Glitzernder Bernstein

Сталинград не привык относиться к незнакомым людям предвзято: он выступал за святую справедливость и предпочитал делать выводы самостоятельно. Но этот непоколебимый принцип, конечно, рассыпался в пыль, когда Гриша оказался лицом к лицу с Кёнигсбергом. Вторая мировая война оставила след на всех городах, даже немец больше походил на худой и бледный мешок с костями, который, ко всему прочему, был изувечен и теперь передвигался на костылях. Впрочем, даже плачевное положение преданного и брошенного всеми Кенигсберга, не лишало его природной немецкой чопорности и показного высокомерия. Сталинград недовольно хмыкнул: интересно, как долго протянет фриц с подобным характером в Советском союзе? Стоит отдать Грише должное: он, скрипя зубами, познакомился с теперь уже Калининградом и даже немного поболтал с ним. Сталинград сразу начал нервировать его ужасный акцент: немец изо всех сил пытался внятно выговаривать русские слова, не сбиваясь на немецкую речь, это, безусловно, вызывало уважение. — Как звать тебя, фриц? — спросил Гриша в середине разговора. На самом деле чужое имя мало его интересовало, но о новом союзнике нужно знать как можно больше. Услышав неприятное прозвище, Калининград поморщился, но ответил: — Вильгельм. Теперь пришла очередь Гриши морщиться, ведь это "Вильгельм" было произнесено с таким ужасным акцентом, что звучало как "Вильхельм" и невероятно сильно резало слух. — Григорий, — кивнул Сталинград, сверля холодным взглядом иностранца. В целом, желания придушить его на месте не было, мужчина вообще ничего не ощущал к этому человеку, чему, говоря честно, невероятно радовался. У него, увы, хватало проблем, чтобы лишний раз тратить энергию на непонятную и никому не нужную ненависть. — Очень приятно, — фыркнул Калининград и осмотрелся, видимо думал, куда бы ему ретироваться. По сгорбленной спине и лихорадочно бегающему взгляду было ясно как день, что немец его побаивался, а дерзко отвечал по привычке и природной гордости. Сталинград, казалось, хотел сказать что-то еще, но вдруг его позвал Московский, чтобы обсудить какие-то невероятно важные послевоенные детали, которые он теперь слабо помнил. Когда же он закончил, немца уже и след простыл, словно тот не перемещался на костылях с большим трудом, а вполне уверенно бегал на своих двоих. Махнув рукой, Гриша почти сразу забыл о Вильгельме и не вспоминал вплоть до их следующей встречи, когда услышал от него немецкую речь. Вспоминая об этом сейчас, Гриша лишь тяжело вздохнул и глубже зарылся носом в чужие светлые волосы. — Gregor? — спросил Вильгельм, почувствовав чужое дыхание на коже головы. Ему пришлось отвлечься от зачитывания какого-то немецкого произведения. — Неужели настолько скучно? Чужой голос сквозил возмущением, и Гриша вздохнул, поцеловав мужчину в макушку. — Нет, просто задумался. — Ты постоянно витаешь в облаках, когда я читаю тебе. Может мне перестать? — вопрос явно был риторическим и означал крайнюю степень обиды. Волгоград искренне не мог понять, откуда у его возлюбленного привычка задавать вопросы, на которые верного ответа почти невозможно подобрать. Он действительно не любил длинные трактаты на немецком, а ненавистный ранее язык в связке с любимым голосом теперь убаюкивал или вгонял в размышления. — Нет-нет, продолжай, — пробормотал Гриша, спускаясь ниже и утыкаясь носом в теплую шею. — Als Zarathustra dreissig Jahr alt war, verliess er seine Heimat und den See seiner Heimat und ging in das Gebirge. Вильгельм хмыкнул и слегка откинулся назад, сильнее облокачиваясь на Волгоград и вытягивая ноги вдоль дивана. — Als Zarathustra dreissig Jahr alt war, verliess er seine Heimat und den See seiner Heimat und ging in das Gebirge. Hier genoss er seines Geistes und seiner Einsamkeit und wurde dessen zehn Jahr ni... Gregor!— Калининград насупился и попытался повернуть голову, но Гриша удержал его за подбородок и осторожно поцеловал только что оставленный на шее укус. — Не отвлекайся, Вильгельм, — шепнул Волгоград на ухо немцу и слегка подул на ушную раковину, заставляя мужчину вздрогнуть. Калининград выглядел озлобленно и все так же по-немецки строго, но ярко пылающий на щеках румянец и участившееся дыхание выдавали его с головой. — Ты невыносим, — прошипел Вильгельм, удерживая в слегка подрагивающих руках книгу. Неожиданные приставания он до ужаса не любил и с завидным постоянством в ответ на чужую нетерпеливость бил Волгоград по рукам и заставлял ждать хотя бы до конца главы. Но сегодня Калининград был не прочь закончить чтение пораньше: было ли то связано с двухмесячным воздержанием или тонкостями Юпитера в созвездии Тельца, Вильгельм не знал, но, сказать по правде, значения это не имело. Он принял правила игры и вновь опустил взгляд в книгу, всем своим видом показывая, что варварское поведение возлюбленного не помешает его великой миссии. — Endlich aber verwandelte sich sein Herz,—und eines Morgens stand er mit der Morgenröthe auf, trat vor die Sonne... Охх, — Вильгельм тихо заскулил, когда чужая рука проникла под домашнюю футболку и щекотно огладила ребра, а бессовестные зубы куснули ушную раковину. — Мммм. — Ты так быстро сдаешься, — чуть усмехнулся Гриша, когда Калининград откинул голову назад и прикрыл глаза. — На допросе бы долго не продержался. Что уж взять с немца? — Прежде всего стоит взять немца, а потом размышлять о допросах и пытках, — буркнул Вильгельм, стукая Волгоград по лбу увесистой книгой. — unglücklicher fetischist . Гриша на это весело хмыкнул и забрал из чужих рук тяжелый многотомник, чтобы Калининград не смог в случае чего со всей силы врезать своему парню (а случай чего представится). Наивный немец подвоха совершенно не ожидал, расслабился в чужих руках и без какого-либо сопротивления отдал книгу, проводив ее расфокусированным взглядом. Волгоград улыбнулся и резко опрокинул Вильгельма на живот, навалившись сверху. Действие было совершено с крайней осторожностью, ведь несмотря на то, что Гриша почти не показывал этого, он всегда волновался о благополучии своего партнера. Тот совсем обомлел и ошалело смотрел на него через плечо, предпринимая попытки побега (впрочем, неудачные). Калининград дергался и ворчал, на что Волгоград лишь мягко ухмылялся. — Gregor! Нельзя ли быть нежнее? — прошипел Вильгельм, очаровательно хмуря светлые брови. В самом деле, он показушничал, от резких действий со стороны любимого он по неизвестной причине кайфовал, но, будто назло ему, Волгоград всегда был очень нежен и осторожен. — Извини, милый, — промурлыкал Гриша в ответ, опускаясь к чужой пояснице и касаясь губами бледной кожи. Волгоград одной рукой переплел их пальцы, чувствуя, как гневно Вильгельм сжимает его запястье, а второй медленно стянул с возлюбленного широкие домашние штаны. Калининград прогнулся в спине, намеренно ограничивая (пытаясь) Грише доступ к позвоночнику. Волгоград на это хмыкнул и слегка ударил Вильгельма по ягодице, вызывая мелкую дрожь и протяжный стон. Да, Калининград тоже был фетишистом, и что теперь? Гриша осторожно огладил покрасневшую кожу и прижался к ней поцелуем: на самом деле он не любил применять силу в постели и делал это только когда Вильгельм просил, да к тому так осторожно, чтобы ни в коем случае серьёзно не навредить. Его партнер же не был привередлив в этом плане, он всецело отдавался Волгограду и позволял тому делать все, что он пожелает. Однако, что греха таить, когда Гриша кусал его, тянул за волосы и резко вбивал в матрац, Калининград стонал в голос, а тело сводило сладкой истомой. Вильгельм повернул голову вбок и нахмурился, глядя в красные глаза, наполненные бесконечной нежностью и любовью. Калининград был капризен в постели и показывал это с умением настоящего профессионала. Волгоград виновато поцеловал его в спину - извинился. Он медленно водил руками по чужому напряженному телу, круговыми движениями массируя спину. Вильгельм уже не молод, а старые травмы и события до сих пор отдавались болью в некоторых частях тела (в частности, спине). Не то чтобы она сильно мешала жить, с годами мужчина привык не обращать на нее внимания, но осторожный массаж отдавался теплыми волнами удовольствия. Калининград расслабленно выдохнул и сложил руки под головой. — Приподнимись пожалуйста, — тихо попросил Гриша своим хриплым низким голосом, вызывая благоговейный вздох у Вильгельма. Дважды его просить было не нужно — мужчина встал в коленно-локтевую и слегка прогнулся в спине. Не слишком сильно, чтобы потом не болел позвоночник, но весьма ощутимо, чтобы Грише было удобнее. Вильгельм прикрыл глаза и призывно подался назад. Волгоград влюбленно вздохнул, после чего Калининград услышал позади шуршание и звук открывающегося ящика комода. Не успел он мысленно дочитать отрывок "Kritik der reinen Vernunft”, как почувствовал у входа чужие холодные от смазки пальцы. Вильгельм закусил губу и попытался обернуться к возлюбленному, но резко втянул носом воздух и прижался лбом к своим предплечьям, когда один палец осторожно вошел в него. Больно не было: Гриша был очень осторожен, да и для Калининграда это далеко не первый раз. Уйдя в раздумья, Вильгельм не заметил, как внутри оказалось уже два пальца. Волгоград осторожно повернул запястье и безошибочно (за годы получил богатый опыт) надавил на бугорок нервов, вырывая хриплый стон. Мужчина прогнулся в спине, а позвоночник болезненно заныл, заставляя охнуть. От Гриши этот момент не укрылся, и он, вытащив пальцы из чужого зада, помог Вильгельму перевернуться и лечь на спину. Картина, конечно, была невероятной: светлые волосы растрепались, челка прилипла к вспотевшему лбу, дыхание участилось, а щеки предательски раскраснелись. Калининград был прекрасен во всем, что он делал (даже если не делал ничего), и Гриша, честно, не мог оторвать от него свой влюбленный взгляд. Волгоград вновь ввел пальцы внутрь, продолжая растягивать Вильгельма, а сам тем временем прижался к его губам своими. Поцелуй вышел мягким и нежным, совсем не подходящим ситуации, но казался таким нужным и важным. После очередного нажатия на простату Калининград сдавленно охнул в поцелуй. — Давай уже, — пробурчал он, отстраняясь и вплетая пальцы в чужие темные волосы. Его янтарные глаза горели желанием, смешанной с щемящей нежностью, а большего Волгограду было не нужно. Он отодвинулся от Вильгельма, доставая презерватив и выполняя все нужные приготовления. Вскоре он вновь прижался к своему партнеру, закинул его ноги себе на плечи и чмокнул в нос, одновременно с этим толкаясь внутрь наполовину. Калининград простонал громче обычного, хватаясь за предплечья Гриши и откидывая голову на подушку. Вильгельм всегда был слишком тихим: ему не хотелось привлекать лишнего внимания, а собственный хрипловатый голос казался неуместным. Волгоград это, конечно отрицал, уверяя, что приятнее него не слышал ничего и никогда. Вильгельм всхлипнул, когда мужчина сделал первый толчок, входя глубже. Звук вышел ужасно пошлым, и Калининград покраснел еще больше, сильнее стискивая чужие руки (кажется, останутся следы). Гриша столкнулся лбом с Вильгельмом и прикрыл глаза, начиная вбиваться размеренными толчками. Калининград мычал и всхлипывал, руки потряхивало от приятных ощущений, а привычный запах чужого тела и одеколона сейчас сводил с ума. Ноги заныли от неудобной позы, но Вильгельм уже не обращал на это внимания. Волгоград тем временем (ура) нашел нужный угол и следующим толчком попал по простате, вырывая громкий стон. Калининград выгнулся и тяжело задышал. Гриша на это мягко улыбнулся и отстранился, ускоряясь. Каждым резким толчком он попадал в ту самую нужную точку, заставляя Вильгельма позорно всхлипывать и стонать. — Gregor, Ich bin jetzt.. Волгоград лишь кивнул и в последний раз толкнулся, кончая с хриплым стоном. Несколько секунд ушло на то, чтобы прийти в себя. Гриша открыл глаза и увидел Вильгельма, который недовольно морщился, глядя на лужицу собственного семени на своем животе. Волгоград отстранился, завязал презерватив узлом и отправился в туалет, чтобы выбросить. Вернулся он уже с влажным полотенцем в руках, а Калининград за это время не сдвинулся и на миллиметр, лениво глядя на метания Гриши. — Все хорошо? — С улыбкой спросил он, вытирая чужой живот. — Ja. Wir haben das Buch nicht zu Ende gelesen, — сказал Вильгельм, поворачивая голову в сторону любимого многотомника. Волгоград поморщился и нежно поцеловал любимого в нос. — Давай не сегодня, я уже подустал? — Тогда я хочу чаю, — с улыбкой пробормотал Калининград, потягиваясь.