и всё же

      Скарамучча никогда не любил его надменной улыбки. Ему никогда не нравились его вечно идеально уложенные волосы, – иногда это даже бесило, — и родимое пятно на щеке у него странное. Лини в принципе никогда ему не нравился.       И всё же, почему то ему приходилось прикладывать большие усилия, чтобы игнорировать то, как его тянуло к блеску тех пурпурных глаз. Их он тоже, кстати, не любил никогда.       Зато бёдра у Лини были красивые, мягкие, бархатные. Он узнал это случайно, когда на втором курсе они отмечали удачно сданную сессию. Когда совершенно случайно они остались одни, в зюзю пьяные и от чего-то возбужденные. Как позже выяснил Скар, бёдра блондина прекрасны не только на вид, но и на вкус.       С того же момента он взял глупую привычку. Теперь каждый раз он, умело пользуясь языком, вырисовывал мокрыми дорожками на чувствительной коже незамысловатые узоры, иногда оставляя после себя багровые отметины. Пускай Лини и ворчал всегда после такого, ведь с такими «украшениями» любимые короткие шорты не наденешь, но никогда даже не думал просить прекратить. Наоборот зарывался тонкими пальцами в тёмные пряди, несильно надавливая на его затылок, лишь бы Скар не прекращал, лишь бы не так скоро.       А он никогда не был против подразнить Лини. Пускай и выцеловывал каждый миллиметр бедра, но не переходил так быстро к «самому-самому». Если и поднимался выше, то к впалому животу, вёл языком меж слабо виднеющихся кубиков пресса, игнорируя редкие вздроги.       Всё прямо как по сценарию, всё прямо как сейчас.       Скарамучча осторожно давит на его грудь, заставляя лечь на мятые простыни, а тот послушно поддается чужой ладони. Скар мягко, почти неощутимо касается губами горячего плеча. Оставляет такие же невесомые поцелуи на ключице, медленно поднимается к шее и наконец заканчивает на заострённой линии челюсти. Лини за это время не проронил ни звука, если не считать периодически громкие вздохи.       Он всегда в такие моменты становился несвойственно тихим и уязвимым.       Руки блондина обвивают чужую шею, мягко поглаживая затылок, а тот послушно поддается им навстречу. И целует. Медленно, почти лениво сминает некогда покусанные им же губы, теперь словно извиняясь за то. А Лини с удовольствием принимает эти извинения, даже если никогда и не держал всерьёз зла на темноволосого. Пускай тот хотя бы покается, ему полезно. И, может быть, совсем чуть-чуть приятно.