One love, one heart, one destiny

Яркий блеск софитов мешает нормально видеть. Он щурится недовольно, и глаза прикрывает ладошкой, где на безымянном пальце, в рассеянном свете элегантно сверкало тонкое золото обручального кольца. Высокая фигура изящно проплывает между шумной толпой, людьми в ней, которые снуют туда-сюда просто без дела, и взглядом тёмных, гипнотических кофейных глаз, ищет кого-то. Кого-то в виде своего мужа, что затерялся в толпе, стоило им только приехать на этот званый вечер. И вот уже в течении целого часа Сонхва бесцельно бродит один, занимая себя всем, чем только можно. Правда, ему это уже слегка поднадоело… Красные туфли на тонких шпильках-каблуках чётко отсчитывают количество шагов: раз-два, раз-два, как если бы мерно и нерасторопно стучал маятник настенных часов. Чёрное, обтягивающее коктейльное платье даже слегка сбивается, настолько обычно следящий за каждой самой мелочной деталью своего внешнего вида Сонхва был отвлечён, занят поисками знакомой широкой спины. И среди этой громкой, чересчур разукрашенной и густой толпы, на одном из дорогих кожаных диванов, Сана выцепить, спустя долгих двадцать минут, удаётся. Бывший Пак цокает недовольно себе под нос, продирается буквально сквозь кучу людей, не спуская взгляда с силуэта мужа ни на секунду, и при этом умудряясь лавировать между импровизированными коридорами разномастных личностей так, будто с самого детства балету учился. Сонхва очень устал. Ноги, кажется, были не готовы к такому мучительному испытанию — почти весь вечер проходить на чёртовых шпильках, и при этом ещё и улыбку милую, нарочито наигранную из себя давить. Да, он был узнаваем здесь. Мало кто не распознал в нём мужа того, кто одним своим именем благоговейный страх наводит, заставляя колени буквально дрожать и подгибаться. Правда, с одним единственным это работало совсем в другом ключе — не имя Чхве заставляло колени дрожать, а его ласковый голос, нежные и горячие прикосновения, его сила и, наконец, осознание того, как же настоящий Сан не похож на того, кого изображает себя на публике. Их брак был особенным. Они поженились около года назад, руководствуясь не чувством страсти или долга, а чем-то более глубоким. Сонхва был яркой звездой, постоянно желающей находиться в центре внимания и сражать своим неповторимым сиянием каждого, а Сан — его надежной, тихой гаванью, несмотря на свой высокий статус в узких кругах криминального общества. Будучи настолько разными, вместе они дополняли друг друга, создавая неразрывную связь, которая выдерживала любые испытания. И в объятиях Сана, в его нежных прикосновениях, с его трепетными, осторожными поцелуями Сонхва чувствовал себя по-настоящему нужным. Нужным и, самое главное, горячо любимым. Всё таки добравшись до цели, намеченной ранее, Сонхва тяжело вздыхает, будто забывает, как дышать, и на мгновение застывает около кожаного дивана, глядя на мужа печально, совсем расстроенно. Ещё немного — и хныкать начнёт обиженно, ведь Чхве даже так не отрывается от разговора с собеседником, хоть и видит рядом до боли знакомый статный силуэт. Хва обиженно дует плюшевые, покрытые слоем красной помады губы. Если бы не условия, в которых они находятся сейчас, он бы уже давно вселенскую обиду на наглого мужчину, который его в упор не замечает, затаил. И, конечно, бедному, страдающему от скуки и от усталости Сонхва совсем ничего не остаётся, кроме как бесстыже прервать чужой, по-видимому, важный разговор, просто изящно приземлившись на колени Сана. Тот реагирует мгновенно: за талию тонкую хватается одной рукой, пока вторая за бедро, покрытое тёмной шёлковой тканью платья, цепляется, не позволяя парню свалиться на твердый пол. А Сонхва и рад такому неожиданному вниманию: тонкими, ничем не прикрытыми руками худыми шею обвивает крепкую, держится так, что уже вряд ли отпустит, утыкается в плечо чужое, потирается слегка об ткань чёрной деловой рубашки мужа, и улыбается блаженно. Даже если попросят встать — не отцепится. — Что такое, звезда моя? — заботливо шепчет мягкий, грубоватый, но при этом привычно нежный голос Сана. Видимо, он решил не продолжать своего разговора с собеседником, и почти сразу же переключился на сокровище, что буквально упало ему в руки. Сонхва же, состроив самое страдальческое выражение лица, снова губы надувает, хнычет наигранно обиженно, и скулит совсем тихо, недовольно и капризно: — Домой хочу. Я так устал, у меня очень болят ноги… — а в глазах и правда океан усталости плескается. Он уже вот так, прямо на коленях у мужа, пока его обнимают сильные руки, уснуть готов, и плевать ему и на шум вокруг, и на людей, и вообще на всё и на всех. Абсолютно плевать. — Зайчонок, потерпи совсем немножко, ладно? Как только я закончу дела, мы сразу же поедем домой, хорошо? — на его лоб поцелуй мягкий ложится, а спустя секунду — на щёки, на носик аккуратный, и в завершение этого ещё и на губах нежный чмок остается. Но темноволосый категорически против. Он не хочет ждать, а если быть точнее, просто не умеет. Он от поцелуев уклоняется максимально, насколько это возможно в его положении, и снова скулит. Тихо так, едва слышно, и снова заявляет по-детски обиженно: — Не хочу терпеть, не хочу! Я сейчас устал, а это значит, что мы поедем домой сейчас! — ни ласки горячие, приятные, ни нежные поцелуи не в силах задобрить сейчас Сонхва, и, кажется, будучи в самой сильной стадии своего возмущения и обиды, он мужа по плечу хлопает. Ему всё равно этот удар, будто укус комара. Такой же едва ощутимый. — Сейчас поехали домой. Если не согласишься, я тогда сам уйду — такси себе закажу. Сан понимает, что никуда он своё счастье одного не отпустит. Тот таких делов натворить может, что будь здоров, и за ним глаз да глаз нужен. Он так же понимает и то, что отказать своему чудесному крольчонку просто не сможет. Слишком уж Сан падок на эти пухлые, надутые в расстройстве сильном губы, и эти глаза большие, щенячьи совсем, так просящие его всего лишь об одном — бросить все свои дела ради него, и просто поехать домой — в то самое комфортное для них двоих место. Там, где они могут полностью отдаться только своим чувствам и друг другу. Совсем недолго подумав, Сан спешно прощается со своим теперь уже не собеседником, ведь ни его имени, ни тем более фамилии он не запомнил — оно ему к черту не сдалось. Он встаёт с дивана, совсем уж легко подхватывая свою драгоценность на руки так, будто тонкая фигурка Сонхва ничего не весила, и уходит из душного, пропахшего всевозможными одеколонами и духами помещение, выходя на свежий воздух. Его муж на его же руках мурлыкает довольно, удовлетворённо глаза прикрывает, считая своей маленькой, личной победой то, что супруг снова так легко поддался ему, и сделал так, как хочет именно он. Потому что Сонхва знает — стоит только глазки жалобные состроить, и муж уже растаял. Он не в силах устоять перед ним. Это очевидно банальная истина. Сан только хмыкает тихо, глядя на то, насколько счастливым выглядит его муж, и осторожно поправляет эту коалу, буквально висящую на нём, чтобы достать ключи из кармана строгих брюк. Одно нажатие кнопки, и где-то совсем рядом издаёт знакомый звук разблокировки черная восьмая Audi. И уже через пару минут Чхве бережно усаживает свою звезду на переднее пассажирское, бережно снимает с его ног туфли, и целует в колено нежно, после чего шепчет: — Отдыхай, звезда моя. Ты сегодня хорошо постарался, моя умница. Теперь мы едем домой. — Сонхва счастливо и устало улыбается, кое-как разлепляя глаза, ведь он чуть было не уснул, будучи согретый теплым телом своего мужчины. Чхве пересаживается на водительское сидение, и заводит машину. Во время неспешной поездки по пустынным ночным улицам города большая ладонь ложится на колено уже почти дремлющего на пассажирском в не совсем удобной позе парня, и этот момент кажется Сану слишком комфортным. Ведь сколько бы он ни ездил по разным городам и странам, единственное место, которое было комфортным для него всегда и в любое время, несмотря на собственное настроение — дом. Дом, где его всегда ждёт любимый супруг, который всегда с распростёртыми объятиями ждёт его. Пускай даже и прошло совсем немного времени, но, прожив год с этим маленьким, нежным кроликом, Сан знает наверняка — их связывает одна любовь, одно сердце, одна судьба.