captain's treasure.

штормовая ночь – беспорядок на пиратском корабле. сквозь дождь и сильный ветер крики едва слышны, но команда, часто пересекающая тихий океан, уже привыкла к таким погодным явлениям. даже указания капитана нужны не были – все и без того знают, что делать, лишь бы ветер не порвал мачту в клочья или, чего хуже, не перевернулся корабль. пока на верхней палубе команда отрабатывает назубок выученные действия, с успехом подчиняя природное бедствие, капитан в своей каюте был наедине с пленником. ослабевший молодой человек с аристократической, едва ли не ангельской внешностью, чьи тёмные волосы длиной до плеч спутались и испачкалась, уставшими и заплаканными глазами смотрел на своего мучителя. нет, его не били даже единожды, а о пытках и речи не шло, но... боль была от слов. – сонхва, сонхва.. – растягивая его имя, словно удовольствие от сладости дорогого вина, ласково произнёс капитан. – разве имеет смысл так противиться и вырываться, если идти тебе уже некуда? 'издевается,' – подумалось сонхва, который старался не подавать виду, как болит у него сердце. чего капитан ждёт от него, коль сам уничтожил то место, где пак вырос? перед глазами уже который день картина, как маленькая церквушка, самое дорогое ему место, что сонхва даже называл домом, дотла сгорает, разграбленное и лишённое былой неприкосновенности. а крики прихожан, чьи молитвы каждый день сонхва выслушивал, которых благословлял и поощрял в их любви к господу богу, в сознании отпечатались навсегда вместе с фразой, что их заглушила.

– как думаете, святой отец, это тоже божий замысел?

в ту ночь – и все последующие – сонхва хотелось наложить на себя руки, но он не мог. во-первых, это грех, а во-вторых... капитан слишком пристально за ним следил, глаз не спуская, лишь бы его драгоценная игрушка не навредила себе. наверняка ведь сонхва жалеет, что повёлся на добрую улыбку паренька, встретившегося ему в порту их маленького городка на северной части большого полуострова. его простодушие и искренность настолько поразили молодого священника, что он не постеснялся рассказать о себе чуть больше, чем позволял при разговорах с незнакомцами. зря. наверное, он должен был насторожиться, когда этот парень, чьё имя, такое простое, отчего-то не запоминающееся сразу, отпустил в его сторону несколько странных комментариев... весьма неоднозначных. но это сонхва понял только потом. потом – это в момент, когда его с силой тащили за волосы на поляну около церкви и кладбища, которое пираты тоже не постеснялись разграбить, совсем не думая про покой усопших и кару божью, что за это обрушится. конечно, им чужд бог... по крайней мере, им чужд его бог. пираты, такие мерзкие и кровожадные, тоже верят и молятся. с губ священника сорвался болезненный стон, когда его грубо взяли за челюсть. – о чём думаешь, святой отец? – с притворным благоговением, лишь бы подействовать на нервы, спросил капитан. – о том, какой ты мерзкий, – прошипел он в ответ. гордость сонхва была уязвлена, никогда бы он не встал на колени перед другим мужчиной, но даже если его поставили насильно, то покорности не проявит. – ..хо, ты.. глаза пирата блеснули заинтересованным огоньком, он присел на корточки перед сонхва. – ты не помнишь, как меня зовут? – словно с маленьким ребёнком разговаривая, слащаво поинтересовался пират. пак стыдливо отвёл взгляд в сторону. спустя столько дней, столько недель плена, он до сих пор не запомнил имя своего мучителя. – как неприятно... меня зовут юнхо, сокровище, и потрудись запомнить это. в конце-концов, именно мне – не своему богу, не кому-либо другому – ты будешь молиться и умолять. сонхва чувствовал, как задрожали ноги, отказываясь держать его даже так, на коленях; ему было страшно, ведь прекрасно знал, на что юнхо способен. но худшим было то, что он не отпустит сонхва, пока не наиграется, не удовлетворит свои извращённые потребности... – ты не стал кормом для акул лишь по той причине, что нравишься мне. моя команда с радостью разодрала бы тебя, такого зазнавшегося любителя мнимого бога, в клочья. жил на деньги прихожан, что отдавали последнее, лишь бы ты наговорил им всякий бред. и ещё меня бесчестным называешь? голос юнхо сливается с раскатом грома. корабль накренился на волнах – капитан тихо выругался, а в мыслях были сотни проклёнов столь отвратной погоды и неугомонной стихии. сонхва же, до сих пор на коленях сидящий, шмыгает носом, стараясь подавить слёзы, что застелили глаза и горьким комом встали в горле. он делает глубокий вдох, когда юнхо наконец отпускает его лицо. слова этого грязного пирата от чего-то задевают за живое. почему юнхо позволяет себе называть бога мнимым, коль на его шее крест? хотя, может, это просто трофей.. каково богохульство. и странное чувство внутри вызывает мысль о том, что юнхо о нём заботится. был ли сонхва настолько занят своим отчаянием и болью, что не мог того заметить? ему вспомнилось, как юнхо даже приближаться к свечам запретил, ведь ' вдруг ты обожжёшь свои нежные руки, святой отец? '. щёки алеют. сонхва облизал губы и немного неловко поёрзал на месте. юнхо слегка щурится, несколько секунд молча изучая взглядом лицо сидящего перед ним священника. хочется к нему прикоснуться ещё, сделать своим, но знает, что ещё рано. если сонхва сам откажется от своих идеалов и убеждений, это будет куда интереснее, верно? и уже видно, что он начал сомневаться, чему юнхо не может не радоваться. – хочешь ли ты знать, – начал капитан, большим пальцем оттягивая свою цепочку с крестом. – откуда у меня эта безделушка, хм? видя, как сонхва хмурится, пират не сдержался от хитрой ухмылки. он снял с себя украшение и задумчиво хмыкнул, словно вспоминая старую историю. – на самом деле, мне неинтересно. – твёрдо сказал сонхва, с пренебрежением. юнхо стиснул челюсть – не нравилось, когда кто-то так открыто проявлял неуважение в его адрес. но пришлось быстро успокоится. не было смысла срываться на сонхва. но... можно припугнуть. – хорошо, – отвечает легко. а затем ведёт священника на палубу. ветер пытается снести, столкнуть всё, что ему на пути попадается, волны шумно бьются о борт, а крупные капли дождя бьются о деревянную поверхность палубы, что вкупе с попытками пиратов докричаться друг для друга создаёт ощущение некоторого хаоса. среди тёмных грозовых туч мелькают вспышки молний, гром приглушает собой все остальные звуки на несколько секунд. сонхва испытывает первобытный ужас, когда юнхо тянет его на носовую часть корабля, и невольно крестится. и вот так, совершенно не заботясь о том, что сонхва в одном лишь грязном церковном облачении, что быстро промокло, юнхо оставил его стоять у самого бушприта. а затем сонхва внезапно просыпается. грудь быстро вздымается и опускается, сердце колотится, словно сумасшедшее, а по виску стекает капелька холодного пота. рядом кто-то ёрзает, что-то ворчит недовольно, но обеспокоенно, а затем священник чувствует, как его прохладной кожи касаются горячие губы, а сильные руки обнимают за талию. юнхо целует голые плечи сонхва, выцеловывает каждую родинку и шрам. целует с самой большой нежностью на что способен пират, убийца и преступник в розыске в нескольких королевствах. сонхва в поцелуях чувствует очищение, как тяжесть сна уходит, оставляет легкость и смущение. – опять тот сон? – спросонья хриплый голос юнхо разорвал тревожную тишину. – да. – выдыхает в ответ едва слышно, в чужих руках расслабляясь. корабль покачнулся на забеспокоившихся волнах. отстранившись, капитан поднялся с постели и зажёг свечу, чтобы найти ещё что-нибудь, чем можно укрыться – стало прохладно. в тёплом, тусклом свете блеснул серебряный крестик на его шее. ещё несколько месяцев назад сонхва сбросил свой потрёпанный подрясник, снял крест — отбросил свое прошлое, оставаясь нагим и уязвимым, покорно соглашаясь откинуть свою веру во имя нового божества, его личного идола. и сейчас сонхва в безопасности. в безопасности с человеком, который отнял у него смысл жизни и самое дорогое, но позже показал что-то новое. сонхва отпускает себя, находя новое я.