"Добро пожаловать в великий и славный Вашингтон – город высоких технологий и свободы мысли! Город, в котором вы сможете воплотить все свои идеи и мечты!"
Почти три года прошло с тех пор, как на мир опустилась тяжёлая дымка радиоактивного тумана; города заново отстраивают небоскрёбы, чтобы выситься над мёртвой пустошью, города снова неприветливо мерцают люминесценцией ледяными ночами, города опять режут облака-бумажки высокими шпилями и километрами электрических проводов. Почти три года прошло с тяжёлого конца привычного мира. Не так: с разрушающего, всепоглощающего конца привычного мира, принять который до конца получается не всем даже сейчас. Даже каждый день дыша отвратительно сладким заражённым воздухом, с которым не справляются даже городские системы очистки, не каждый в состоянии понять, что "прошлое" снесено до основания. Обесцвечено, выбелено и закрашено, чтобы не так больно было привыкать к реальности с заграждениями, табличками "радиационная опасность" и автоматами, дула которых тут же направятся на тебя за любое некрасивое слово. Удивительно вообще, как всемирное ограничение даёт свободу жажде власти, жажде всех под себя прогнуть и сделать свой мир настолько идеальным, чтобы от приторности зубы болели. Как правительство начинает сколачивать грубые деревянные рамы, заточая холст города в них, сдерживая, сжимая, сужая. А недовольных на дыбу. Ну, или в пустошь. Разница невелика. А как низко может пасть человек, которого в эту самую пустошь уже отправили. Тяжело отрицать, что общество и так разложилось до самых костей, а там, в темноте, даже эти кости уже собаками обглоданы и напополам перегрызены. Как быстро человек может стать одичавшей бродячей псиной? Сходите раз в пустошь. Сразу же поймёте. Там, за городскими стенами (а точнее – вдалеке от колючей проволоки, которой обмотан железный забор вокруг), царят совсем другие законы, неподчинение которым влечёт за собой неминуемую гибель. Здесь уж точно: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Или мучительная смерть где-то в глубокой канаве, вырытой, чтобы скидывать туда гниющие трупы. Жизнь не всегда идёт на уступки и компромиссы. Иногда она бывает привередливой тварью, которая пожуёт все твои желания и с самым недовольным видом выплюнет, потому что, видите ли, они для неё слишком уж сложны. Приходится сжимать зубы, прикусывать язык до боли (осадить себя, не иначе) и мириться с этой сукой, которая позволяет тебе дышать каждый следующий день. Пусть через фильтры респиратора, пусть глядя на увядающую цивилизацию, которая раньше называлась "Великим Человечеством", но дышать. Жить всё же приятнее, чем быть пожираемым червями.***
– Выметайтесь к чёртовой матери! – В спину неприятно ткнули дулом заряженного автомата, заставляя, спотыкаясь, выйти за городскую черту. – Посмотрим, как вы здесь запоёте. Позади гулко громыхнули железные ворота, послышались короткие смешки и разговоры, а с лица Топаз рядом всё никак не могла сойти самодовольная горькая ухмылка: смотрите, я настолько не угождаю никому, ещё с самого первого дня, что меня выкинули на улицу, как безродного котёнка бросают у помойки в надежде, что он наконец-то сдохнет. Она медленно опустила руки, до этого сложенные за головой по требованию офицеров, и хрустнула пальцами, натягивая на нос шарф. Авантюрину показалось, что снаружи как-то душно. То ли психосоматика, то ли отсутствие привычных климатических систем вокруг. Он тряхнул непослушными светлыми волосами, оглянувшись. Оказаться снаружи совершенно без средств к существованию… Ситуация, конечно, просто атас. Котят тут, всё же, оказалось двое. Топаз словно прочитала мысли друга и повернула голову, подмигнув тому. – Выкарабкаемся, – и всё с таким невыносимым оптимизмом, который уже в селезёнке дыру сквозную прожёг, в каждую клеточку въелся, как радиоактивная пыль. Она не хочет переставать привычно хитро улыбаться, отчего Авантюрин ещё больше задумывается о том, есть ли у них шансы выжить вообще. Потому что когда Топаз начинает игнорировать маячащую перед глазами опасность – пиши пропало. Всё-таки безрассудство в их дуэте присуще только Авантюрину. – Выкарабкаемся, – всё же вторит ей Авантюрин, не собираясь хоронить и себя, и подругу в придачу раньше времени, и вдруг тоже улыбается, застёгивая выше свою куртку. Внезапно от этой улыбки очередные крупицы веры в лучший исход рассыпаются прахом и уносятся куда-то на тяжёлых, наполненных свинцовыми изотопами вихрах ветра. Чтобы выжить, им нужна вода, еда и, желательно, счётчик Гейгера. Ни первого, ни второго, ни тем более третьего ни у кого нет и быть не может. А прямо перед ними до горизонта раскинулась давным-давно разграбленная пустошь, где найти даже мёртвую собаку тяжелее, чем в пустыне случайно наткнуться на оливковое дерево. Но Авантюрину так же внезапно стало на это плевать; он всё так же внезапно понял, как важно переставать задумываться о завтрашнем дне, как важно думать только о том, как не задохнуться в пыли прямо сейчас, как важно натянуть повыше ворот куртки, чтобы скрыться от ветра, и как важно сейчас просто двинуться вперёд, дальше от этого мерзкого города. Топаз обернулась на неприветливый железный забор, угрюмо возвышающийся над первыми метрами выжженной земли, на патрулирующих этот забор вояк, неприязненно поглядывающих на двоих несчастных за стеной, получивших приказ стрелять на поражение при попытке вернуться обратно, и показала им средний палец, высунув язык. Авантюрин сунул руки в карманы, посмотрев искоса на подругу со смешком в уголке губ. Раз не получается жить с миром в мире, он будет жить назло, он будет выживать назло этому отвратительному, прогнившему до самого кончика корня городу, назло государственной машине, назло мерзкой радиации, моментально осевшей смертоносной плёнкой на коже и в альвеолах, назло всему миру, решившему выяснить, кто среди них всё-таки сильнее. Назло себе, назло своему неверию в лучший исход. Жить назло, оказывается, как-то легче. И дышать назло получается полной грудью. Он привык быть неправильной переменной, тем, кто живёт вопреки законам Вселенной. Только почему-то всё-таки пойти вперёд не получалось. – Прощай, Вашингтон, – Топаз внезапно бодро зашагала куда-то вглубь пустоши, утягивая за собой Авантюрина, который таких стремительных действий не ожидал. – Я скучать не буду. Он мысленно вторил всем словам подруги, наконец вырвавшись из её цепкой хватки и уже в темпе шагая рядом. Вера в лучший исход пусть и не вернулась, зато вернулось приподнятое настроение, отчего даже унылые пейзажи мрачной пустоши казались чем-то удивительным. Ну, правда, они здесь были только раз на выездных учениях, а теперь перед Топаз и Авантюрином открылись неизведанные просторы. Взгляд аметистовых глаз останавливался на каждом опалённом солнцем и радиацией камне, в то время как подруга смотрела почти не моргая только вперёд. – Слушай, – начал Авантюрин, пытаясь понять, ему всё же холодно или душно – здесь было тяжело разобраться со своими ощущениями. – Где будем искать воду? – Надо будет обшарить магазины в соседнем городе, – не замедлила с ответом Топаз, отпинывая из-под ног кусок кирпича. – У тебя микрочип забрали? Авантюрин в миг посерел и уныло кивнул. Если честно, без чипа он чувствовал себя совсем незащищённым – настолько привычно стало фантомное присутствие ИИ в жизни, у которого можно было в любой момент что-нибудь спросить, с которым можно было поговорить от страшной скуки. И сейчас, без привычного незримого присутствия рядом ИИ, ему стало так плохо, словно бы от его сознания оторвали целый кусок, оставляя за собой вакуумную пустоту. Хотя бы с лучшей подругой он может признаться в своей слабости. – А у меня нет, – Топаз нацепила на нос свои очки, которые каким-то образом сумела утащить с собой, и махнула рукой в воздухе, открывая привычный интерфейс. – Скучал, Счетовод? Ладно, не ругайся. Лучше скажи, как далеко до соседнего города. Авантюрин со стороны наблюдал за тем, как привычно его подруга разговаривает-шутит со своим искусственным интеллектом, и вдруг отчётливо осознал, насколько это привычная ситуация. Словно бы их не выставили из города на верную смерть, словно бы они сейчас не придумывают, как добыть хотя бы немного воды и как бы не попасться охотникам пустоши на глаза. Словно бы они дома, обсуждают, какой фильм посмотреть в свободный вечер и какую пиццу заказать в ближайшей забегаловке. Словно ничего вообще не произошло. Вдруг он резко остановился, глядя на Топаз широко распахнутыми глазами. – Погоди, а как ты отвоевала его? – Авантюрин удивился так искренне, что она едва подавила порыв расхохотаться в голос, и только прикрыла рот тыльной стороной ладони, чтобы спрятать предательски широкую улыбку и приглушить громкий смешок. Авантюрин, конечно, без внимания этот жест не оставил, хмурясь на реакцию подруги и чуть поджимая губы, но удивлённого взгляда так и не отвёл. – Я там устроила скандал, – Топаз разворошила снежно-белого цвета укладку на голове, продолжая улыбаться. – Едва ли не подралась. Ну, они меня и отпустили. Наверное подумали, зачем им ещё с истеричкой возиться? Топаз выглядела, как довольная жизнью уличная кошка, с порванным ухом и хитрым прищуром озорных глаз, которой кинули толстый кусок ветчины, и которая абсолютно счастлива в этот момент. Авантюрин пару раз моргнул, пока довольная собой подруга продолжила болтать со своим виртуальным помощником. – И как ты такая хитрая семь лет в полиции продержалась? – Поинтересовался Авантюрин, нагоняя быстрым шагом уже успевшую убежать вперёд (бывшую) сослуживицу и коротко усмехаясь. – Я? Хитрая? – Отвлеклась от диалога Топаз, удивлённо приподнимая брови. – Если я хитрая, то ты – павлин. Авантюрин совершенно по-павлиньи наклонил голову вбок – будь у него хвост, то точно распушил бы его, чтобы высказать недовольство. Топаз вздохнула и отвела взгляд. – Ах, да, – тяжело было не заметить спрятавшуюся в уголках губ хитрую ухмылку. Ну точно котяра. Авантюрин отвернулся, глядя на однообразные пейзажи вокруг, и вдруг отчётливо осознал, где они. До этого все мысли о пустоши были какими-то то ли нереальными, то ли игрушечными, будто они побудут тут пару деньков, подышат тяжёлым ураном и вернутся домой; впечатление всё равно создавалось размытое, расплывчатое, бесформенное и бесхребетное – но сейчас оно выросло в страшного дракона, готового заживо сожрать в каждую секунду, окрепло и высокой тенью повисло над головой. Впервые за почти час, что они с Топаз шатаются по пустоши, он почувствовал, как ему страшно быть здесь. Он пообещал себе жить назло, но теперь вдруг дышать радиоактивным воздухом стало в тысячу раз тяжелее, передвигать ноги по заражённой пыли стало намного сложнее, а не поддаваться панике – вообще задача из высшей математики, которую Авантюрин в жизни не учил и учить не собирался – а все формулы спрятаны где-то далеко, в дальнем шкафу на самой высокой полке. И хотя на низкий рост он никогда не жаловался, дотянуться именно до этой полки стало невыполнимой задачей. Он свыкся с тяжёлой жизнью ещё с детства, но почему-то именно сейчас отчаянно хотелось сдаться. Услужливо память подбросила неприязненные оскалы охотников и нелицеприятный – смерти, которая вокруг дикой голодной пантерой бродит, тенью прыгает по обугленным деревьям, крадётся по канавам, рычит утробно и мертвецки чёрные глаза щурит. Память напомнила точно такой же свинцовый привкус на языке два года назад, на учениях, но тогда с собой был инжектор антирада, наперевес на плече болтался тяжёлый автомат, а экипировка позволяла не задохнуться от радиоактивной духоты. Авантюрин мотнул головой, отгоняя неприятное липкое ощущение полнейшей безысходности, абсолютного тупика, потому что не выжить здесь. Даже у охотников какая-никакая экипировка, защита, да оружие у них в конце концов есть, еда, вода, элементарные средства гигиены. Им легче, им проще, они проще к жизни здесь относятся – убей, да и всё на этом. Его учили убивать, но не так, как убивают они. Да и, чего таить, убивать научиться невозможно. Авантюрин выдохнул резко, зачёсывая назад волосы и внезапно давясь тяжёлым воздухом. Топаз повернула голову к нему, стягивая с носа очки. – Авен, всё нормально? – Поинтересовалась она, убирая свой портативный компьютер-очки во внутренний карман куртки – как самое большое сокровище. Раздумавшись об этом, Авантюрин осознал, что Счетовод в итоге остался их последним оплотом надежды, последним проводником в жизнь, последней ниточкой спокойного привычного мира. Конечно, в такой ситуации компьютер станет самым большим сокровищем. Он жестом, украденным у подруги, разворошил свои светлые волосы, улыбнувшись. – Всё в порядке, – заверил он, улыбаясь и запирая предательски пессимистичные, смертоносно тяжёлые мысли в дальний ящик сознания. – Задумался немного. – Как скажешь, – хмыкнула Топаз, возвращаясь взглядом к бесконечной пустыне впереди. Она, конечно, не бесконечна, впереди как минимум какие-нибудь мелкие поселения тех же охотников, как максимум – громадный океан, где всё хорошо, где войны никогда не было. Хотя, может, у рыб свои волнения и беспокойства, может у них свои восстания и потасовки. Кто знает, океан всё никак исследовать не могут целиком. Авантюрин усмехнулся своим по-детски наивным мыслям, и едва не рассмеялся в голос, представив золотую рыбку, лупоглазую такую, с плазменной винтовкой наперевес. Топаз улыбнулась, глядя, как возвращается к привычному настроению его друг. – Две новости. Хорошие или плохие – решать только тебе. Авантюрин глянул себе под ноги, поднимая какую-то короткую толстую ветку, и кивнул, показывая, что готов слушать Топаз внимательно. – Первая: до соседнего города около двадцати километров. Может быть успеем до темна дойти, – сказала девушка, разглядывая мутный воздух перед собой. – Вторая: этот соседний город – Вудбридж. Что Авантюрин знал о Вудбридже наверняка? Вудбридж – пристанище сирых и убогих, куда стеклись все самые последние отбросы застенного общества. Сначала, конечно, город был построен элитой для элиты – близость к воде располагала к вполне себе достойной жизни даже в пустоши, а уцелевшие довоенные коммуникации, идущие аж из Вашингтона позволяли устроить даже системную очистку воды и постоянное электроснабжение, но вскоре, как это бывает с человеческими общинами, всё пришло в упадок. Рабочих рук для поддержания работоспособности систем не хватало, электричество начало сбоить, и все бежали в Майами, где сейчас, кажется, вполне себе неплохой город выживших. А Вудбридж стал убежищем убийц и последних преступников, которым не место даже в пустоши, которым место только в аду. Да и там черти все разбегутся, побоявшись с демонами земными связываться. А какие слухи Авантюрин знал о Вудбридже? Да мало ли чего не говорили об этом городе убийц: там едят людей, там у всех по четыре руки и по семь глаз, там живут едва ли не чудища из стрёмных видеоигр, где этим чудищам с одного выстрела головы сносят. Из-за общественного резонанса город даже уничтожать собирались, собирали отряды, патроны заготавливали, но операцию так и не провели. Не хватило то ли ресурсов, то ли силы духа – конечно, никому к головорезам на убой приходить не хотелось, даже пусть с лучшим оружием, даже пусть в лучшей экипировке, даже пусть со стопроцентным шансом всех перестрелять и даже царапинки не получить. Авантюрин даже, вроде как, готовился туда тоже, но после приказов никаких не поступало, вот он эту ситуацию и забыл благополучно. А теперь мысль о том, что они шли прямиком к тем, кто глотку перережет и даже глазом не моргнёт, заставила выдохнуть тяжело, поправляя края куртки. Страшновато как-то. Ну как, как хотя бы не вздрогнуть от мысли, что даже опытные вояки побоялись в это проклятое место соваться? – Страшно? – Отозвалась на едва ли не физически ощутимое беспокойство друга Топаз, останавливаясь и позволяя Авантюрину немного перевести дыхание. – Мне тоже, если честно. Авантюрин недоумевающе посмотрел на подругу, уперев руки в колени. Топаз? Боится? Что-то из разряда фантастики. Топаз, которая всегда бесстрашно шла вперёд и вла за собой остальных, которая никогда не сомневался даже в самых безумных идеях (или только делала вид?). Авантюрин внимательно вгляделся в глаза подруги, где по голубой кромке электрическими разрядами пробегалось беспокойство: туда и обратно. И этот растерянный взгляд окончательно выбил из колеи Авантюрина, заставляя в очередной раз переосмыслить всё. – Пошли дальше, Топаз.***
Краснеющее закатное солнце съели серые хмурые облака, обещающие пасмурный будущий день; небо залилось ярко-малиновой краской с примесью грязной кирпичной бури, словно по асфальту кровь из простреленного колена, а с поднявшимся ветром принесло первые сумерки. Быстро опустилась осенняя длинная ночь: в небе, сквозь густые сажистые облака проклёвывался далёкий холодный свет звёзд – светлячков миллионов галактик. Авантюрин, оставшийся в дежурстве у их импровизированного лагеря, глянул на уснувшую на сложенной куртке после долгого дня подругу, а затем снова на высокое небо, которое неожиданно опустилось низко-низко, ломая шею, заставляя пригибаться ниже. Где-то в этих далёких галактиках всё хорошо, где-то не было никогда ни ядерного оружия, ни разногласий серьёзнее, чем любимый вкус пиццы, ни войн, ни военных, ни пролившейся на безвинную землю крови. Не было человеческой жестокости и липкого страха. Где-то, где не "здесь". Авантюрин прошагал вперёд и назад, стараясь отвлечься от тяжёлых мыслей. Небо давило, воздух давил, мысли давили, всё вокруг давило на голову, не давая сделать хотя бы один спокойный вдох. Он прислонился спиной к дереву, закрывая глаза и прислушиваясь к шуршанию сухих ветвей над головой. Нет, нельзя унывать. Когда-то давно ему говорили, что уныние – верный путь в могилу. И в могилу как-то пока не хотелось. Раз уж даже самые последние преступники сумели выжить здесь, то они вдвоём точно смогут. Скоро наступит новый день. Скоро солнце снова озарит эти проклятые километры земли, скоро всё обязательно наладится. Скоро.