***
Секби восстанавливает ландшафт медленно. Жираф идёт проверить и посмеяться, просто потому что он может. Ящер свисает с блоков терракоты на левой руке, ставит несколько блоков, и Жираф уже готов внезапно хлопнуть фейерверком дабы припугнуть, но Секби меняет руку и… падает сам. Хрипит, прижимает обгоревшую конечность к телу, тихо матерится и, честное слово, смаргивает слёзы. Жираф смотрит, как трясутся подгоревшие пальцы на правой ладони и не совсем понимает, что происходит. Только же висел, нормально всё было. Секби его замечает. Достаёт топор (незеритовый, Жираф не знает, где у него тот золотой кошмар). Посещает мысль, что эта говяжья котлета разыграла это представление специально, чтобы сбить с толку его самого. Он уже готов разозлиться, правда, потому что у Секби плечи расслаблены (одно плечо короче другого), взгляд спокойный, насмешливый. Только губы кривит. Весь он немного скрюченный, правое плечо позади левого, что из картины не выбивается, потому что топор в целой руке вперёд выставлен. Только… Только топор в левой руке. Только правое плечо короче. Логично, мышц недостаёт. Чёрт возьми, всё настолько плохо, что он даже топора удержать в правой руке не может? Меняя руку, удерживая себя на такой конечности, он точно должен был её повредить. (Лицо расслаблено, губы сжаты, плечо, судя по всему, вывихнуто. Почему лицо расслаблено?) Жираф говорит что-то, чего уже не помнит, и уходит. Бить лежачего — перебор. (А докапываться до раненного — это определённо бить лежачего.) (Мысль о том, что Секби изначально в позиции лежачего, закрепляется. Лечить насильно не было выходом для честного судьи, не согласиться с товарищами не было выходом для верного команде Дровосека. Ни один вариант не был выходом. Выхода в принципе не было. Кроме Надзирателей, вариантов вообще не существовало.)***
Секби говорит с Модди о стройке общей базы Надзирателей (Модди точно увиливает от работы). Ящер трёт шею. Бегло жалуется, как ожоги тянут кожу. Модди кивает с тяжёлым вздохом и говорит про фантомные боли. В ответ согласно бормочут с таким великим раздражением, словно этот факт возмутительнее самого ранения, подрыва суда с эпицентром в виде его самого. Слово за слово, и эти двое уже обсуждают худшие шрамы и сражения. На некоторые сражения Модди всё ещё реагируют удивлённо, на другие внезапно отвечают пониманием. Жираф слушал со стороны (он огребал и сам по полной, некоторым шрамам Модди являлся наблюдателем, соучастником и тем, у кого есть идентичный след). Узнавать Секби также близко чувствовалось излишним. Знать, как сильно тянут шрамы в Незере было ненужным. Понимать, что постоянные боли от плохо зажившей раны были неотъемлемой частью жизни — не то, что осознавать бы хотелось столь полно. Выкинуть из головы не получалось.***
Пугод доводит себя до ручки, увлечённый своими проектами настолько, что ничего вокруг не замечает. Он в такие моменты редко вспоминает про питьё, а на еду со сном можно надеяться только в самых смелых мечтах. Его в таких начинаниях поддерживать, нахрен, противопоказано, итак тормозов нет. Что делает Секби? Именно это. Жираф уже был почти готов начать воспринимать ящерку как своего рода благотворительность. Но сейчас? К чёрту. Остановить бывшего владельца казино в целом способны только Госпожа Фортуна и Модди, исключительно с попеременным успехом, процентов эдак с тридцать. С поощрением? Забудьте, сон — это социальный конструкт и обязательным не является. Пугод спрашивает о чём-то, из чего понятно, дай бог, слова два, и недовольно хмурится, когда в ответ на заданный вопрос лишь недовольно бухтят. Секби, похоже, слов понимает аж целых три, и оживлённо поддерживает диалог. Лицо шляпника светлеет, и он всецело переключается на эту чёртову котлету. У Жирафа возникает идея, как уволочь отсюда бывшего Дровосека, которая забывается в тот же момент, как в руке Пугода оказывается замеченным яблоко. Почти полностью сгрызённое яблоко. Пугод действительно ест (что делать среди механизмов обычно упорно отказывается, потому что это может что-то испортить). Огрызок выбрасывается в ближайшую урну, заполненную бумагами. Взгляд упорно цепляется за ту же руку без единого когтя, ногтя и чего бы то ни было другого, кроме ожогов. Секби вытягивает из собеседника сто и одно объяснение новой фермы, ненавязчиво передавая Пугоду бутерброд. Шляпник кусает на автомате, не прерывая тирады. Потом ещё и ещё. Он немного давится, и судья подсовывает ему воды. С лёгкой обожжённой руки Пугод накормлен, напоен, пусть не уложен спать, но теперь явно не собирается свалиться с голодухи или обезвоживания. Жираф всё это время пытается и дышать поаккуратнее, не то что говорить. Для Модди убедить Пугода лечь спать — это испытание. Убедить ворчливого, недосыпающего шляпника ещё и поесть — пытка в её первозданном виде. Для Секби убеждение в важности сна, наверно, невозможно (с учётом того, насколько у него самого синяки под глазами огромные). Но влиться в требовательность уставшего Пугода для него, почему-то, дело нехитрое. Движения отточены и уверены, словно выкармливать сумасбродных редстоунеров это какой-то типичный вторник, а не игра в лохотрон, в котором победить можно только если мир перевернётся на сто восемьдесят. Жираф готов признать, что Пугод, может, в чём-то и был прав, таща к ним это недоразумение в чешуйках.***
В библиотеке темно и почти пусто, но гуляет отчего-то не только сквозняк. Секби сидит в библиотеке посреди ночи среди белых полок, стопок книг и записей Пугода, которые тот иногда оставляет здесь. Жираф в этот раз видит его случайно. Пальцы без когтей чешут обгоревшую кожу на лице. — Это не горит, не горит, не горит, не горит… — шёпот в помещении. Рядом упавший, уже потухший, факел. (Фантомные боли, обсуждения шрамов, почти навязчивый запах мази от ожогов с арбузом, явно взявшимся от зелья исцеления. Синяки под глазами и ночные прогулки без дела.) Жираф запоминает ничего не взрывать рядом с ящером. И не пользоваться фейерверками. И зажигалкой.***
У Жирафа абсолютно дерьмовый день. Выпить, а потом с разгона шмякнуться головой — худшее сочетание. В горле привычная для похмелья Сахара, но головная боль празднует самый важный праздник в году — трезвого побитого Жирафа, с таким стуком и шумом, что впору взвыть. Но, к сожалению, от любого звука боль становится только невыносимее. Шевельнуться, чтобы сходить хотя бы за водой, — задача невыполнимая. Всё, он кончился, несите нового. Ящер возникает нежданно-негаданно. Желание взвыть становится сильнее. Выпинывать его из Надзирателей желания уже нет, но и в тёплых отношениях они явно не находятся, а терпеть эту язву в своём состоянии он считает мазохизмом в чистом виде. Но тот молчит. И уходит. (Какая-то часть его вспоминает сжатые губы, притворно расслабленное лицо и вывихнутое плечо. Он чертовски благодарен прошлому себе, оставившему бывшего Дровосека в покое. Похоже, оный достаточно порядочен, чтобы оставить его в покое в ответ.) А потом возвращается. В собственной руке оказывается бутылка с водой, а на лбу холодная рука в чешуйках (Этот кадр, конечно, рептилия, но контраст в температуре всё равно сбивает с толку). Вода выпита, и Жираф почти готов вздохнуть от облегчения, как на шишку на голове кладут пакет со льдом, на который он в ту же секунду жалуется и ругается. Ящер говорит что-то насмешливое, но удивительно лёгкое, тихое и ни капли не злое. Возможно, просто когда сам Жираф не может разобрать слов, этот парень звучит гораздо мягче. Секби, впоследствии, даже не упоминает произошедшего вовсе. У Жирафа сохраняется ощущение холода и полотенца, вокруг пакета со льдом предусмотрительно завёрнутого. Он не знает, зачем запомнил это полотенце и тихий шёпот (скрипучий-скрипучий, но усиленно ненавязчивый). Оно просто есть.***
Дровосеки на Секби смотрят презрительно. Тот игнорирует. Его выискивают, а он увиливает как только может. Дела, работа, база, ой, сейчас кирка сломается, нужно срочно пойти восстановить. Дровосеки пытаются надавить на Секби невесть зачем. Жираф, на удивление, возражает. Тянет уже привычную глазу котлету в громкие словесные перепалки, возникает и шумит. Тащит Секби в дела и проекты, к которым тот не имеет ни малейшего отношения (желательно, минимум тысячи за две блоков). Надзирателям нужно что-то в Энде? Жираф сходит сам или Модди заставит. Не-а, ящерка, ты со своим отсутствием теплокровности ещё заболеешь потом и кому-то придётся с тобой возиться (Жираф в принципе не предлагает вариант, что тот и в одиночестве может спокойно переболеть). Секби — Надзиратель. Альцест со своей свитой может сходить нахрен.