос наполняется нотками паники. — Рация теперь где-то под толщей льда. Попытки разгрести завал приведут только к большему обрушению. Нам остается лишь ждать, пока наше отсутствие заметит отряд. — Сомнительная надежда, — говорю и начинаю нервно разминать пальцы. — Они знают, куда мы пошли. Бессмертные, если поторопятся, успеют разобрать завал. — А если не успеют? — Ты действительно хочешь, чтобы я ответил? — в словах Дмитрия слышится горькая ирония. В спертом воздухе начинает витать обреченность. По мужчине видно, что он легко скажет прямо, что наши шансы выжить таят с каждой минутой. Отряд может до утра не заметить нашей пропажи, а, даже если это произойдет быстро, никто из них не знает, где именно мы находимся. Лавина протянулась на несколько километров, как в её толще можно отыскать крохотную пещеру? — Мы умрем, — мой вопрос сам по себе превращается в утверждение. — Неужели тебя это расстраивает? — неожиданно беззаботно спрашивает мужчина. — Разве не должно? — я свожу к переносице потяжелевшие брови. — Ты не создаешь впечатление человека, который до последнего будет бороться за жизнь, — далеко не сразу отвечает Дмитрий. — Не тебе об этом судить. С огромным усилием я приподнимаюсь на локтях и прислоняюсь спиной к обледеневшей стене, с упреком возвращая пальто мужчине: — Ты сейчас тоже не особо о своей жизни заботишься. — Я просто принимаю обстоятельства, — нейтрально отвечает Дмитрий, неспеша натягивая тяжелую одежду обратно. — И что же? Генералу совсем не жаль сгинуть вот так? — Лэйн, не все вокруг спали последние три года, как ты. В мире, который мы имеем, смерть — едва ли не меньшее из зол. — Не надо объяснять мне очевидных вещей! Я прекрасно знаю, в какой действительности живу, — непонятно откуда взявшаяся злость пропитывает мои слова. — Так значит, чтобы добиться от тебя эмоций, нужно было всего лишь создать критические условия. — На кой черт тебе мои эмоции? — Интересно понаблюдать. — А мне кажется, что с их помощью ты надеешься узнать, какие же страшные секреты я скрываю. Я дергаю больной ногой, жмурясь от давления, который вызывает наложенный жгут. — В любой другой ситуации это было бы правдой. Но сейчас мне не так важно, что ты скрываешь. — Скрывать и не помнить — разные вещи! Я скрещиваю руки, закусывая щеку с внутренней стороны. Не хочу ничего доказывать. Я устала не помнить, откуда взялся постоянно ноющий шрам. Устала не понимать, что происходило с собственным телом на протяжении трех лет. Устала быть чужой не только для отряда, но и для себя. — Ага. Затянувшееся молчание постепенно ослабляло боль в ноге. По всей видимости, она просто онемела. Мысли путались, перепрыгивая от прошлого к настоящему. Детство — родительский холод и брошенность. Студенческие годы — желание выделиться и прыгнуть выше головы. Начало катаклизмов — безуспешные попытки разгадать написанное в книге. Все было пусто с самого начала. Слепая погоня за разгадкой шифра вела вникуда, а другого в моей жизни и не было. Если и существовало что-то большее, я попросту об этом забыла, ведь даже время работы на базе я помню очень смутно. Так что гибель под толщей льда и снега — закономерный итог всей этой бессмыслицы. — Ты часто вспоминаешь прошлое? — неожиданно спрашиваю я. — Нет. Это отвлекает, — холодно отвечает Дмитрий. — Почему спрашиваешь? — Не знаю, — слегка пожимаю плечами. — У тебя была семья? Дмитрий обращает на меня две ледяные точки, которые принято называть глазами. Что-то в их глубине меня и пугает, и завораживает. Они будто сканируют мою голову, на молекулы раскладывая каждую мысль. Ощущение, что он видит подвох в моем вопросе, однако отвечает нарочито легко: — У кого её не было. — Они умерли? — быстро уточняю я. — В самом начале. И родители, и жена. Я сглатываю от ледяного тона. В нем нет ни капли сожаления, или оно зарыто под такой толщей, с какой не сравнится сошедшая лавина. В голове внезапно возникает образ счастливого семьянина, очень отдаленно похожего на мужчину рядом. — Извини, — тихо отвечаю я, чувствуя, будто без стука вбежала в чужой дом. — Я не должна была об этом спрашивать. Просто… — Просто что? — увлеченно переспрашивает мужчина. Несколько странно видеть в грубом лице столько интереса и… надежды? Видимо, я окончательно отморозила мозги, если мне такое мерещится. — Ну, скорее всего нас не станет через сутки. Хотела узнать, с кем провожу последние часы жизни, — горько посмеиваясь, отвечаю я. Опускаю взгляд и вижу, как на мгновение сжимаются его кулаки. Что я такого сказала? — Кого ты помнишь со своей работы на базе? — немного резко спрашивает Дмитрий. — Я же говорила уже. Помню только капитана Ллойда и круглосуточное сидение над книгой, — скидываю плечами и рассматриваю напряженное мужское лицо. — Как насчет семьи? Есть какие-то воспоминания? — Да, но понятия не имею, что с моими родителями. Америка давно под воду ушла. Они могли успеть покинуть континент, могли и не успеть. — Смотрю, не сильно страдаешь по этому поводу. Не напрягает неизвестность? — Мне все равно. — Ладно, — слегка растерянно отвечает Дмитрий. — Ну, а парень? Муж? — Нет. В груди неприятно колет. Никогда у меня не было нормальных отношений. Короткие романы, случайные связи, но не больше. Получается, ни одного близкого человека… Все отшатывались, как от прокаженной, а я и не пыталась сделать хоть что-то, чтобы это изменить. Только… Только одно короткое касание осталось в памяти. Я не знаю, кем был тот человек, как он выглядел, какие отношения у нас были. Помню лишь прохладу пальцев, которые поглаживали плечо, и ощущение, будто время и пространство останавливаются в небольшом участке кожи. Неужели кто-то когда-то был для меня дорог? Неужели и я могла… — Ты плачешь? — вопрос Дмитрия вызывает во мне удивление. Только повернув голову к нему и задрав подбородок, я чувствую, как по сухой коже щек стекают несколько слезинок. Шершавые мужские пальцы небрежно смахивают их, ненадолго замирая на скулах. — Рано сдаешься. Нас еще могут спасти, — мужчина говорит мягче, но я не уверена, что он сам в это верит. — Меня не пугает возможная смерть. Просто надоело чувствовать себя ничем, — шепчу я, и слова оседают в трещинках скалистых стен. — Так будь чем-то большим. — К-как? Вместо ответа он тянется ко мне. Кожу царапает жесткая щетина и обжигает резкое дыхание. Он не целует — он захватывает, берет в плен, ладонью надавливая на шею. Сухие губы встречают мои, грубо проходясь по ним. Когда я начинаю отвечать, чувствую языком гладкий шрам над верхней губой. Дмитрий подключает зубы. Он наступает, съедает, выбивает из моей груди рваные стоны-вздохи. Язык проникает в рот, и я теряюсь окончательно. Где-то в глубине зарождается животное желание. Я хочу целовать, хочу его, хочу жить. Почему я поняла это так поздно? Из глаз льются новые потоки слез, которые его рука настойчиво стирает, до боли сжимая щеки. Последний поцелуй в моей жизни по ощущениям походит на первый. На тот, который наполнен новыми чувствами, незнакомыми страхами и несвойственной мне пылкостью. Я не желаю отстраняться до последней капли кислорода, потому что больше такого не будет. Я тянусь к меховому воротнику, откидывая его в сторону, но Дмитрий меня останавливает: — Я все понимаю, но у тебя перелом ноги. — Он помешает сексу не больше, чем холод и земля, на которой мы сидим, — парирую я неузнаваемым от возбуждения голосом. — Не думаю. Оставим на потом, будет повод, чтобы выжить. — Ловлю на слове, — посмеиваюсь я, пока Дмитрий прижимает меня к себе, укутывая в распахнутое пальто. Мне давно не было так удобно засыпать. И сейчас меня совсем не волновало то, что мы можем не проснуться.***
По ушам бьют глухие отдаленные удары со стороны входа в пещеру. Я верчусь, подвывая от назойливой боли в ноге. Открываю глаза и вижу пробирающуюся по серой земле полоску света. — Нас спасли? — шевелю пересохшими губами. — Почти, — отвечает бодрым голосом Дмитрий и встает, разминая плечи. — Их голоса я услышал около часа назад. Еще немного и нас освободят. Как по команде, громадная ледяная глыба раскалывается на куски, а на еë месте появляется Каин. — Заставили вы меня поволноваться, — говорит парень, беря меня на руки. Спустя несколько дней я лежала в своей кровати с практически здоровой ногой. Как оказалось, Анхея обладает даром исцеления, который работает на людях, ускоряя (пусть и не так хорошо, как у бессмертных) процесс регенерации. Недавно ушел Каин, который теперь таскает мне книги из монастыря, потому что временами накатывающая слабость мешает спокойно передвигаться за пределами усадьбы. Увидев бледную луну за окном, я выбираюсь из постели и медленно одеваюсь. Голову одолевают не самые приятные мысли: разгадка шифра никак не продвигается; ночами меня мучают видения о прошлом с чьими-то холодными руками; Дмитрий ни разу не зашел ко мне после случая в горах. Именно последнее расстраивает больше всего. Почему? Очевидно ведь, что тот поцелуй — следствие стечения обстоятельств. Закономерный итог экстремальных условий, в которые попали мужчина и женщина… Только вот это не помешало мне добраться до знакомой двери, которую я, не думая, оттолкнула в сторону и вошла в прохладу кабинета. — Случилось что? — спрашивает Дмитрий, мельком осматривая меня и возвращаясь к чтению документов. Ни намека на случившиеся. Только холод, похлеще того, который грыз меня в пещере. А чего я ожидала? Что он с порога на меня набросится? Я совру, если скажу, что не желала этого совсем немножко. Тело пробивает волной необоснованного гнева. Сама себе удивляюсь, когда прохожу вперед, запрыгивая на край стола. Словив недоумевающий взгляд, я отвечаю: — Ничего не случилось. — Пришла обсудить то, что произошло в горах? — говорит Дмитрий, откидываясь на спинку стула. Тон его голоса нейтральный, поза расслабленная. Уперев локоть в подлокотник, Дмитрий медленно потирает пальцем нижнюю губу. Голова немного наклонена вбок, из-за чего взгляд исподлобья становится еще тяжелее. Серые глаза проводят лезвиями по моему лицу. Всем своим видом он будто показывает, что знает, сколько раз за эти пару дней я представляла его на себе. На столе, на простынях, в купальне, — разыгравшееся воображение успело подкинуть множество образов. — Думаю, обсуждение будет лишним, — заискивающе отвечаю я, перекидывая ногу на ногу. Короткая бежевая юбка задирается на бедрах. Он смотрит вниз и не торопится поднимать взгляд обратно. — Тогда чего ты хочешь? — спрашивает мужчина, когда его рука ложится на мое колено. — А так непонятно? — бегу пальчиками по его предплечью, добираясь до плеча. — Считай это приказом. Скажи. — Тебя хочу. Дмитрий встает и в одно движение оказывается рядом, угрожающе возвышаясь надо мной. Поцелуй, похожий на укус, обдает меня манящим запахом древесины и мяты. Тяжелые руки беспорядочно бродят по моему телу, стягивают светлую кофту, а потом и облегающую юбку, едва её не порвав. Его напор передается мне, потому подрагивающие руки подбираются к пуговицам на мужской рубашке. Попытки снять её заканчиваются хриплым смешком. Дмитрий раздевается сам и продолжает сминать губами мои губы, пока ледяные ладони грубо сжимают грудь. Холод и сила окончательно дурманят рассудок, и я вскрикиваю, когда большие пальцы начинают играть с сосками. — Ты же понимаешь, что это просто секс и продолжения не будет? — вдруг спрашивает Дмитрий, остановившись. — Нет, конечно, уже представила себя в свадебном платье, — язвлю я в нетерпении. — Всë я понимаю. — Хорошо. Он хватает меня за талию и переворачивает на живот, смахивая со стола мешающиеся папки. Я начинаю дрожать, чувствуя, как кожа соприкасается с гладкой поверхностью. Слышу треск колготок, которые разрывает Дмитрий, потом — звон бляшки ремня. Он отодвигает кружева белья в сторону, проводит рукой по влажным складкам, сжимает их и входит так резко, что из моего горла вырывается оглушающий крик. Воздух вылетает из легких, я теряю способность выдавать связные звуки. Только стоны, громкие и прерывистые. До основания он входит чуть замедлившись. Его так много, что в глазах мутнеет. На мгновение брюнет останавливается, а после устанавливает такой бешеный ритм, что я едва успеваю дышать. Мужчина вдалбливает меня в столешницу, заставляя тело тереться о нее до въедливой красноты. Вихрь боли и удовольствия проносится по мне крупными мурашками, когда на ягодицы обрушиваются хлесткие удары. Он будто наказывает меня за что-то, из-за чего я ломаю ногти, цепляясь ими за край стола. Он выходит из меня, и я думаю, что этим все и закончится, а я так и не достигну пика наслаждения. Но мужчина подхватывает меня за талию и перетаскивает к подоконнику, закинув на него мое дрожащее колено. Его член проскальзывает внутрь и начинает двигаться, плавно набирая интенсивность. Толчки становятся широкими, размашистыми. Я шиплю от удовольствия, упираясь лбом в прохладное стекло. В его действиях нет нежности, ласки, а тем более — любви. В них есть только сжигающее кислород желание овладеть здесь и сейчас. И я ему ни разу не противлюсь. Я подчиняюсь и наконец чувствую себя живой, возможно, даже нужной, необходимой. — Ты так окно разобьешь, — прерывисто шепчет Дмитрий, захватывая мои волосы в узел и притягивая к себе. Его губы жгут шею, а ладонь настойчиво выводит круги на животе. Представляю, как на нем, на попе, на груди проступают алые отпечатки. Пусть он останется хотя бы так, хотя бы невидимыми следами. Наши тела ударяются друг об друга, рискуя оставить синяки. Мокрые шлепки смешиваются с моими охрипшими стонами. Одна рука сжимает шею, а вторая опускается ниже, массируя клитор. Мне недостаточно давления на глотку, я хочу дойти до чертовой асфиксии, хочу, чтобы он вытрахал из меня всю ту пустоту, что сжирает меня каждый божий день. И Дмитрий делает это, когда моя ладонь ложится поверх его. Темп усиливается, воздуха становится критически мало, а наслаждения — до одури много. Оно разрывает каждую мышцу на мелкие волокна. Я перестаю чувствовать собственное тело, уносясь на Небеса и в Преисподнюю одновременно. Мужчина наклоняет меня вперед, выходит и изливается на мою спину. Я смотрю на заснеженный ночной город, темные улочки которого стали невольными свидетелями того, как лед обратился пламенем. Жесткой салфеткой Дмитрий проходится по моей спине. Слышу, как он одевается, и не хочу к нему поворачиваться. Я бы назвала произошедшее ошибкой, если бы сладкая судорога не окутывала ноги, если бы из головы не испарились все гнетущие мысли, если бы мне не казалась такой спасительной эта близость. Мужчина молча стянул с меня разорванный капрон и белье, надел на податливое тело свою рубашку и отнес в спальню, где давно спала Анна. — Я поторопился, когда сказал, что продолжения не будет, — перед уходом едва слышно проронил Дмитрий. Я проваливалась в сон, переполняемая странными чувствами. Что он имел ввиду? Почему моя постель стала внезапно такой огромной, будто в ней должен находиться еще один человек? Зачем я улыбнулась, когда он на прощание коснулся волос губами?***
Тем временем Дмитрий сидел на полу своей спальни с бокалом виски в одной руке и потертой фотографией в другой. Он помнил все, что она забыла. Первую встречу на базе, куда его отправили, чтобы получить больше информации о загадочной книге, скрываюшей тайны Апокалипсиса. Постоянные перепалки с девчонкой, которая считала себя самой умной. Один разговор по душам. Её слезы. Горячая кожа плеча, которая под его касаниями становилась похожей на бархат. Незадолго до этого мужчине сообщили, что его супруга погибла во время очередного землятресения. Сложно сказать, от чего ему было тяжелее: от потери или от осознания того, что зачерствел настолько, что не проронил ни одной слезинки. Их брак и до Апокалипсиса существовал, по большей части, на бумаге. Ошибка далекой молодости, с которой оба свыклись и не хотели ничего менять. Дмитрий давно принял, что просто-напросто не умеет чувствовать. А потом появилась Лэйн. Они переспали. Он уехал через пару дней на другой край страны выполнять новое поручение начальства. Тогда это казалось случайным увлечением, но когда брюнет узнал, что база ушла под землю, что-то внутри сломалось. Дмитрий вспоминал её каждую ночь на протяжении года. В ней словно не было совсем ничего и было абсолютно все одновременно. И это раздражало до скрипа зубов. Мужчине мешали зарождающиеся чувства, мешало еë нежное лицо перед глазами, мешала смерть, которая лишила его и без того призрачной надежды. У Дмитрия создавалось ощущение, что лавина за последние дни накрывала его дважды: в горах и в кабинете. И в обоих случаях речь шла далеко не о снежной стихии. Он понимал, что сейчас его мысли должно занимать лишь то, как не угробить отряд и себя самого. Но осознание это легко рассеивалось, когда он вспоминал её сбившееся дыхание, хрупкую шею и шелк запутанных его пальцами волос. Мужчина думал, что сегодняшняя близость станет жирной точкой в их истории. Взял то, что хотел, и пошел дальше. Однако дальше он пойдет только с ней.