Старик Фрейд говорил, что страх — это отвергнутое либидо. Сколько бы я ни пытался разобраться, до меня так и не дошло.
Значит ли это то, что у меня стоит на соседского мальчика, с которым мы в детстве гуляли?
Тогда у меня ещё была нормальная семья, ну, смотря что считать за нормальность. Мама болела идеей о том, что мне нужен
свежий воздух — как будто в городе его было недостаточно, — поэтому мы жили на самой его окраине. Я тогда учился в начальной школе, и добираться до неё было чёрт знает сколько. За мной приезжали почти сразу после уроков, и когда все мои одноклассники оставались, чтобы провести время, я угрюмо садился в машину. Родители говорили, что я мог взять кого-нибудь с собой, но ведь прикол друзей в том, что ты можешь проводить с ними время без надзора предков.
Я не считал себя изгоем, просто всем было как-то плевать на меня, как и мне на всех. К тому же, если ты хочешь что-то слишком долго, но никак не можешь этого получить — становится всё равно.
Наш район был раем для старпёров. Делать нечего: никаких вам автоматов, видеосалонов, магазинов комиксов; из развлечений только соседский пёс с обвисшим ухом и бабка с деменцией. И конечно «
свежий, блять,
воздух».
Лукас приехал, спустя год, как я попал в эту дыру. Его родители всеми силами старались избежать того, чтобы сын связался с плохой компанией. Они считали, что город кишит маргинальными личностями, но я даже тогда не понимал, как бы переезд уберег их сына от того, чтобы встретиться с ними в школьное время. Здесь стоит менять страну, а не тешить себя слепыми иллюзиями. Или просто забить хрен: в конце концов, если бы он захотел связаться с плохой компанией, то непременно бы так и сделал.
Люк был младше, но за неимением альтернативы, мы с ним стали друзьями.
Меня многое в нём раздражало. Часто я чувствовал себя нянькой. Будто бы мне поручили следить за «младшеньким», пока родители занимаются своими делами. Не спорю: иногда это было весело. Мы с ним носились по лесу, воображая себя героями, лазали по деревьям, заглядывая в каждое дупло, вырезали на стволах какие-то опознавательные знаки, руны, или любое другое дерьмо, что взбредало в наши детские кочерыжки.
Один раз он забрался на ветку и захотел встать на неё, как «homo erectus». Я никогда не считал себя каким-то трусом, мне ближе термин «здравомыслящий». Короче, даже мне в свои неполные девять лет казалось, что идея плохая. Я бросил забираться на дерево обтер руки и стал смотреть за тем, как всё обернётся.
Поначалу Люк держался за ствол, буквально вцепился в него, пока его колени не перестали так неистово дрожать. А потом он отпустил и наслаждался своим триумфом секунд десять — ровно столько, сколько смог простоять, задержав дыхание.
Далее он качнулся вперед и, как в замедленной съемке, стал балансировать, махать руками, выпучив глаза.
Я, как самый отвратный друг, в первую очередь подумал, как мне влетит, если с ним что-то случится. Во вторую — только бы не спиной.
Лукас проявил невероятную смекалку и решил выбрать меньшее из зол — до такого даже я не додумался. Когда он окончательно потерял равновесие, то ума ему хватило развернуться так, чтоб ветка оказалась у него между ног.
Рёв стоял страшный, даже слезы были, но Лукас сумел удержаться. Он приник к ветке всем телом, обхватив её руками и ногами. Ну и видок у него был. Прямо как потрёпанный кот, загнанный на дерево псом с обвисшим ухом.
В общем, Лукас был удивительно хорош в том, чтобы нарываться на проблемы, а потом чудом из них выбираться. Не всегда без моей помощи.
Может, не зря его родители беспокоились о том, что в городе он нашел бы ещё больше приключений за свою детскую задницу.
Яркие картинки, наполненные теплом, резко тускнеют; вместо них…
***
Чувствую, будто сердце сейчас остановится. Чувствую тошноту. Сложно дышать.
Кровь прилила к лицу, она пульсирует в висках, заглушая всё вокруг.
Кто-то бьёт меня по щекам.
Я под толщей воды, и я не могу выбраться. Сколько бы я ни дергался, как бы я ни старался вытолкнуть тело, оно погружается только глубже.
Это страшно — такая смерть. Когда ты ещё не умер, но понимаешь, что умрёшь очень и очень скоро, и не в силах ничего с этим сделать. Даже закричать, и то не можешь.
Что происходит с хрупким сознанием, когда человек встаёт перед лицом смерти? Какова его последняя мысль, перед тем, как вода хлынет в лёгкие мощным потоком и будет наполнять их до тех пор, пока они не разорвутся изнутри?
«Мама».
— Мистер Джонсон!
Воздух ворвался в ноздри. Я резко сел на кушетке, так, что чуть с неё не свалился. Тело била мелкая дрожь, глаза щипало от соли.
Слева от меня сидел мозгоправ — крупный мужчина лет сорока в вязанном жилете цвета детских испражнений, натянутого поверх голубой рубашки, — и смотрел на всю эту картину с совершенно невозмутимым лицом.
— Всё в порядке, это всего лишь воспоминания. Здесь вы в безо…
— Да пошел ты нахуй!
Мне хотелось ему врезать, но вместо этого я просто поднялся и, шатаясь, направился к выходу.
Тело хреново слушалось: ноги как ватные, руки дрожат, перед глазами плывёт, а в ушах гул. Я доверился мышечной памяти и шел, опираясь на стену, пока не оказался в одной из кабинок туалета реабилитационного центра.
Грязное сидение унитаза приняло мой костлявый зад. Я качался, обнимая себя руками.
Я плакал.
Я чувствовал себя тем самым загнанным зверем.
Сколько раз я ходил к этим мудакам, и всегда одно и то же: гипноз, психоз, слёзы в толчке. Конечно, после всего этого я только сильнее хочу вмазаться — это ебучий замкнутый круг.
Они хотят уберечь меня от наркотиков, сделать нормальным членом этого блядского общества, но не могут уберечь даже от приступов удушья во время своих гениальных психологических практик.
Мне казалось, я давно уже обо всём забыл, и даже спокойно мог рассказывать эту историю, пока меня не привели на сраную терапию. Почему-то они считают, что мне нужно помнить. Они пытаются связать травмирующие воспоминания с моим желанием употреблять героин, и тем самым провоцируют желание употреблять ещё больше.
Они считают, что в ходе течения латентной фазы я приобрел «комплекс неполноценности» и теперь «наполняю» себя дурью. Они говорят это с таким гордым лицом, воображая, что вскрыли всю правду-матку, и ты теперь должен им в ноги кланяться. Мне в такие моменты хочется харкнуть в их надменные физиономии.
Скажите еще, что впрыскивание героина через иглу связано со скрытым желанием долбиться под хвост.
Так что же случилось с крошкой Лу?
В другой раз, как-нибудь в другой…
