Деконструкция

Чуя все еще находился в университете, хотя солнце уже начинало опускаться к закату, а небо постепенно из светло-голубого становилось сине-оранжевым. Прислонившись к стене, он докуривал третью за час сигарету в сквере у кафедры, где брал одну из своих подработок. Их у него было много. В зависимости от свободного времени он брал их в университете, в кафе, в магазинах, так как, несмотря на стипендию и грант, денег катастрофически не хватало. Жизнь в Токио была дорогой, оплаты требовало множество счетов, общежитие, языковые курсы и хоть какие-то развлечения, поэтому ему ничего не оставалось, как искать работу на неполный день. Одной из вакансий была обработка документации на кафедре. По сути он выполнял работу секретаря, вносил данные из личных дел, редактировал расписание преподавателей и отвечал на электронные письма. Это было монотонно, не особо интересно, приходилось сидеть в архиве – маленьком пыльном кабинете среди завалов из книг и папок, но это было лучше смен официантом или продавцом в 7-Eleven. Тут хотя бы не нужно было бегать, выбиваясь из последних сил. Сиди, перебирай бумажки, почти не общайся с людьми – это было не так сложно, как общение с раздражающими людьми в сфере обслуживания. Докурив, Чуя потушил окурок и кинул его в ближайшую мусорку. Нужно было возвращаться в архив. Сегодня по плану – дозаполнять собранную информацию у студентов в электронные личные дела. Цифровизация в стране давно шла полным ходом, но отчего-то в университете все еще обращались к традиционным способам систематизации информации, из-за чего потом приходилось таким, как он, сидеть и вносить все в электронные версии. Внезапно в кармане завибрировал телефон. Достав его, Чуя увидел на экране «скумбрия». Д: хэй, ты во сколько сегодня освободишься? Ч: хз, там еще дофига всякого, но надеюсь не больше десяти часов. Подумав, дописал. Ч: а че Д: федор предлагает встретиться вечером Ч: у него? Д: ага, сможешь? На самом деле, Чуя хотел сегодня хорошенько выспаться и отдохнуть, но из-за работы он уже три дня не мог нормально увидеться с Дазаем, а Федором и того больше. И он начинал скучать. Их общение на троих длилось уже почти два месяца, и за это время они неплохо так сблизились. И если с Дазаем у них получалось проводить вместе хотя бы пару часов в день или оставаться друг у друга на ночь, то с Федором даже этого не выходило. Его пары проходили в другом корпусе, и пересечься во время них было просто нереально. Поэтому, немного подумав, Чуя ответил. Ч: смогу в девять. норм? Д: ага, мы тебя у него будем ждать. напиши, как закончишь. мы тебя встретим. Ч: ок Пусть выспаться получится в следующей жизни, зато у него будет крутой вечер. С этими мыслями Чуя зашел обратно в здание, где поднялся на третий этаж к себе в архив. Кабинет находился в отдаленном помещении, недалеко от лабораторий медицинского факультета. Если не знаешь – никогда не найдешь. Открыв ключом дверь, Чуя вошел в небольшое помещение, где, протиснувшись мимо полок с папками, книгами, уселся за письменный стол, настолько маленький, что на него нельзя даже положить локти. Кругом лежало много папок, документов, просто непонятных бумажек. С грохотом кинув перед собой стопку личных дел, Чуя принялся за работу. Чем быстрее закончу – тем быстрее освобожусь. Это была далеко не первая смена. До этого он множество раз занимался подобным и теперь почти не сталкивался с трудностями. Чуя помнил, как в самом начале ничего толком не знал и подобно слепому котенку пытался понять, куда нажимать, что вбивать и как ничего случайно не испортить. Конечно, ему помогали. Первые полчаса. А потом заведующий оставил его один на один с документами и ушел на свидание со своей очередной юной подружкой. Тогда смена была просто адской, последующие тоже, но постепенно он освоился, узнал, как работать с электронной базой, где брать необходимые пароли и как действовать при форс-мажорах. Теперь Чуя справлялся хорошо, и поэтому его раз за разом приглашали сюда, отдавая предпочтение среди других претендующих на работу студентов. Взяв следующую папку, он по привычке, не вчитываясь, абсолютно механически начал вбивать личные данные в электронную таблицу. Чуя быстро стучал пальцами по клавиатуре, иногда опуская глаза, чтобы сверить информацию, и внезапно остановился. Его внимание привлекло имя. Оно было очень знакомым. Посмотрев на личное дело, он перечитал его еще раз – Кавада Тацуя. Тот самый покончивший с собой старшекурсник. Это было странно. Чуя не понимал, почему тот все еще оставался в базе. Обычно после исключения или момента, когда студент покидал университет, его личное дело отправлялось в архив, а из электронного списка исключалось. Здесь это просмотрели, возможно, из-за специфики случая. Чуя никогда не слышал, чтобы нечто подобное происходило в университете. Перелистнув страницу, Накахара пробежался глазами по информации, и, на первый взгляд, здесь не было ничего примечательного. Всего лишь факты, которые и так все знали – жил в седьмом кампусе, заканчивал историческое отделение, посещал дополнительные занятия, очень много дополнительных занятий. Вот этот момент был удивительным. Будто Кавада Тацуя буквально жил в университете, посещая не только основные занятия, но и сто миллионов факультативов. Видимо, очень любил учиться. От этой мысли зависть неприятно кольнула где-то внутри. Будь у него обеспеченные родители, которые каждый месяц скидывали бы ему на проживание, то Чуя не тратил бы время на подработках, а посвятил его другим дисциплинам. У него было много планов, безумно большие амбиции, но все тонуло в невероятной усталости и беспомощных попытках заработать себе на жизнь. В голове зазвучали слова Федора: – Ты делаешь намного больше других, но что получаешь по итогу? Ничего. Мерзкое чувство начинало разражающе царапать, противно ныть, болеть под ложечкой. Как бы Чуя ни пытался себя убедить, ему было все равно обидно. Он ненавидел сидеть на кафедре, занимаясь настолько бесполезной механической работой, но должен был, потому что ему просто не повезло родиться в нужной семье. И будь у него пусть не богатая, но хотя бы любящая семья, возможно, это как бы уравняло все. Но нет, здесь он тоже не вытащил счастливый билет, и отъезд в университет была еще одной удачной возможностью сбежать из Йокогамы, чтобы быть дальше от них всех. И, что бы ни случилось, обратно он не вернется. Мда, мертвецам ты еще не завидовал. От подобного осознания даже стало стыдно. Чуя не любил себя жалеть и каждый раз, когда не справлялся с этой эмоцией, начинал беспомощно барахтаться в чувстве вины. Сейчас ему снова стало стыдно. Вместо того, чтобы взять себя в руки, он опять пошел на поводу у своей слабости, раскручивая спираль самокопания. Закрыв чужое личное дело, Чуя вернулся к работе. Размышлять об этом можно бесконечно долго, но ничего изменить не получится. Совсем ничего. Так вышло, что он родился именно сейчас и именно здесь, прошлое не поменять. А вот будущее – да. И для этого нужно много учиться, работать, вкладывать в себя и точно не сидеть без дела, завидуя уже мертвому богатенькому пацану (это даже звучало мерзко и глупо), чья жизнь уж точно не была такой идеальной, какой казалась со стороны. До встречи оставалось совсем немного, поэтому, взяв себя в руки, Чуя заставил себя вновь продолжить заполнять однотипные электронные таблицы. На завершение работы у него ушло чуть больше часа. Закрыв электронные таблицы, расставив личные дела на полках и закрыв кабинет на ключ, Чуя вышел с кафедры и сразу же направился к выходу. В университете уже почти никого не осталось. В длинных коридорах, что тянулись в разные стороны, все еще горел слегка приглушенный свет, и каждый раз это напоминало сцену из фильмов ужасов. Таких, где все напряжение держится за счет низкопробных скримеров. Но Чуе порой нравилось представлять, что вот сейчас, пока он идет от одного кабинета к другому, на него нападает непонятное нечто, разрывает на части, и на следующий день охранник обнаруживает его окровавленный труп на лестнице. Зато не придется идти на работу, а потом писать завтрашний дурацкий тест, – не без удовольствия подумал Чуя. Но воображаемое в итоге осталось воображаемым, на него никто не напал, и, повесив ключи в кабинете заведующего, он вышел из здания и неспешно пошел в сторону дома Достоевского. Снаружи даже дышалось легче, совсем недавно прошел дождь, воздух вокруг был свежий, влажный. Закурив сигарету, Чуя немного замедлил шаг. В голове все еще металась мысль о возвращении домой и здоровом сне, возможно, о завершении подготовки к семинару по теоретической грамматике. Много, о чем. И чем дольше он об этом думал, то тем больше понимал, насколько неразумно он поступает, отправляясь в гости в будний день в десятом часу вечера. Завтра ты об этом пожалеешь. Но это будет завтра, а сейчас он шел, курил, наслаждаясь красотой вечернего Токио и думая о том, как он хорошо проведет время. А все остальное – проблемы будущего его. Пройдя несколько кварталов и свернув у сквера, Чуя через пятнадцать минут вышел к нужному дому, где у входа его уже ждал Достоевский. Видимо, он все же получил его сообщение. Чуя слишком привык к Дазаю, который мог подолгу игнорировать звонки, сообщения, из-за чего ему постоянно приходилось ждать его или мучить телефон в попытках дозвониться. – Привет, – поздоровался Чуя, подходя ближе. Федор ответил коротким кивком и характерной полуулыбкой. А еще взглядом, цепким, оценивающим, которым он пробежал по нему, немного задерживаясь на стянутой чокером шее. Чуя нахмурился. Такое уже повторялось не единожды, и каждый раз ему было чертовски не по себе. Он не хотел недопонимания, особенно с Дазаем, но при этом, боясь надумать лишнего, совсем не знал, как себя вести. Возможно, ему все еще лишь кажется, и Федор смотрит на него точно так же, как и на остальных. Ему очень хотелось так думать, но интуиция и опыт говорили об обратном, а именно – к тебе присматриваются, приглядываются, рассматривают больше чем друга. Нервно выдохнув, Чуя продолжил подниматься по лестнице, буквально физически чувствуя на спине внимательный взгляд Федора. И чем дольше это продолжалось, тем сильнее становилась важность разговора. Они замечательно общались, Чуе нравилось проводить с ним время, но подобная неоднозначность портила абсолютно все. – Проходи, – сказал Федор, открывая перед ним дверь и пропуская во внутрь квартиры. Там в коридоре их уже ждал Дазай. Немного растрепанный, в своей привычной бежевой рубашке и светлых штанах, он выглядел абсолютно расслабленным и отдохнувшим. Видимо, до занятий он сегодня так и не дошел. – Чуя, почему так долго? – недовольно протянул тот. – Вообще-то я работал. Закончил, как успел. – Главное – ты тут, – произнес Федор, словно пытаясь сгладить вспыхивающий конфликт. – Хочешь есть? Только сейчас Чуя осознал, насколько все это время был голоден. За весь день он съел буквально один лишь сэндвич с тунцом и пакет сырных чипсов, отчего желудок теперь неприятно покалывало. Он честно хотел выбраться в кафетерий на ланч, но желание закончить работу пораньше пересилило. В итоге, он не поел и закончил даже позже обычного. – Хочу, – честно ответил. – Тогда тебе повезет попробовать лосося по-тоскански, Дазаю очень понравилось, съел целых две порции. – Ну, вот его прожорливости я вообще не удивлен, – усмехнулся Накахара, проходя следом за Федором на кухню и садясь на стул, по привычке подтягивая одну ногу под себя. – Когда мы заказываем что-то на дом, то я всегда беру двойные порции, так, на всякий случай. – Эй, я все слышу, – проворчал Дазай, тоже заходя на кухню. – И вообще, кто не любит вкусно поесть? Ты сам не откажешься от такого, да, Чуя. – Не спорю, но речь-то была про тебя. – Ты очень глупо пытаешься слиться, я не менял тему разговора, а лишь включил туда тебя. На это Чуя лишь закатил глаза. За окном уже давно стемнело, и от этого в столь маленькой с приглушенным светом кухне становилось еще более уютно. Чуе нравился ее винтажный стиль, миниатюрные, вырезанные на ручках цветы, полки из красного дерева, баночки со специями, подписанные на русском языке и бархатные темно-бордовые занавески на окнах. Здесь не было привычного для современных квартир минимализма, но это, наоборот, очаровывало, делая окружающее пространство похожим на декорации старинного фильма. – Прошу, – и в следующий миг перед ним оказалась тарелка красной рыбы в сливках с сыром с овощами. – Или, как говорят в России, приятного аппетита. Незнакомый язык звучал необычно, и Чуя даже захотел попросить сказать его еще пару слов, но, поняв, насколько глупо это будет выглядеть, не стал. – Ты хорошо знаешь русский? – Да, я билингв. У меня в семье всегда говорили на двух языках, – объяснил он, доставая из шкафа бутылку красного вина. – Я не буду пить, завтра рано вставать, – сразу же ответил Чуя. – Совсем немного, – настаивал Федор. – Это «Шато Линч-Баж», хочу, чтобы ты попробовал, от одного бокала ничего не будет. Возможно, стоило настоять, но спорить не было сил. К тому же, всего лишь один бокал. Чуя слышал, что многие европейцы пьют красное вино как сок за ужином и не видят в этом ничего дурного. Это как приятное добавление к еде. Разлив бокалы, он протянул один из них Чуе, а другой Дазаю. – Как всегда, за встречу? И, подняв бокалы, они сделали пару глотков. Вино было терпким, приятным, одно из тех, которыми их часто угощал Федор. Чуя даже не хотел думать, сколько оно могло стоить. Как и все, чем их здесь угощали. Он все еще до конца не смирился с фактом, что их с Дазаем разделяла пропасть социального неравенства. Пусть Осаму не давали слишком много денег, но у него их было значительно больше, и до переезда он жил в огромном доме, какие раньше Чуя видел лишь в кино. Тогда его подобное фрустрировало, он чувствовал свою неуместность и неловкость. Потом стало легче. Сейчас схожий дискомфорт временами давал о себе знать при общении с Федором, но Чуя старался всеми силами не обращать на него внимание. Никто здесь не виноват в его загонах и проблемах, поэтому он делал вид, что все эти изысканные блюда и дорогие вина в порядке вещей. – Как продвигается «О грамматологии»? – обратился к нему Федор. – Мы с Дазаем уже немного поговорили, не буду скрывать, в том числе и о тебе. Он сказал, ты сейчас весь в работе. О как. Интересно, что вы тут обсуждали. – Потихоньку. У меня была встреча с куратором, с Акияма-сенсеем. Ему понравились мои идеи для статьи, и он признался, что думал мол я брошу эту идею на полпути. Все же тема максимально не для бакалавра. Но я его приятно удивил. Честно признаюсь, я действительно хотел все уже бросить, но его слова подтолкнули меня продолжать. – Я бы удивился, если бы ты бросил. – Зря. Я не такой сильный, каким кажусь. – Сложно оценить чужую силу, но зато я точно знаю, насколько ты упрямый, – улыбнулся Федор. – Поэтому ты скорее умрешь, чем сдашься. Особенно в деле, которое тебе нравится. Чуя усмехнулся, отпивая вино. – Неужели в этом есть что-то полезное… Но вообще мне кажется, ты мне льстишь. Во мне намного больше плохого, чем хорошего. – Как и во всех нас, но почему-то мы сидим здесь, и нам хорошо вместе. Потому что у нас больше общего, чем различного и, находясь здесь, мы ощущаем еще большую чуждость с другими. – В этом нет ничего удивительного, – хмыкнул Дазай. – Большинство людей отвратительны. В своей тупости, жестокости, невежестве. Неудивительно, что хоть кто-то относительно нормальный и интересный начинает притягивать. – Скорее, они просто обычные, – пожал плечами Федор. – Не плохие, не хорошие, обыватели. – Но это же не лучше. – Не спорю, но одно дело – демонизировать все вокруг, и совсем другое – принимать тот факт, что все просто люди. И люди в большинстве своем скучны. Единственное, что ты можешь сделать – найти своих, чтобы среди них почувствовать себя в полной мере собой. – Это сложно, – ответил Дазай. – Но не невозможно. Например, посмотри на нас. Вследствие определенных причин, мы видим мир не таким, каким видят его другие, вся его уродливая суть открывается перед нами во всей красе. И нам хватает смелости взглянуть на него в упор, не прячась. И это делает нас свободнее. – Никто не свободен в полной мере, – сказал Чуя. – Определенно, – кивнул Достоевский, делая глоток из бокала. – Но осознание своей несвободности – ощутимое преимущество. Я не говорю, что мы абсолютно свободны, все же мы люди, которые живут среди таких же людей. Но когда ты видишь суть, когда тебе хватает смелости выходить за свои пределы, то это делает тебя немного осознаннее, чем большинство. Чуя был согласен, но внезапно лишь сильнее почувствовал тоску. Отличность от других заставляла сильнее ощутить свое одиночество. – Порой лучше не знать и не видеть ничего. Так легче. – Говоришь сейчас, но вряд ли ты бы выбрал синюю таблетку, а не красную. Правда для тебя важнее. – Меня забавляет, с какой уверенностью ты говоришь, что для меня важнее, а что нет, – хмыкнул Чуя. Подобная черта в Достоевском чертовски раздражала. – Я просто чувствую, что мы похожи, – улыбнулся Федор, пододвигаясь ближе. – Точнее, все мы. Мы смотрим в одну сторону, знаем, чего хотим и пытаемся изучать этот мир, а не просто проживать его подобно плоским червям. – Все люди по сути паразиты, – заметил Дазай. – В этом и есть человеческая природа. Они жрут тех, кто слабее, но не потому что они плохие. Они делают это, потому что всего лишь люди. Разговор постепенно становился чересчур кинематографичным, абсурдным, словно они были во сне. Пусть Чуя выпил совсем немного, но вкупе с усталостью алкоголь сразу же дал эффект, и все вокруг утратило серьезность, а все мысли становились безумно желанными для озвучивания. Поэтому он не долго думал, прежде чем задать давно интересующий его вопрос. – Слушай, Федор, давно хотел узнать. У тебя кто-то есть? – Как мы резко сменили тему. Мне нравится, – рассмеялся тот. – Но нет, в данный момент у меня никого нет. Мы расстались с моим бывшим партнером, не сошлись во взглядах на жизнь. Сначала пытались примириться, но в итоге поняли, что смотреть в одну сторону важно. Важнее чем секс, любовь, привязанность. – А если сильно любишь? – уточнил Дазай. – Так даже особеннее. Я раньше думал, что любовь – это огонь, вот здесь, – протянув руку, Федор коснулся Дазая в районе груди. – И что он основа любых взаимоотношений. Потому что в моменты его особенной яркости хочется принять человека таким, какой он есть, простить все его недостатки, но постепенно огонь гаснет, и если вы изначально разные люди, то разойдетесь со скандалом. Так что лучше закончить все еще в самом начале. – Но ведь любые отношения – это работа, – не согласился Чуя. – Мы бы с Осаму давно расстались, если бы не вкладывались в них. – Вы просто изначально подходите друг другу, – ответил он. – Часть одного целого, такое редко встретишь. Меня это восхищает, и при этом я понимаю, что сейчас совсем по-другому воспринимаю отношения и всю концепцию любви в целом. – Теперь хочу услышать подробнее. – Про мое восприятие отношений? Мне не нравится идея парности, подобные ограничения лишь вгоняют в рамки и мешают более свободно посмотреть на вещи. Я стремлюсь к идее объединения с теми, кто меня понимает, а не фиксироваться на одном партнере. По мне так моногамный тип отношений – устаревшая парадигма, и она мне не нравится. Чуя скривился. – Ты имеешь ввиду свободные отношения? – Нет, не имею, – насмешливо ответил Федор, поворачиваясь к Чуе корпусом, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. – Свободные отношения – это другое, без обязательств и привязанностей, а я не сторонник такого взаимодействия. Любое общение с людьми требует времени, и мне не хочется тратить его на тех, кто не считают меня важным. Мне нравится концепция закрытых или околозакрытых отношений, где каждый привязан друг к другу и у них есть нечто помимо секса. – Никогда бы не смог делить своего парня с кем-то, – ответил он. – Типа, каждый выбирает для себя, но мне такое не подходит. – У тебя был опыт? – Нет, просто знаю – это не мое. И что я бы не смог, – твердо повторил Чуя. Тем временем Достоевский продолжал внимательно вглядываться в него, все так же немного насмешливо, но расслабленно и по-доброму. Чуя чувствовал себя странно. С одной стороны, они не говорили ни о чем таком сложном, и он был полностью уверен в своих мыслях, но при этом, общаясь с Федором, он будто подсознательно ощущал свою неправоту и неуверенность. Такое было у него впервые. – Забавно, – продолжил Достоевский, откидываясь на спинку стула. – Помню, в день нашего знакомства ты, Чуя, говорил, что против сдерживания прогресса и что если насильно удерживать себя от своих желаний, то это застопорит все. Так не лучше ли дать себе волю? – Я ничего не сдерживаю, мне просто это не нравится. – Никогда не знаешь, что тебе понравится. Не подумай, что я настаиваю или уговариваю, мне просто кажется, ты заблуждаешься исключительно из-за своих консервативных установок, которые сидят у тебя в подкорке, – и, снова пододвинувшись ближе к Чуе, Федор легонько коснулся рукой его виска, на мгновение задерживаясь, мягко проводя подушечкой пальца по коже. – Всех нас растили с ними, и большинство верит сказанному, некоторая часть не верит, но все равно соглашается играть по правилам, и лишь единицы находят в себе силы противостоять. Или хотя бы попробовать жить по-другому. Чуя не знал, что сказать, и лишь беспомощно перевел взгляд на притихшего Дазая. Тот сидел рядом, напряженный, крепко сжимающий бокал с вином. Но в его глазах Чуя разглядел знакомый волнительный блеск. Такое бывало, когда Дазай испытывал очарованность, влюбленность, слишком сильную заинтересованность. В самом начале отношений именно так Осаму смотрел на него, особенно в момент, когда они уже начали встречаться и тот понял – теперь можно, теперь здесь все мое. Не находя слов, Чуя зажмурился и устало провел ладонями по глазам и переносице. Алкоголь все же сильно на него влиял, и теперь мысли путались, слова совсем трудно строились в адекватные предложения. А он хотел ответить Федору. Ответить и сказать очень много всего, в первую очередь про то, как для него важен Осаму и как ему важно, что они есть друг у друга, и что ему никто больше не нужен. Ему хотелось объяснить, рассказать про свою любовь, о которой он в целом совсем редко говорил, но отчего-то он просто продолжал молча сидеть, не в силах проронить ни слова. – Дазай, а ты что думаешь? – обратился к нему Федор. Поставив бокал на стол, тот усмехнулся. – Я не против. В любом случае, это будет интересно.