Человек без кожи не выдержит даже человеческой ласки
Слава КПСС
Мы в ответе за тех, кого приручили
Антуан де Сент-Экзюпери
Кейго… ведь теперь он Кейго, а не Ястреб, да? Кейго переводит дыхание перед входом в больничную палату. У него ещё есть шанс сбежать. От решений, от своей тупой тоски и от Тойи. Но он решает быть сильным, храбрым, бессердечным. Поэтому заходит внутрь. В первый и последний раз. *** – Последний раз тебе повторяю – улепётывай, пока есть шанс, птичка. – «Птичка» из уст Даби всегда звучит насмешливо, но сегодня Ястреб слышит в его голосе какое-то проглоченное залпом чувство. А чувства для Даби нехарактерны. И Ястреб цепляется за шанс расковырять чужую рану. Всё ради дела, не так ли? – Хотя бы притворись, что мы друзья, – запрыгивая на соседний барный стул, улыбается Ястреб. Даби не смотрит на него, сосредоточив остатки внимания на карликовых льдинках в стакане виски. В баре едва ли наберётся десяток человек, но они оба прячут свои лица и причудные особенности тела: прекрасные алые крылья в случае Ястреба, и мерзкую мёртвую кожу в случае Даби. Просто два человека. Просто два одиночества. Ничего особенного. – Ты получил что хотел, – медленно проговаривает Даби, и по его вязкому тону Ястреб понимает, что этот стакан виски – уже не первый за вечер. Интересно, сколько же он здесь сидел до того, как Ястреб пришёл за очередной порцией обещаний насчёт Шигараки и Лиги? – Сваливай. Ястреб, ожидаемо для них обоих, игнорирует его. Улыбается, надеясь, что злодей уловит это краем глаза, и стучит костяшками по липкому бару. – Мне то же самое, – кивает он на Даби, когда бармен поворачивается к ним. – Тебе хоть можно алкоголь? – кажется, сдавшись в попытках прогнать Ястреба, интересуется злодей. Тон у него ровный, почти безразличный – он снова заполз в свою раковину едкой насмешки и раздражения. – Представь, что спалишься на необходимости показать паспорт. Ястреб смеётся. – Ты только этого и ждёшь, да? – Он легко стукается кулаком о плечо Даби, и тот поворачивает голову, чтобы посмотреть на место, где только что была рука Ястреба. – Чтобы я опозорился. – Зачем мне ждать? – Даби невесомо гладит кончиками пальцев края стакана. В этом есть какое-то изящество и лёгкость хмельной задумчивости. Он переводит взгляд на Ястреба. – Ты позоришься каждую секунду своей жизни. – Ты злой. – Да. Именно так это и работает, птичка. – Что-то тёмное переливается в синих глазах, и он снова уходит в себя. Ястребу мало того, что он получил. Он умеет лезть под кожу, его острый взгляд легко находит слабые места в чужой броне. Но Даби всё ещё остаётся загадкой, закрытой книгой – называйте как хотите. В нём ровно ноль зацепок, душа у него как будто голая. Ястреб ненавидит говорить с ним: как ищейка вынюхивать улики человечности, послушно внимая его пустым словам, облачённым в глухой бас прокуренного голоса. Возникает животное желание разорвать его, как сырое мясо, ещё тёплое от крови. Осталось же в Даби хоть что-то живое. – Ну и дерьмо ты пьёшь! – Ястреб куксится, сделав глоток дешёвого виски – брата-близнеца из стакана Даби. – О! Совет: сначала забирай у людей кошельки, а потом уже сжигай заживо. Даби бесцветно усмехается. – Это, – он поднимает стакан, и остатки льда бьются о стекло – в глухом бормотании слабоосвещённого бара этот звон кажется резким и ярким, как соло на скрипке, – не цель. Это средство. – Средство? – Ястреб впивается в слова Даби, как самая настоящая хищная птица. Но так и не получает ответа. *** – Твоя смерть была целью или средством? – спрашивает Кейго в пустоту. Здесь ему никто не ответит. Окна зашторены, и из-за цвета жалюзи палата тонет в густом синем цвете, к которому невозможно привыкнуть. Заблудшая сюда полоска света резко очерчивает тонкое тело Тойи, недвижно лежащее на кровати. Нельзя сказать, что он мёртв – это отрицает упорный шум аппаратов жизнеобеспечения. Но и живым его Кейго назвать не осмелится. Что делает живых живыми – вопрос философский, и однозначного ответа нет ни у героев, с сочувствием относящихся к ситуации в семье Тодороки, ни у злодеев, построивших вокруг Даби культ, которому позавидовал бы даже Пятно. Тайна стоящего на пороге смерти Тойи Тодороки сокрыта и от тех, и от других. Лишь избранное меньшинство вхоже в эту палату. Кейго оказался в их числе. Может быть, потому что каким-то образом он когда-то подобрался к Даби ближе всех. Или – наоборот: Даби подобрался к нему. Это была не любовь: не со стороны Ястреба уж точно. Да и в том, что делал с ним Даби, нельзя было угадать ни нежности, ни ласки. Это скорее было нездоровой привязанностью. Привязанностью… Ведь именно на привязи он держал у себя Ястреба – то ли как драгоценную диковинку, то ли как убогого урода, который никому больше не был нужен. – Я вот всё думал и думал об этом… – исповедуется Кейго. – Тебе ведь хотелось сделать ему как можно больнее, да? *** – Это было больно? После пары стаканов в Ястребе уже нет скованности, и он дотрагивается до ожогов Даби не с омерзением, а с тупым любопытством. Мёртвая кожа оказывается упругой и мягкой, как мясо из магазина. Только не холодной, а по-человечески тёплой. И, может быть, думает Ястреб, это тепло – единственное, что осталось в Даби от человека. Вместо ответа Даби тянется к ладони Ястреба, лежащей у него на запястье, и легонько, почти невесомо, касается её пальцем. От резкой, неожиданной боли герой глухо вскрикивает, отдёргивая руку. Шок отрезвляет. Сердце бьётся во всех частях тела одновременно, а свежий ожог как будто пульсирует. На коже остаётся маленькая ранка, как от вдавленной сигареты. – А теперь представь это во всём теле и непрекращающимся добрых пятнадцать минут, – усмехается Даби. – Чёрт, – бормочет Ястреб, впиваясь ногтями в кожу рядом с ожогом, чтобы перебить тупую боль. Наверное, у него останется шрам. – Но… как ты вообще умудрился? Разве пиро-причуды не идут рука об руку с огнестойкостью? Даби поворачивается к нему лицом, и в синеве его глазах пляшут демоны. – Действуй всё в мире по правилам, не было бы так интересно, согласись? *** «Я поступил неправильно, – пытался объяснить Кейго Старатель. Они стояли у входа в палату Тойи – оба изгнанные из Эдема героев в тела слабых грешников. – Я… совершил много ошибок, но эта оказалось фатальной». Кейго спросил, что именно он имеет в виду? То, что он своими действиями внушил Тойе идею о собственной бесполезности? То, что не обращал на него внимания? То, что не пришёл на Секото, чтобы воспользоваться последней возможностью исправить то, что натворил? «Его появление на свет, – голос Старателя упал до неслышного пианиссимо. – Само его появление на свет было ошибкой». *** – Мне вообще не стоило появляться на свет, но кто не совершает ошибок? – смешок срывается с губ Даби. Ястреб замечает, как он нервно покачивает коленом, словно волнуясь. – Какое совпадение, – бормочет Ястреб. – Мне тоже. Ну, не следовало… Может быть, ему лишь кажется, но Даби бросается на него любопытный взгляд. – Я не любитель сентиментальных историй. – Губы злодея кривятся, будто он съел что-то кислое. – Так что пользуйся моей сегодняшней благосклонностью – это твой последний шанс выговориться. – Да тут и говорить нечего. – Ястребу не хочется терять драгоценные минуты откровения Даби. Поэтому он пару секунд обдумывает, что именно ему нужно сказать, чтобы внушить злодею доверие, а затем продолжает: – Я был нежеланным ребёнком. Даже не ребёнком, скорее… проблемой – очередной в той куче проблем, с которой мои родители даже не думали разбираться. – Он выдерживает необходимый минимум молчания, а потом, сбавив свой голос застенчивой нерешительностью, спрашивает: – А твои?.. – Ха… Мои хотели ребёнка. Чертовски сильно. Я был, нахрен, подарком небес. – Он поджимает губы. – Но из меня не вышло того, что им было нужно. Вот я и отправился в утиль. – Даби внезапно заливается смехом. – Мусор ведь сжигают. Презабавное совпадение, не находишь? Сжигают, повторяет про себя Ястреб. – То есть… Это они? Твои родители сделали это с тобой? – Меньше ужаса в глазах, детка. – Даби залпом допивает остаток виски и делает знак официанту, прося счёт. – Вспомни, в каком мире мы живём. – Я не… – У Ястреба внезапно не находится слов. Сострадать злодеям нельзя – это первое, чему его научили в Комиссии. Точнее, пытались научить. Сколько бы Ястреб ни геройствовал, сколько бы ни убивал, за каждым преступлением, даже самым чудовищным, стоял человек. Зачастую – поломанный. И Даби, наверное, был из того же рода. – Кем надо быть, чтобы сделать такое с собственным сыном? – спрашивает он, не надеясь услышать ответ. Уж точно не от Даби. Наверное, именно потому, что Даби точно знает – кем. – Не буду раскрывать все тайны своего прошлого на первом же нашем свидании, но… Слышал про Коза Ностру? Старички, жившие ещё в допричудную эпоху. Бандиты, защищающие кого надо от таких же, по сути, бандитов. Вот это – точь-в-точь про моего отца. Он был героем для одних, и злодеем для… – Даби неопределённо взмахивает рукой, и Ястреб запоздало понимает, что он показывает на свои шрамы. *** В страшных шрамах практически невозможно узнать человека. На теле Тойи не осталось ни кусочка кожи, и Ястреб не понимает – боится он того упорства, с которым чужое тело хватается за остатки жизни, или восхищается этим. Даби так долго жил исключительно на мысли о мести отцу, что теперь Тойя продолжает делать это лишь по инерции. Он уже не может ни видеть, ни говорить: глазные яблоки, как и голосовые связки, были выжжены в его последней битве со Старателем. Семье Тодороки не удалось добиться от него никакой реакции, и они предполагали, что Тойя потерял слух. Но медбрат проговорился Кейго, что слышать он всё-таки может: иногда медперсонал замечал, как тот сжимал пальцы, когда с ним говорил доктор. Кейго вкладывает свою ладонь в ладонь Тойи, и из обожжённого горла вырывается тихий звук, в котором угадывается стон: тонкие пальцы обтянуты бинтами, но под ними нет кожи, и каждое прикосновение отдаётся в тело остаточной болью, которой Тойя уже не может сопротивляться. – Дай мне всё закончить, – тихо просит Ястреб и ждёт. Может быть, это лишь совпадение. Но Тойя дёргает пальцами. *** – Это… дерьмово, чувак. На это Даби лишь устало закатывает глаза. – Вау, твоё сочувствие чертовски сильно облегчило мне жизнь, чувак. – Что не так с сочувствием? – спрашивает Ястреб, невольно распаляясь от слов Даби. Он слишком много выпил. Он слишком много болтает. – Возможность понять и пережить чужое горе – одна из немногих причин, почему люди не поубивали друг друга. – И всё-таки они умудряются убивать, а? Умудряются делать больно близким. Ненавидеть тех, кто этой ненависти не заслужил. Становиться злодеями. – Довольный своей маленькой победой, Даби щурится. В приглушённом свете бара черты его лица мажутся и сглаживаются. Хитрое выражение его лица внезапно напоминает Ястребу вид нашкодившего мальчишки. – Потому что сочувствие – не данность, – пытается объяснить Ястреб. Слова Даби кажутся ему нелепой выжимкой юношеского максимализма. – Это навык; опыт, если тебе угодно, который приобретается человеком по мере взросления. Такой же опыт, как другие чувства: ненависть, страх, презрение, любовь… – Ха! – Острый, как игла, смешок прорезает слова Ястреба, обесценивая их. – Не говори мне о любви, малыш. Так же, как и твоё чёртово сочувствие, любовь – лишь красное словцо. Симпатичный плод утопии, возведённое в культ теми, кто боится посмотреть правде в глаза. – И в чём же, по-твоему, правда? Даби долго молчит, а потом делает глоток и на выдохе (внезапно показавшись Ястребу совершенно трезвым) отвечает: – В действии. «Máre verbórum, gútta rérum», слышал? «Море слов – капля дел». Тот, кто треплется о любви и сочувствии, так и останется трепачом. А вот тот, кто действует – всегда прав, неважно, герой он или злодей. Действие – это факт. Оно однозначно. В нём нет и не может быть оценки. Мы не можем сказать, хорошо это или плохо – то, что солнце встаёт на востоке, или то, что люди смертны. Но мы можем сказать, что это – правда. И с действием то же самое. Оно… просто есть. С минуту Ястреб переваривает сказанное Даби, не находя уязвимых мест, к которым можно притереться. Ему не хочется соглашаться с ним, поэтому он усмехается и говорит: – А сам-то ты любитель поразглагольствовать, не так ли? – По-другому ты не поймёшь, – пожимает плечами Даби, перекладывая всю вину за свою болтливость на Ястреба. *** Кейго не сомневается: Тойя понял, что тот имел в виду. Придерживая чужую голову, он вытаскивает из-под неё подушку и пару секунд недоумённо, словно забыв, что собирался делать, крутит её в руках. Потом он слышит смех, и удивляется тому, что Тойя способен издавать такие сложные звуки. Но смеётся не Тойя, а он, Кейго. Возможно, он не готов к тому, что собирается сделать. – Прости уж, гарроты не нашлось, – сквозь смех выдавливает он. Прежде чем его посещает мысль передумать, Кейго кладёт подушку на лицо Тойи и давит на неё. Он давит, и давит, и давит, и давит, даже когда аппараты своей заунывной панихидой подсказывают ему, что он может прекратить. Но его всё ещё держит страх того, что он даст слабину. Нет. Он сделает это – ради Тойи. Ради того, что он когда-то ему доверился. Убийство – тоже знак внимания. Он плохо помнит, как в палате оказывается медбрат, а потом санитары и доктора. Плохо помнит, как оказывается в совершенно другой комнате, далеко от Тойи и его тела. Зато хорошо помнит наполненные смертью глаза Старателя, горем и яростью – глаза Шото. Шото бьёт его по лицу. Один раз, второй, третий. Удары падают на него карающим градом. Но Кейго уже ничего не чувствует. *** В первые секунды Ястреб ничего не чувствует. Не чувствует и даже не понимает, что происходит. Даби просто внезапно оказался рядом, и его губы соприкоснулись с губами напротив. Когда на шею ложится тёплая – по-человечески тёплая, вновь отмечает про себя Ястреб – ладонь, а в рот пробирается чужой язык, герой упирается руками в грудь Даби и давит, пытаясь оттолкнуть. Тот отскакивает от него, как ошпаренный. – Что… – бормочет Ястреб, поджимая губы так, будто поцелуй заклеймил их, сделав один лишь их вид чем-то неприличным и постыдным. В глазах Даби он видит страх. О, страх – страх и оказывается той уязвимостью, которую Ястребу удалось разглядеть в начале вечера. Страх перед ним – перед тем, как он отреагирует. Он хочет меня, понимает Ястреб, и воспоминания о каждом взгляде Даби, брошенным в его сторону, окатывает его холодной волной осознания своей власти над злодеем. – Чёрт, – бормочет Даби и предпринимает попытку ретироваться. Ястреб реагирует быстро: хватает его за предплечье, лепеча что-то о том, что это было слишком неожиданно, что он не думал, и… Даби пытается вырваться. – Да пошёл ты, – выплёвывает он, но не злобно, а как-то жалко, неуверенно. Даби – просто человек, думает Ястреб. Его желание быть нужным примитивно. А примитивным всегда можно воспользоваться. Ястреб обхватывает ладонями лицо Даби и целует его. С чувством, напором и жаром. Он прижимается к нему всем телом, чувствуя бедром чужой член. Это не приятно, но и не мерзко. Не хорошо, но и не плохо. Это просто действие. Даби обхватывает руками талию Ястреба, словно пытаясь удержать его на месте, и вверяется ему.