Беспризорник сердца моего

Аси ни за что бы себе в этом не призналась, но она завидовала Яману. Она была искренне рада за него, правда, его радость от возвращения в свою семью после стольких лет разлуки ощущалась как собственное счастье. Хотя не все были рады внезапному появлению Ямана, но у него теперь была мама, которая ждала его все эти годы. Один этот факт перечеркивал яростный протест новообретенного брата и подозрительного равнодушие отца. Но где-то глубоко внутри она завидовала: обрести настоящую семью — вот, что было ее мечтой. Аси никогда не жаловалась, ее устраивала жизнь с братьями, они были друг для друга поддержкой и опорой, а Яман — герой ее детства и девчачьих фантазий, — защищал всех и помогал, как глава их маленькой семьи. Но где-то внутри нее жива была жажда узнать, кто ее родители и почему они посчитали Аси, настолько недостойной, что выбросили умирать на улицу. Или, возможно, она просто несправедлива, и родители ее любили, но трагически погибли, и о маленькой девочке просто некому стало заботиться. Аси хотела узнать хоть что-то: без этого пазл как будто не складывался, как будто она не сможет стать целой, не сможет стать важной и ценной, не заполнив этот пробел хоть какой-то правдой. Аси никогда раньше не пыталась найти родителей или узнать о них что-то, но с появлением Сойсаланов в их жизни она задумалась об этом все больше и больше. Яман нашел свою семью, а Джеса, кажется, не волновало, кто он и откуда, он предпочитал жить здесь и сейчас. Если бы был жив Умут, он бы смог ее понять, но сейчас он в лучшем мире, а Аси предстоит справиться со всем самой. В тот вечер в их обветшалый дом Яман пришел с новостью. — В смысле переезжаем? Как переезжаем? — от возмущения Джес даже оторвался от ужина. — Если я скажу молча, ты выполнишь? — ответил Яман, забрасывая внутрь очередную ложку. Он всегда старался контролировать себя, когда они жили впроголодь, чтобы всем досталась еда, хотя Аси знала, что он недоедал. Она старалась накладывать ему немного больше, чем братьям, но так, чтобы это было незаметно. Но сейчас, когда они могут позволить себе какую-угодно еду, Яман отрывался и уже заметно поднабрал, но вся масса уходила в мышцы, делая его внешне более взрослым и мощным. Эти телесные изменения заставляли Аси томно вздыхать, как будто она какая-то книжная героиня, и предаваться скромным (а иногда и не очень) мечтам перед сном. — Конечно, нет, брат, когда я делал что-то молча, — ответил Джес, снова принимаясь за еду. — То-то и оно, — Яман повернулся к Аси, и ее сердце привычно подпрыгнуло, — а ты что думаешь? — Я не знаю, это очень необычно, — пожала плечами девушка. — Да и как мы уедем? Здесь вся наша жизнь. — Здесь вся наша прошлая жизнь, а мы начнем новую. — Но это же твоя семья… — начала было Аси, но Яман ее прервал: — Это наша семья. Вы моя семья, и они моя семья. А вместе мы одна большая семья. Мама очень хочет, чтобы мы были вместе. — Ага, а потом мы обнимемся и будет заплетать друг другу косички, смотря вечерние новости, — прервал друга Джес. — Ты хоть понимаешь, что ты несешь? Как мы будем жить в одном доме с… — парень театрально скривился, — этими. Яман неодобрительно посмотрел на брата, от чего тот смутился. — Под этими ты имеешь в виду моих сестер и маму, да, Джес? Моего деда? Отца? — Ты же знаешь, кого я имею в виду, — Джес примирительно поднял руки. — Не позволяй ему испортить тебе настрой, — наставительно сказал Яман. — Тем более, я хочу жить со своей семьей, узнавать их, наверстывать все те годы, которые я пропустил, но я не могу жить в особняке, зная, что вы живете здесь. Просто не могу. В комнате воцарилось недолгое молчание, которая осторожно прервала Аси: — Думаю, нет ничего страшного, если мы попробуем жить получше, раз уж выпал такой шанс. — И ты туда же! — возмущенно поднял руки Джес. — Ну а что, ты хочешь всю жизнь здесь и торговаться на улице тем, что даже называть нельзя? Такая, по-твоему, нам уготована жизнь? — Как ты не понимаешь, Аси, мы там будем нахлебниками. Они из жалости нас приглашают, а ты и рада. — Джес, какие нахлебники, что ты такое говоришь… — вставил Яман, но в споре Аси и Джес замечали лишь друг друга. — Да, может и рада, может я хочу чего-то достичь в этой жизни, кем-то быть, а не застрять в этом районе навсегда. Жизнь и так была не слишком добра к нам, так зачем отказываться от такого подарка судьбы? Тем более, если что, мы всегда сможем вернуться! — Я смотрю, ты уже все решила. — Представь себе, решила! Если ты не хочешь, можешь оставаться здесь, посмотрю, как ты будешь себе готовить. Хотя я думала, именно ты ухватишься за предложение Ямана руками и ногами. — Почему это? — настороженно спросил Джес. — Как это почему? Упустишь возможность жить в одном доме со своей… — Аси сделала паузу и томно вздохнула, — принцессой? Смотря, как Джес поменялся в лице, Яман и Аси захихикали. — С этого аргумента надо было начинать, да, Джес? Столько бы времени сэкономили! — подавляя улыбку, спросил Яман. Джес ничего не сказал, но весь оставшийся вечер сидел, надувшись, пока Аси и Яман придумывали миллион способов, как «случайно» можно столкнуться с Чаглой в особняке. Джес доел ужин и, назвав их предателями, ушел спать. После ужина Аси мыла посуду на кухне, а Яман вытирал ее и ставил на полку. Аси наблюдала, как мышцы перекатываются под кожей Ямана, когда он трет очередную тарелку, и думала, что это почти семейная идиллия. Что в каком-то другом мире они с Яманом могли бы быть вместе и каждый вечер мыть и вытирать посуду в их небольшой квартирке на окраине Стамбула. Но в этой жизни Яман не принадлежал Аси — его душой и телом владела Руйя, изящная, красивая, холеная, как с картинки. По сравнению с ней Аси — дворовой котенок, лохматый и вечно голодный. У нее просто не было шансов с самого начала. Она могла бы продолжать бороться за свою любовь, но беда том, что Руйя тоже принадлежала Яману. А Аси… Аси не принадлежала никому. — О чем задумалась, сестренка? — спросил Яман, перехватив ее взгляд. Аси сперва хотела смутится, но потом вспомнила, что Яман все равно никогда не смог распознать ее чувств. — О переезде, — ответила Аси, складывая полотенце в ящик. — Уже давно пора спать, завтра тяжелый день. — Ты права, завтра мы навсегда покинем это место. *** Несли весь дом подняла на уши, готовя новые комнаты для Аси и Джеса. Почему-то она решила, что в этом процессе должны участвовать все домашние, а не только домработницы. — Ведь это же наша семья! А вы как будто не рады! — восклицала Несли, подбирая постельное белье для комнат. Сегодня она, на взгляд Алаза, слишком много восклицала. Ее энтузиазм разливался по всему дому, грозя задушить в своих ванильно-розовых парах все живое. Восторг дочери разделял дедушка: он говорил, что всегда хотел большую семью, а Несли подарила ему всего четверых внуков. Разве это много? Хорошо, что теперь их стало на двое больше. — Шесть — вот это число, что надо! — восклицал Эшреф. В его голосе были такие же нотки раздражающего Алаза энтузиазма, как и в голосе Несли. На удивление, даже Чагла, обычно пренебрегающая гостеприимством и презирающая бедность и все, что с ней связано, вызвалась помогать маме и даже подобрала гардероб свой новой сестре — естественно, из той одежды, которую больше не носит. Как удачно, что у них с Аси один размер. — А что? — возмущенно спросила Чагла, перехватив взгляд брата. — Я всегда хотела себе сестру-ровесницу, а мне почему-то достался ты. Серхан самоустранился и, сказав, что у него много работы, отправился куда-то с утра пораньше. Некому было разделить недовольство и возмущение Алаза — все домашние как будто сговорились, и ждали переезда Аси и Джеса, как манну небесную. Алаз, только смирившийся с тем, что в их доме живет Яман (или Али, как его упорно называла мама), не мог согласиться с тем, что в их доме будет на два раздражающих человека больше. Алаз бы уже давно съехал — у него был небольшой, но свой дом в городе, где он обычно устраивал тусовки, — но он не мог оставить Чаглу в доме, где будет жить парень, пускающий на нее слюни, в количество которых можно было захлебнуться. А Аси… Против переезда Аси Алаз не имел ничего. И это была единственная причина, почему он сейчас не рвал горло, доказывая маме, почему им нельзя переезжать. Во-первых, он искренне верил, что молодой и красивой девушке не стоит жить в трущобах (даже если у нее всегда с собой нож), а, во-вторых… Алаз не хотел себе в этом признаваться, но он не мог забыть их поцелуй. Точнее, никакого «их» поцелуя не было: он ее поцеловал, а она застыла в растерянности, пока он не оторвался от нее. Он бы не назвал это настоящей болью, но это было неприятно: видеть, как после всех тех лет, пока Алаз крутился вокруг Руйи, пытаясь ей понравиться, она моментально его забыла, стоило только Яману появиться на горизонте. Алаз был растерян от того, как откровенно они были влюблены друг в друга, не стесняясь никого, проявляли заботу и бесячую нежность. Но не его одного выбило из колеи это зрелище: Алаз успел заметить, как поменялось лицо Аси прежде, чем она убежала. Это еще одна причина, по которой Алаз не мог понять Ямана: как он мог столько лет жить рядом с такой красоткой, которая смотрела на него, как на восьмое чудо света, и даже не пытаться к ней подкатить. Со некой доли злорадства Алаз подумал, что Руйе, возможно, достался импотент. Когда Алаз поцеловал Аси, ему вдруг в голову пришла мысль, что это, скорее всего, ее первый поцелуй. И он совершенно бессовестно его украл. Наверняка, Аси мечтала, что первый поцелуй ей подарит ее герой — смелый и благородный Яман. Но Алаза совсем не мучила совесть — потому, что поцелуй ему понравился даже больше, чем ему хотелось бы. Ее губы, в отличие от колючей и дикой внешности, были мягкими и нежными, как… зефирка. И примерно такими же сладкими. Поэтому Алаз совсем не был против того, что Аси переедет в особняк. Не то, что бы он на что-то наделся, но он был уже достаточно опытным мужчиной, чтобы понять, что его к ней влечет. Вообще, у Алаза был другой типаж (если не брать во внимание Руйю) — он обычно предпочитал фигуристых девушек со светлыми волосами, в коротких платьях и облитых парфюмом с головы до ног. Но только слепой (такой, как Яман) мог не видеть, что у Аси изящная, утонченная фигура с округлостями в самых нужных местах. И ей не нужна была облегающая одежда, чтобы Алаз это заметил. Но это совсем не значит, что он собирается встречать новоприбывших с транспарантами «Добро пожаловать!» у входа. — Я к Толге, до утра можете не искать, — объявил Алаз маме и сестре. — И почему я не удивлена? — Чагла театрально закатила глаза. — Потому что я живу, чтобы соответствовать твоим ожиданиям, — ответил Алаз, направляясь к двери. Он действительно собирался в бар к Толге, но до этого у него было еще одно дело.