На краю пламени

Он ожидал покоя. Но в этой тьме нет ничего. Пустота обступает со всех сторон, давит на сознание не хуже стен спальни из его детства, в которой были слышны крики ссор его родителей. Они никогда его не хотели. Он не был им нужен. Никому не был нужен. Кроме Хоцумы. Но у Хоцумы теперь есть Юки, значит, пора уходить. Туда, где никогда не будет света. Не будет тепла. Не будет пламени. Он не хотел помнить об этом. Он просто хотел покоя. Но даже здесь этого нет. Нигде нет. — ЖИВИ! Он никогда не испытывал Глас Божий на себе. Если не считать того пламени, которое чуть не поглотило их обоих заживо. Никогда ещё Глас Божий не был обращён к нему напрямую. Шусей всегда слышал, когда Хоцума попадал в беду и ему требовалась помощь, но тот никогда не звал его специально, и уж конечно он никогда не использовал для этого свою силу. Глас Божий — это свет. Всепоглощающий свет, проникающий в самую страшную тьму, разгоняющий клубящийся по углам мрак. Глас Божий — это пламя. Всепожирающее пламя, согревающее в самый страшный холод, выжигающий прячущееся по закоулкам зло. Глас Божий — это сама жизнь. Шусей чувствует, как он струится по венам, заново разгоняя застывшую было кровь, проникает в сердце, заставляя его снова биться, сначала медленно и словно нехотя — а потом всё быстрее и быстрее, наращивая прежний ритм, врывается прямо в мозг, рассеивая поселившуюся там тьму. Ты мне нужен. Ты — МНЕ — нужен! Свет пульсирует, бьётся под закрытыми веками — и Шусей открывает глаза. Как раз вовремя, чтобы метнуть призванный буквально за два удара сердца меч прямо в опаста. — Ты больше не посмеешь издеваться над моим напарником. Встать оказывается не так и сложно, и раны больше его не беспокоят. Он смутно припоминает склонившегося над ним Юки и тёплый мягкий свет от его рук… — Шусей! В голосе Хоцумы ликование. Шусей почти кожей ощущает его восторг. — Ты опоздал, — хмыкает напарник. — Прости. Меня пробудил твой голос, — просто отвечает Шусей и протягивает Хоцуме руку. Как тогда. Как всегда. И Хоцума принимает её. Руки у него всегда были горячими. А может, Шусею так казалось, потому что сам он всё время безбожно мёрз, что раньше давало напарнику почву для бесчисленных шуточек. Вот и сейчас он ухмыляется, поднимаясь. Хоцума, как и Токо, — Страж нападения. Они всегда получают более серьёзные раны, сражаясь на передовой, прикрывая Шусея и Цкумо, чтобы они успели подготовить заклинания изгнания. Благодаря ускоренной регенерации эти раны почти никогда не оставляют шрамов. Но Шусей видит расплывшееся, уже подсохшее красное пятно на футболке, ссадины на скулах — и уже проступающие синяки на шее Хоцумы. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает он, но Хоцума только мотает головой. — Я в норме. Шусей, — голос его серьёзен, как никогда. — Объяснишь мне всё позже. Шусей на мгновение застывает, чувствуя охватывающее его оцепенение. Объяснить? Он заталкивает страх поглубже. Он подумает об этом потом. Сейчас надо разобраться с опастом. — Как скажешь, — растерянно кивает он. Взгляд Хоцумы скользит куда-то вниз по его телу, и Шусей вдруг в полной мере осознаёт, что футболка на нём разодрана от воротника до самого подола. Хорошо, хотя бы куртка цела, и он торопливо застёгивается, попав в замок молнии с третьего раза. Сражаться вместе, плечом к плечу привычно, как дыхание. Чувствовать рядом локоть напарника. Знать, что твою спину всегда прикроют. Быть его глазами, когда он не может видеть. Быть его щитом. Замечать мелочи, которым он не придал бы значения. Видеть то, что сокрыто от него… Недаром же он Божественное Око. Успеть выставить щит — и направить напарника. — На два часа, Хоцума. Глас Божий обрушивается на опаста, и её звонкий крик боли музыкой льётся в уши Шусея. — Прежде, чем мы убьём тебя, — Хоцума нависает над поверженным врагом. — Ты объяснишь, зачем всё это делала? Шусею ответ уже известен, поэтому он просто позволяет Хоцуме удовлетворить своё любопытство и чуть отворачивается. — Хоцума! Шусей успевает метнуться наперерез летящему диску, и удар, который должен был прийтись прямо в спину напарника, лишь вскользь задевает его по плечу. Острая боль от рвущихся мышц и сухожилий прошивает левую руку вверх от локтя. Удар сбивает Шусея с ног, воздух с шумом выходит из лёгких. Рука сама тянется зажать рану, хотя в этом нет особого смысла, он чувствует, как пузырится под пальцами кровь, а от боли начинает кружиться голова. — Шусей! — крик Хоцумы проникает в сознание. Ещё два опаста вступают в схватку, сквозь пелену в глазах Шусей видит, как пятится под их натиском напарник. Надо встать. Он просто обязан сейчас подняться. Дотянуться до меча… Изящный чёрный ботинок с ремнями наступает на его руку, и Шусей хрипит от боли. — От тебя одни неприятности, — это Эшли. Снова Эшли. На её лице видны следы от пламени Хоцумы. От гнева проступили демонические черты, которые опасты обычно скрывают. — Ты и так обошёлся мне слишком дорого. Ты же хотел умереть, так что предлагаю завершить начатое. И если совсем недавно Шусей действительно приветствовал такую возможность, то сейчас это по-настоящему пугает его. — Нет, — шепчет он глухо от боли. Пальцы правой руки онемели под толстой подошвой чужого ботинка. — Нет? — издевательски тянет опаст — и заносит над ним руку с длинными острыми когтями. Если он всё правильно рассчитает — можно успеть перекатиться и избежать удара, отделавшись сломанными пальцами. Хотя бы — этого удара. — Нет. — Юки! — потрясённо выдыхает Шусей, глядя, как от сильнейшего удара Эшли тяжело падает на бок. Точно. Хоцума же ему рассказывал, что Юки занимался боевыми искусствами в приюте. Юки поспешно наклоняется к нему, ладони касаются раны — и Божественный Свет начинает проникать в его тело, исцеляя. — Что ты делаешь?! Уходи! — просит Шусей. Потому что вот сейчас Эшли оправится — и под ударом окажется этот хрупкий юноша, от которого зависит исход всей этой битвы. — Нет, — твёрдо отвечает Юки. — Хочешь помешать мне? — тихий голос Эшли звучит невероятно громко в тишине собора. Она откровенно забавляется, только глаза опасно сужаются. Эшли уже поднялась на ноги и неторопливо идёт к ним. Со звонким щелчком снова появляются когти на её длинных тонких пальцах. Юки разворачивается, загораживая собой Шусея. — Значит, ты умрёшь первым, Божественный Свет! — визжит Эшли. Желание — нет, потребность! — защитить Божественный Свет затопляет разум Шусея, придаёт сил. Нужно встать. Защитить. Заслонить собой. Сделать что угодно, лишь бы он выжил! Лишь бы эта рука с когтями миновала его. — Юки! — кричит Шусей. — Беги! Юки! Если он погибнет — всё было зря. Все эти годы подготовки, годы сражений — всё. — Беги!!! Голос всё-таки срывается в крике. — Нет, — повторяет Юки тихо. — Неееет!!! — голос Хоцумы заполняет всё пространство этого огромного подземного собора. Глас Божий… Невероятная сила начинает бурлить в крови, и Шусей умудряется приподняться на локте. Чтобы увидеть, как огромный чёрный меч разрубает Эшли почти пополам. Чтобы увидеть, как на её прекрасном вечно молодом лице демона отражается сначала ярость, потом осознание, боль — и ужас. Шусей жадно впитывает её эмоции. Но как же жаль, что это не его мечи… — Позволь, я помогу, — тихо просит Юки и склоняется над раной Шусея. Тепло нежно проникает внутрь его тела, забирает боль, приносит облегчение — и покой. — Спасибо, — шепчет Шусей невпопад. — Не нужно извиняться за свои чувства, — шепчет Божественный Свет, и Шусей испуганно открывает закрывшиеся было глаза. — Чувства делают нас людьми. Теми, кто мы есть. — Но я ведь не… — Тебе и не нужно, — улыбается Юки. — Всё в порядке.