Nomen tuum in cinere scribam

      Ей снился лес. Темный и холодный. Все, что когда-то было живым, теперь застыло, превратилось в ледяные скульптуры, будто подражая произведениям искусства.       Она слышала крик. Дикий. Животный. Было страшно представить, что нужно делать с живым существом, чтобы оно кричало так… Крик пропал. Но она знала, что где-то рядом отродье. Оно слышит, как громко бьется ее сердце, оно чувствует, как ее кровь разносит по телу страх. – Лэ-эйн… – чей-то шепот окутывает ее. Он раздается со всех сторон сразу, будто застывшая природа разговаривает с ней. – Ты должна вспомнить. Вс-спо-омни-ить… – девушка увидела, как из-за старой сосны к ней навстречу вышел Ник. В порванной одежде. По его скуле стекала густая кровь. – Иначе ты погубишь все-ех! – Ник начал смеяться, царапая свои щеки, будто пытался избавиться от собственного тела. – Я знал, что тебе нельзя доверять, — из-за другого дерева показался Дмитрий. Он выглядел как всегда – собранно и строго. Только бледнее обычного. И глаза будто потускнели. Девушка подбежала к нему, пытаясь понять, что происходит. Коснувшись руки Дмитрия, Лэйн почувствовала что-то вязкое. За порванной на животе одеждой виднелась глубокая рана, из которой не переставая сочилась кровь. — Погубишь! – Ник продолжал захлебываться в собственном смехе. — Нельзя доверять! – Дмитрий воскликнул это и схватил пистолет, направив его девушке в грудь. Выстрел – и тишина… Вновь.       Лэйн вскочила, пытаясь отдышаться. Снизу раздался торопливый топот – отряд вернулся с очередных поисков. Открылась дверь, холодный ветер ворвался в комнату. Вошла Анна. Она остановилась в середине, глядя куда-то сквозь девушку.       Лэйн внимательно рассмотрела вернувшуюся соседку и заметила в ее глазах усталость и… испуг? — Что-то случилось? — Кто-то вывел из строя все ловушки, еще и метель на улице жуткая, – мы не сразу заметили, как к нам приблизилось отродье. — Никто не ранен? — Дмитрий. Надеюсь, его рана несерьезная, иначе… без генерала нам будет очень тяжело, – вздохнув, Анна помассировала опухшие от усталости глаза. – Пойду переоденусь. Я вся в крови этого отродья.       Лэйн вновь осталась одна в холодной комнате. Самодельный подсвечник давно погас, и теперь единственным источником света была заслоненная облаком луна. Тени хаотично летавшего снега кружились на стенах в каком-то диком танце, как будто призывавшим все силы природы, чтобы наконец уничтожить выживших людей.       Эти тени увлекали в беспорядочное движение и мысли Лэйн. Сначала бесследно исчезла база, девушка оказалась совсем одна. Совсем недавно не вернулся Ник, теперь Дмитрий ранен. Еще пару дней – и от отряда не останется и следа. А Лэйн все еще не вспомнила, не узнала правды. Она не может, не хочет остаться одна, без ответов. Вновь. Девушка вскочила с кровати и, накинув на пижаму теплую кофту, направилась к кабинету генерала.       Пройдя мимо многочисленных спален, Лэйн наконец увидела нужную дверь и, боясь, что в пустом коридоре она слишком легкая и желанная мишень, вошла внутрь. Кабинет был погружен в полумрак, но даже в нем девушка смогла различить фигуру около книжного шкафа. Мужчина в тщетных попытках найти хотя бы какой-нибудь источник света наклонился к окну и пытался обработать рану на животе. — Почему ты не спишь? — он раздраженно сверкнул глазами. — Я помогу. — Лэйн, иди в свою комнату. Сам справлюсь.       Приблизившись, девушка настойчиво перехватила его руку, тянущуюся к ране. — Нужно сначала промыть. — Лэйн… — Отдай. – Девушка сказала это резко и, достав из аптечки вату, смочила ее перекисью, приложила к ране. — Не знал, что у тебя есть еще и медицинский диплом. — Его нет. Мне просто слишком часто приходилось… — девушка осеклась, — обрабатывать раны. — Неужели? — он пытался придать голосу равнодушный тон, но удивление и заинтересованность скрыть не удалось. — Я была… непоседливым ребенком. Постоянно разбивала себе колени. А родители все время работали, поэтому мне приходилось самой о себе заботиться.       Генерал смотрел серьезно, сосредоточенно.       Лэйн проводила смоченной ватой по его ране. Мужчина не двигался. Только мышцы с каждым движением ее рук напрягались все сильнее. Девушка заметила, что Дмитрий задержал дыхание. — Если тебе больно, просто скажи.       Генерал проигнорировал ее слова, напрягаясь еще сильнее. Девушка опустилась чуть ниже и подула на рану, пытаясь снять боль. Она не услышала, а почувствовала вздох облегчения. Усмехнулась. — Суровый генерал боится признаться в своей боли. Я думала, ты требуешь искренности от всех. — Ты еще так юна, Лэйн. Если каждому рассказывать о своей боли, то вместо помощи почувствуешь, как кинжал еще глубже вонзают в твою рану.       Девушка посмотрела на глубокие шрамы на его руках. Как это было… больно? И как, наверное, терпеливо он молчал, чтобы никто не увидел его слабости. Лэйн же забыла, что это такое. Помнила только, что от боли сердце начинает колотиться, идут слезы. Ей было больно в детстве: она помнила, как пряталась в шкафу, чтобы не слышать криков, не чувствовать очередную пощечину за непослушание. Когда база уходила под землю, ей тоже было больно… наверное? Даже сейчас он кошмаров у нее зудит шрам, но боль ли это? И может ли это ощущение сравниться с тем, что пришлось пережить ему?       Среди шрамов девушка заметила свежую рану — не такую глубокую. Сейчас на ней проступало несколько капель крови. Девушка выпрямилась и, глядя генералу в глаза, проговорила: — Прости. Я… — мужчина смотрел на нее прямо; его лицо, казалось, не выражало никаких эмоций. — Прости… — девушка повторила это почти шепотом. Она наклонилась к его руке, чтобы ближе рассмотреть рану, нанесенную пару дней назад. Она просто защищалась, хотела вырваться из клетки, в которую ее насильно заключили, лишив связи с окружающим миром. Это была единственная возможность. Это была единственная возможность? Он посмотрел на нее тогда так… равнодушно? Словно привык чувствовать холод лезвия на своей коже. Он смотрит так же безучастно на нее и сейчас, готовый к тому, что она вновь ударит, попытается сбежать, предать.       Этот прямой строгий взгляд, капли выступившей крови очаровывали. Не осознавая, что делает, девушка наклонилась и прикоснулась к свежей ране губами. Нежно, аккуратно. Боясь вновь заставить его чувствовать боль. Она бы согласилась со взмахом волшебной палочки забрать рану себе, чтобы вспомнить, вновь почувствовать, чтобы лишить его… Однако никакой палочки не было.       Мужчина замер, закрыв глаза. Лэйн видела, что он дышит ровно, но понимала, каких усилий это стоит. Зачарованная, девушка, поднимаясь выше по руке, провела пальцем по глубоким шрамам, навечно отпечатавшимся не только на теле генерала, но и на его душе. А потом поцеловала мужчину в уголок верхней губы, туда, где виднелась тонкая белая полоска когда-то раненой кожи. Прошептала ему прямо в губы: — Мне так жаль…       Мужчина продолжал стоять недвижно.       Лэйн смотрела на его напряженное лицо, закрытые глаза. Видела, как он хмурился. Он сейчас такой… уязвимый. Стоит перед ней – раненый, одинокий. Сейчас она могла бы показать, что с ней нельзя так обращаться, нельзя вкалывать ей препараты, насильно допрашивать. Сейчас она могла бы заставить генерала, от взгляда которого содрогался каждый в отряде, доказать, что она не ниже него, что она… но почему-то внутри появилось совсем другое чувство.       Они были слишком похожи. Или ей хотелось так думать. Когда база ушла под землю, жизнь Лэйн изменилась навсегда: девушка лишилась всего – работы, семьи, чувств, себя. Она помнила, кем была – криптографом Лэйн, желающей доказать родителям и всему миру, что она чего-то стоит, что она лучше, усерднее, умнее. Она помнила, но больше не ощущала себя так. Сейчас она казалась себе той маленькой Лэйн, прятавшейся в темном шкафу, потерянной, не понимающей ни того, что произошло, ни того, что ждет ее дальше. Она знала только одно – нельзя умереть. Снова.       Ей казалось, что когда-то давно, до появления отродьев, глаза Дмитрия не блестели этим холодом, они были как летнее небо, обволакивающее и защищающее. У него была семья, с которой он проводил зимние вечера. Но теперь… теперь ему пришлось научиться смотреть на людей как на врагов, не доверять никому, сражаться, чтобы выжить. Любой ценой. И Лэйн… не хотела быть его врагом.       Она поцеловала Дмитрия в другой уголок губ. Аккуратно, как бы спрашивая разрешения. Мужчина замер. Он открыл глаза и посмотрел на девушку. — Лэйн. Если я узнаю, что ты солгала, использовала мой отряд ради своих целей… я убью тебя. Лично. Поэтому повторю еще раз: будет лучше, если ты расскажешь то, что все это время скрывала.       В ее голове слишком быстро возникла и никак не хотела исчезать лишь одна мысль: «Скрываю только то, что, несмотря на все обещания быть для тебя закрытой книгой, я продолжаю тянуться к тебе, как продрогший мотылек тянется к языкам огня, зная, что они уничтожат его нежные крылья».       Мужчина внимательно рассматривал ее лицо. Он бы отдал все что угодно, чтобы узнать, о чем думала эта девушка. То, что пару минут назад она так нежно целовала его шрамы, а теперь стоит и бессовестно смотрит прямо в глаза, — это все часть плана? Лэйн пытается соблазнить его, обмануть, чтобы получить какие-то данные. Привыкший все анализировать, сейчас Дмитрий был готов обманываться. Он был готов, хотел лишиться разума, чтобы перестать оценивать ситуацию и просто чувствовать ее прикосновения и поцелуи. Ведьма… и как ей удалось околдовать его? Впрочем… он был готов поддаться чарам всего на один день, на один вечер, всего лишь…       Мужчина поцеловал ее. Лэйн казалось, что он будет грубым, напористым. Так замерзшие на морозе руки в тепле всегда начинают болеть. И когда она успела об этом подумать?.. Но сейчас, когда девушка почувствовала, как Дмитрий целует ее губы, сначала верхнюю, потом нижнюю, как его рука аккуратно играет с ее волосами… всё это пробуждало давно забытые чувства. Ей хотелось обнять мужчину, прижаться к нему еще ближе.       Распаляясь, она целовала его увереннее. Медленно провела языком по его верхней губе и улыбнулась, почувствовав, как дыхание Дмитрия сбилось. Мужчина, прижимая Лэйн еще ближе, стал целовать ее шею, покусывая кожу. Девушка вздохнула, почувствовала, как ее тело начало дрожать. Так вот что значит потерять голову?       Если ощущать это – значит лететь в губительное пламя, то она готова умирать в его руках каждый день. И восставать из пепла каждое утро, чтобы вечером вновь очутиться в этих объятиях.       Мужчина и девушка, потерявшие прошлое, лишенные будущего. В этот метельный вечер они нашли друг друга… только на этот метельный вечер… И в этот метельный вечер даже насмешливые звезды замерли, будучи не в силах разлучить их.