***
J-hope -Arson 🎵 Чонгук никогда не думал, что благодаря любви можно познать ад при жизни. Не допускал он и того, что ему понравится «гореть заживо» из-за него. Он ненавидит возникающее чувство, когда Намджун проявляет к нему снисхождение, потому что ему недостаточно ощущений.***
«Я в аду», — в один из дней, когда Намджун впервые не пришёл, изо всех сил сдерживая отчаянный крик, Чонгук понял, что пропал. «Я ради тебя вернулся в ад» — кричит он мысленно каждый раз, когда Намджун появляется на пороге его личной камеры пыток. Всё то, через что он прошёл за последнее время, максимально удачно сказалось на нём: укрепило уверенность в своих силах, позволило раскрыться всегда сдерживаемой стороне. Он уверен, Намджун оценит по достоинству, когда узнает его настоящего.***
The rose -Strangers 🎵 Ему не нравится, что он злится. — Успокой свой взгляд, — Намджун озвучивает, кажется, впервые своё недовольство. Слова звучат как приказ: жёстко, безразлично, с налётом презрения, но абсолютно не действуют на Чонгука. Он замечает, как его мучитель сцепляет челюсти сильнее, стараясь игнорировать напряжение между ними. Это сопротивление раздражает, но не так сильно, как единственная неизменно присутствующая при их коротких встречах деталь — сигарета. Можно сказать, что у Намджуна роман с сигаретами. Чонгук ненавидит их до смерти. Ревнует. Ему не нравится, что Намджун на противоположной стороне. Но это противостояние... это просто еще одна вещь, которую они делают вместе. «Вместе» Чонгуку больше всего по душе. Раньше он всегда был одним из тех, кто остановит пожар, еще до его возникновения. Сейчас Чонгук представляет собой того, кто чиркнет спичкой и без оглядки сам сгорит в этом огне. Он не был мазохистом до встречи с Намджуном. Теперь же подталкивает его к действиям сам, рассчитывая этим привязать его к себе. Хочется, чтобы Намджун «порезался» об него душой, в то время как сам режет его физически. Какое прекрасное откровение: желать получить ранения от того, кто лучше бы поцеловал эти раны. Намджун смотрит на него, хмурится, по его лицу читается сомнение в собственных устоях. «Я не могу тебе верить, но...» — Что будет, если я сниму с тебя поводок? — размышляет Намджун вслух. — Я бы не хотел, чтобы ты пострадал, — не сводя с него взгляда, почти шепчет Чонгук, с наслаждением вдыхая ненавистный сигаретный дым, только что пропущенный через лёгкие мужчины. Намек в ответе жирный, не нуждающийся в разъяснениях. Намджун умный, умнее любого человека, которого Чонгук когда-либо встречал. Он должен понять, что единственная проблема, по которой они оказались в этой ситуации, заключается в том, что он недооценил Чонгука. Это с самого начала стало катализатором сильного, медленно натягивающегося между ними всё теснее и плотнее напряжения. Один из них — жертва. И это не Чонгук... Парень чувствует, что его глаза выглядят огромными, замирают на каждом движении и изменении в выражении лица Намджуна. Он не смог бы отвести взгляд, даже если бы к его голове приставили пистолет, принуждающий его. Намджуна будто застигли врасплох: создавшуюся тишину легко можно было резать ножом. Он понял, что видит в глазах своей жертвы то адское пламя, в котором Чонгук горит, понимает, что с каждой их встречей огонь, полыхающий в абсолютно черных зрачках, становится всё более разрушительным. Для них обоих. Чонгук сломил его гласными и согласными, а теперь, как контрольным в висок, добивает молчанием. Намджун тоже ничего больше не говорит, вместо этого расстегивает наручники и смиренно плюхается на пол, у ног парня, доверчиво повернувшись к нему спиной. Предоставляет шанс. Он цепляется за остатки контроля в своей голове, в действительности лишь наматывая на ладонь тонкий поводок. Вот только он ещё не принял, не признался себе, что готов пойти в ад следом за ним: не вести туда Чонгука на поводке, нет. Тот сам прекрасно справляется с тем, чтобы утянуть его в самое пекло. Никто из них не против сгореть.