Вестник

      Предрассудки — это людская болезнь, затмевающая их разум. Как бы люди не старались от них избавиться, ум не будет в их власти. Приметы, стереотипы в течение многих лет внедрялись в нашу жизнь, заполняя ее без остатка.       Мысли больше не принадлежали своим хозяевам.       Они пропадали, погружаясь в бездну.       А мечты, надежда, любовь...       Вскоре станут всего лишь добрым воспоминанием, напоминающим о том, что ты когда-то был живым.       Был нормальным, как и все.

***

      Завывающий ветер продувает сквозь щели заледеневших домов, бесцеремонно врываясь внутрь, становясь хозяином, будучи чужаком. Яркая песнь сосен танцевала на окнах, разрисовывая их, как на холсте, передавая всю свою боль и утрату. Мягкая простынь тумана, как шёлк развевалась по земле, застилая, будто материнской рукой, так нежно и так аккуратно. Долгожданное утро не вызывало радости и спокойствия, оно лишь предвещало надвигающийся шторм. Рука осторожно скользила по слегка пожелтевшему листу, выводя кроваво-красными чернилами буквы, танцующие между собой, стремящиеся превратиться в строки. Наша зима была до ужаса холодной Она мне снилась под луной. В унисон с застывшим сердцем Штиль сменился на прибой...       Дверь тихонько скрипнула. Оторвавшись от письма, он развернулся к человеку, побеспокоившему его покой.       — Братец, пора в лавку. Матушка и сестрички заждались, — тихо шептал мальчик, стоя в дверном проеме.       Парень с пепельными, как зола волосами и голубыми, словно океан глазами, растерянно оглянулся на настенные часы.       — О Боги, я писал новые стихи для своего сборника и не уследил за временем. Возьми, пожалуйста, небольшую перевязанную стопку книг и жди меня за дверью, — кивнул Антон, быстро убирая записную книжку в небольшую шкатулку на полке, неуклюже собираясь.       Он схватил грабли и книги, убирая их в сумку. Накинув на себя мантию, Антон миновал лестницы, вылетая из дома, спешно запирая дверь. Тело обдуло холодным ветром. Он был обжигающим, пронизывающим до костей, сравнимый с лезвием, стремящимся вскрыть хрупкую плоть.       — Не к добру этот холод, — буркнув себе под нос, он схватил поудобнее вещи.       — Ты что-то сказал, братец? — вскинул голову мальчуган, взглянув в глаза Антону.       Этот ребёнок уже несколько лет жил в их семье. Марта спасла его на войне ещё пять лет назад, когда его и родителей собирались убить. Каждый раз, когда Антон смотрел в его глаза, ему становилось дурно, ведь этот ребенок являлся потомков тех, кого он и все жители Хусбломста так ненавидели. Он колдун.       Скрывать этого ребенка было преступлением. Неизвестно, когда он осознает себя и как это произойдет. Матушка, сестры и сам Антон стараются держаться на расстоянии, наблюдая за ним издалека. Они не знают родной ли он сын тем магам и кто он вообще. Абсолютно чужой малыш, который по злому року оказался у них.       Они не решились избавиться от него, потому что пожалели, и с каждым днем им все страшнее за жизнь семьи, они опасались, что правда всплывет наружу. Неизвестность пугала. Сам парнишка был смуглым с чёрными, сальными волосами, выделяющимся на фоне белокурых «родственников». Его глаза большие, как переспелые, наливные яблоки цвета кофейной гущи. Эта внешность отталкивала и притягивала одновременно. Он был странным мальчиком, почти не запоминающимся. Его внешность была не приметна.       — Укентт, я ничего не говорил, — мотнул головой Антон, направляясь к лавке.       Книжная лавка — это один из доходов семьи. Жили бедно, но на еду им хватало. Матушка была настолько великодушна, что отдавала деньги всем нуждающимся и часто брала в дом незнакомых детей-сирот. Это была обыденность, поэтому и новый член семьи не так сильно смущал, как мог бы. Пять лет, но всё ещё был чужаком. Чужим он и останется.       Путь был неблизким. Лавка находилась в другой части города.       Место, где они жили, было настоящим произведением искусства довоенного времени и продолжает оставаться таким, даже с не до конца восстановленным городом. В нем были преимущественно невысокие, сделанные по провинциальным стандартам дома, где почти у каждого были свои клумбы, сады и резные узоры на домах, которые можно было разглядывать часами. Улицы не очень широкие, дорожки были выложены из серого и красного камня, а детских площадок почти не было. Обычно все собирались возле площади, которая была обустроена со всевозможными развлечениями на любой вкус и цвет. Особенно жители города любили карнавальные вечеринки с фейерверками, они устраивали их очень часто.       Сам Хусбломст был небольшим городом, там все друг друга знали. Находился он на небольшом холмике рядом с обширными полями и лесами. Земля была достаточно плодородной. В тех краях, несмотря на запах пороха, можно было уловить знакомые розы лесных нимф, подаренные людям в качестве дружбы. Ещё в войне они перешли на сторону людей, как и прочие существа, помогали отбиваться от колдунов и других отступников. Одни из сильнейших магов были убиты, но не все. Многие выжили и жаждали мести. И каждый понимал, что это не последняя война. Понимали, но молчали.       Колокольчик на двери привычно мягко зазвенел. Запах сырого дерева и книг ударил в нос, неосознанно заставляя наполнить им легкие без остатка. Снимая мантию, он повесил ее на петлю, закидывая книги на спину, неспеша приближаясь к полупустым полкам.       — Задержался ты, братец, я уже хотела послать за тобой спасательный отряд, — прерывая короткие мгновения тишины, будто шипела девушка, показываясь из-за угла.       Антон вздрогнул, хватаясь за подсвечник, едва удержал книги, оборачиваясь. Сзади стояла его сестра Марта, усмехаясь. Она, подобно дикому зверю, подкрадывалась неожиданно и резко. Топнув ногой, он засопел.       — Тебе совсем заняться нечем? Приступай к работе и не путайся у меня под ногами, — качая головой, невесело ухмыльнулся он, с громким стуком возвращая подсвечник на его законное место.       Закатив глаза, девушка цокнула и скрылась в одной из комнат так же тихо, как и появилась.       Скинув с себя книги на стол, тот отрывисто выдохнул, потянувшись к кувшину с водой. Его старшая сестра, первая красавица Хусбломста с нежной улыбкой, кудрявыми, золотистыми волосами, аккуратными чертами лица и большими голубыми глазами порой бывала невыносима. У нее был... Так скажем, сложный характер. Да и манеры во многом были дурные, не соответствующие внешности. Но, несмотря на это озорство ее никто ни в чем не попрекал.       Она овдовела очень рано и вернулась в семью в ожидании нового замужества. Марта была безутешна, все время плакала и просыпалась ночью бледной от кошмаров, выкрикивая повторяющиеся: «Не трогайте его, не убивайте!». Лишь недавно она начала приходить в себя, улыбаться и вести себя более раскрепощенно, пусть и таким способом. Время каждого излечивает. По крайней мере, так всегда Антону говорила любимая матушка, потерявшая мужа сразу после рождения его младшей сестры Оли. Ох, много они натерпелись и настрадались...       Всего их в семье пятеро детей, считая приемного ребенка. Самая младшая из детей Оля, ей всего шесть лет от роду. Она чудом пережила войну и не умерла от голода. Антон, Марта и Рита уверены, что мамочка не пережила бы такую утрату. Они благодарили Господа, что маленькая кроха осталась жива.       Мягкий звон вновь заполнил лавку, нежной песней отдаваясь в ушах.       — Братец, мне пора, — Укентт просунул голову через дверь, аккуратно поставив стопку книг рядом с порогом.       — Да, ступай. Дождись сестру и приходите домой вместе, не задерживайтесь и не ходите в незнакомые места, — уже привычно сухо проинструктировал Антон, запивая свой минувший испуг холодной водой.       Мальчик рывком закрыл дверь, заставляя поморщиться. Теперь колокольчик не напоминал мелодичную песню, он был скрипом чужого, старческого голоса, от которого волосы на затылке вставали дыбом.       День проходил спокойно. Антон и Марта сортировали книги, расставляя их по местам, изредка дурачась и в шутку переругиваясь. Матушка же мирно спала на втором этаже необычайно крепким сном. Казалось, что даже, если рядом обрушится здание, она не услышит. У неё был выходной в госпитале, где она работает, поэтому сегодня она отсыпалась. Даже не работает, а скорее занимается волонтерством, денег эта работа приносит крайне мало.       Карине было всего сорок два года, но уже сейчас в волосах пробивалась седина, а на лице появлялись видимые морщины, словно ей было не сорок, а шестьдесят лет. Жизнь очень покалечила её, она постарела быстрее нужного, но несмотря на это, та все еще остается такой же красивой, как и в детстве Антона с присущими ей изяществом, величием и грацией.       Уютная, домашняя атмосфера убаюкивала, заставляя постоянно зевать и умываться в надежде взбодриться. Посетителей было немного, в основном люди заходили побеседовать и принести еды. В Хусбломсте было принято приходить к людям с едой, это считалось правилом хорошего тона. В этом городе в целом были удивительные, добрые и отзывчивые люди, отличающиеся особым этикетом и причудливыми привычками. К примеру, там не ели круглую корочку хлеба, они отдавали ее собакам и никогда не пекли батоны. Если хозяин предлагал тебе круглую корку хлеба, то это означало крайнюю степень неприязни и ненависти. Таких случаев было мало, но все они заканчивались сплетнями и скандалами. Так же здесь было не принято пить горячие напитки. Абсолютно все пилось исключительно едва теплым, холодным или ледяным. Подобных мелочей было много, но каждая из них была по-своему удивительна, прекрасна и чуть абсурдна.       В разгар дня, Антон сидел возле грядок с розами нимф, тщательно пропалывая их. Он с особым трепетом, уважением и благодарностью смотрел на эти цветы. Но в нем был и страх. Противоречивые чувства лавиной поглощали его, заставляя захлебываться в греховных мыслях. Эти цветы никогда не вяли, не мерзли и не теряли своей красоты. Лишь единожды розы посмели завять. Тогда же и случилась война.       Они — это предвестники несчастья.       Эти розы были нежно-голубого цвета, ослепительно красивы, как утреннее небо. В темноте они сияли, освещая дорогу путникам, а трава возле них источала тусклое свечение, стоило только пройтись по ней. Удивительные создания. Антон почти закончил пропалывать, оставалось три ряда. Усталость была неимоверная. Он уже давно ничего не ел и было бы неплохо перекусить. Пора отдохнуть. Он отложил тяпку, но не успев даже встать, замер, разглядывая цветы.       Что-то изменилось.       Что-то не так.       Один из цветков дернулся. Опустившись поближе, он вгляделся в него. Глаза расширились от шока, а тело, парализовало от ужаса. Голубая роза налилась красными пятнами, постепенно переходящими в черный цвет. С лепестков стекала бурая жидкость, напоминающая кровь. Это зрелище продолжалось не долго. Спустя всего-то несколько мгновений цветок завял, теряя лепестки. Словно эпидемия настигла остальные цветы, они повторили судьбу первого цветка и так же погибли. Ветер стал ещё холоднее, чем утром. Усталость, как рукой сняло.       Животный страх и ужас расцвели в монохромной палитре.       Осознание приближалось смертельным огнем, разрастаясь в пожары.       Тревога... Нужно объявить, тревогу, срочно!       Адреналин ударил в кровь. Он вскочил на ноги и понесся прочь к центральному комитету. Раздался женский крик. Антон остановился и обернулся на источник звука.       Только не это.       Нет, прошу!       Он рванул к тому месту. Дом мисс Фредфюльтт! Народ сбегался туда. Послышались новые крики. Протиснувшись сквозь людей, он начал шарить глазами, пытаясь найти то, от чего люди кричали. Нашел. Зажав рот от увиденного, Антон был готов забиться в истерике. Ужас и паника подступали к горлу и казалось, что его вот-вот вырвет. Женщина пятидесяти лет мертвой лежала на увядших когда-то нежно-голубых розах. Ее лицо перекосило от ужаса, а в глаза словно поместили ночное небо. Они были черные. Даже глазное яблоко пропиталось этой чернотой. Внутри бледного тела расползалась паутинкой гнойная жидкость, стремящаяся к глазам, откуда она потихоньку начинала вытекать. Переборов себя, он окинул взглядом ее тело сверху вниз.       Никаких явных следов нападения заклинанием, нельзя даже установить его и помочь ей. Воистину ювелирная работа, это дело рук далеко не аврора.       Вдруг ее глаза начали белеть. Антон нахмурился.       Что это? Особенное колдоство, которое заключается в глумлении над трупом? Зачем этот фарс? Погодите-ка...       Это было не колдоство. Точнее, не совсем то, о котором он подумал. Антон был настолько занят своими мыслями, вглядываясь лишь в чужие глаза, что не заметил, как пошел снег посреди летнего дня. В ее глазах была изморозь! Они покрылись тонким, искусным узором, не более!       Сердце стало стучать, как бешеное. Грудь вздымалась и опускалась так быстро, что казалось, будто начался обвал.       — Вестник, это Вестник! — закричал Антон так громко, что охрип, — Уводите женщин и дете...       Послышался взрыв. Черные тени оравой хлынули на город, уничтожая все на своем пути, окружая людей, сжимая их в плотное кольцо. Не без того безумная паника разрослась еще сильнее. Крики были невыносимыми, они встали в ушах, отпечатываясь на периферии сознания. Мужчины, хватая что под руку попадется, бежали на эти тени, но умирали так быстро, что многие едва успевали это осознать. Резко тени расступились, а многие из них стали людьми. Послышался дикий вопль. Звери, нимфы и магические существа, словно появившиеся из воздуха лавиной рванули на колдунов. Земля задрожала. Громкий топот великанов, которые вот-вот подойдут к городу, потревожили ее.       Люди бросились в рассыпную. Антон, стоявший столбом, прогадал эти мгновения и оказался в эпицентре.       — Антон!       До ушей донесся крик Риты. Мир, кажется, замер. Антон тяжело вздохнул, душа, будто раскололась, стоило ему услышать этот голос. Сестра должна была приехать завтра, почему она здесь! Оглянувшись, он увидел ее, бегущую к нему.       — Назад! Беги назад, дурочка! — он побежал к ней навстречу, крича во весь голос, уворачиваясь от заклинаний. Но она его не услышала.       Снег сменился бурей. Такой сильной, такой смертоносной, что казалось, стань она сильнее и ты покойник. Обзор застелила белоснежная пелена. Выставив руки вперед, чтобы хоть как-то защитить глаза, он продолжал бежать вслепую. Хлынули слёзы.       — Рита! — в отчаянии во все горло закричал Антон.       Зажмурившись от боли, он менял траекторию, спотыкаясь о трупы и разрушения. Ожесточенная битва эхом отдавалась в голове.       Некогда безобидные существа стали агрессивнее тех, с кем они должны жить в мире.       Открыв глаза, Антон смог разглядеть перед собой лишь здание, к которому он сейчас приближался.       «Остановлюсь там и постараюсь уйти в сторону, а когда буря чуть успокоится, я продолжу искать Риту, сейчас нельзя искать черную кошку ночью. Сам погибну и ее риску подвергну, она скорее всего нашла укрытие. Нужно ещё попасть домой... Моя мама, сестры, Укентт... Господь, защити их.»       Руки белели от холода, а губы синели. Ноги едва держали Антона, вымокшая одежда утяжеляла, усложняя передвижение. Он был в рабочей, летней одежде, не рассчитанной даже на прохладный май. Стало ещё холоднее. Прямо перед носом пронесся луч. Он отшатнулся, обернувшись. Прямо напротив него стояла темная фигура с огромным посохом, от которой исходила такая страшная, темная энергия, что становилось неописуемо плохо. Воздух наэлектризовался. Дышать стало тяжело, сердце заболело. Гнев и ненависть сменили отчаяние. Он не мог разглядеть силуэт, но даже так Антон знал, кто именно предстал перед ним.       Вестник.       Махнув посохом, грубый, тяжелый голос мага сплюнул какое-то понятное лишь ему самому заклинание, нацеленное не в Антона, а в кого-то или что-то рядом с ним. Он, не успел сообразить, что именно случилось и не смог увидеть в кого целилась фигура перед ним.       Но что-то явно пошло не так.       Заклинание отрекошетило, взрезаясь куда-то в спину, отдаваясь невыносимой, адской болью. В глазах на секунду потемнело. Он вскрикнул, отлетая на землю с глухим ударом, проскальзывая по ней несколько метров. В ушах появился противный звон, бьющий по барабанной перепонке. Последнее, что Антон увидел в своем расплывающемся, угасающем мире, перед тем, как закрылись его глаза — это темная фигура с тростью, скрывающаяся в буране.       «Матушка, мне стыдно, я погиб от рук этого ублюдка, это такая жалкая смерть. Молю, поцелуй за меня сестер и прости, что вы лишились кормильца.       Я один здесь, мне никто больше не поможет.       Привычный мир больше не вернется к нам. Он стал призраком моей потерянной свободы и жизни.       Даже Боги не смогут помочь, они тоже отвернулись от меня, давая мне погибнуть. Но я надеюсь, что они не отвернутся от вас, что вы сможете выжить.       Отругай, как следует Риту вместо меня, если она останется жива.       Простите меня, я люблю вас.»