Конченый

      Великий день настал, когда сиамские близнецы, сросшиеся вместе внутри материнского чрева, встретили свою долю. Сердце, в котором бились два разных ритма за право жить, стало свидетелем чуда, когда острый клин разделил их судьбы. Души, долго скованные общей плотью и кровью, теперь нашли свои отдельные пути, а сердце, когда-то бьющееся в унисон, потеряло свою половинку. Теперь их двое. Теперь они бьются отдельно, но всё ещё в гармонии. Они по-прежнему принадлежат друг другу.       Этот момент разделения стал символом не только физического освобождения, но и духовного возрождения, когда каждый из них обрёл своё право на первый глоток воздуха, чтобы вместе с ним впустить в лёгкие новую жизнь.       Неровно зашитые рубцы на грудной клетке были не только физическими отпечатками разделения, но и символом непоколебимой силы и выносливости. Они простирались словно древние руны, рассказывающие историю их второго рождения, их борьбу за выживание и их вечную связь, которая осталась, несмотря на физическое разделение. Шрамы, оставленные на их телах, говорили о том, что они уже преодолели многое вместе и остаются связанными на уровне, выходящем за рамки физического, духовного или эмоционального. Они же – свидетельство их уникальности, их силы духа, их неразрывной взаимосвязи.       Близнецы стали двумя половинками одного целого, их души остаются сплетёнными невидимыми узлами. Разделение стало лишь новым этапом их вечной связи, их духовной общности, которая не подвластна времени и пространству. Они стали свидетелями настоящего чуда, когда разрезанные на две части, они все равно остались едиными в своём существовании. Их связь не знает границ, не знает разлук, потому что она – бесконечная петля, образующая великий ковёр жизни, где каждая нить несёт свою неповторимую суть. Она же – удавка на их шее, их проклятие.       Никто не мог знать, почему бьются оба сердца, когда один из младенцев должен был пасть в объятия смерти.

***

      Рука против воли сжимается в кулак, пальцы хрустят, словно пытаясь удержать внутреннее разгорающееся пламя бешенства. Но болезненное жжение продолжает распространяться по всему телу, исходя от конечности, словно живое пламя, охватывающее каждую клеточку, намереваясь сжечь всё до чёрных угольков, пробраться до костных тканей и разрушить их, выжрать. Внутренние органы стискиваются от боли и кажется, что в любой момент они могут вырваться наружу одной сплошной непонятной субстанцией. Дышать становится тяжело – лёгкие тоже воспламеняются и будто сжимаются, не позволяя вобрать необходимое количество воздуха внутрь.       Холодный пот выступает на лбу и солёные капельки медленно стекают по подбородку, впитываясь в одежду. Телу моментально становится холодно и его прошибает неконтролируемая дрожь. Футболка прилипает к коже, вызывая неприятное ощущение дискомфорта.       Боль в одно мгновение становится настолько сильной и нестерпимой, что кажется, что она не его вовсе, что она принадлежит кому-то другому, и они вынуждены разделять эти страдания вместе.       Юджи не знает, куда себя деть. Хотелось бы просто кататься по полу и выть, как, к примеру, псы его близкого друга Мегуми в моменте ожидания еды, но остатки гордости, увы, не позволяют. Итадори всё-таки не пёс. Он вынужден терпеть, хотя даже не знает, почему и каким образом взялось это ощущение. В голову клином врезалось желание оторвать конечность.       На руке, вообще-то, не было видно ничего необычного, что могло бы вызвать такие страдания: ни укуса, ни царапины, ни ожога. Но на мгновение, всего лишь на долю миллисекунды, Юджи кажется, словно его пальцы – не его вовсе. Он бы не смог это объяснить, если бы кто-то вдруг попросил, но это чувство... Просто невозможно объяснить простыми словами, да и вообще словами в целом.       Фаланги его руки выглядят ужасающе отвратительно – они обуглились и покрылись гнойными пузырями, которые обычно хочется лопнуть, чтобы потом сто раз пожалеть за свою тупость. Кожа на них стала тёмной и начала шелушиться. На некоторых пальцах она отслаивается, оставляя открытые раны и кровоточащие поверхности. Внешний покров сплошь покрыт глубокими ожогами, похожими на ярко-красные шрамы, как будто конечность была несколько раз пропущена через мясорубку. Некоторые пальцы почти полностью обуглились и выглядят так, словно остатки пострадавшего покрова эпидермиса легко могут оторваться, стоит только слегка прикоснуться к ним. Кожа вокруг пальцев также выглядит воспалённой и опухшей. На пальцах видны следы пузырей, которые уже лопнули и оставили за собой гнойные и кровянистые выделения.       Юджи моргает – ничего нет. Ни болезненного вида пузырьков, ни болезненных корочек и воспалений, ни крови. Его моментально отпускает и он с небывалым облегчением вздыхает, выпустив наружу всё своё волнение и страх вместе с порывом углекислого газа.       Рука как рука. Обычная, вроде. Никаких следов повреждений. Абсолютно нормальная, здоровая конечность. Юджи уверяет себя в том, что это был всего-навсего розыгрыш его насмотревшегося разных экшенов и триллеров воображения. Он мысленно твердит себе, что больше не будет пересматривать пилу перед сном.       Но всё-таки ощущение пытливлй боли не могло быть простой галлюцинацией. Слишком реально для того, что он хотел счесть за «просто показалось».       Юджи не хочет задумываться об этом и уже минут через десять, оправившись от шока, решает приготовить что-нибудь быстрое и простое на ужин.       Он скоро должен был вернуться домой.       В этот вечер Юджи, однако, ужинал в компании тишины. Он не волновался, потому что брат мог не появляться дома и по несколько дней. А ещё в такие моменты он мог бы насладиться спокойствием и гармонией.       Но сегодня живот в области пупка противно крутит от беспрестанного волнения, как будто предвещая что-то недоброе.

***

      Перед глазами успевают мелькнуть огни ехавшей по встречной полосе фуры, прежде чем он вспахивает землю своим шлемом – хотя бы не лицом. На долю секунды стоило потерять бдительность и это могло стоить ему жизни. Мгновенная реакция и быстро сработавшие рефлексы помогли резко склонить транспорт в сторону в попытке избежать столкновения, но это не сильно исправило ситуацию и он начал скользить на дороге, теряя контроль над ситуацией.       Мотоцикл отбрасывает на несколько метров вперёд, но следом за ним проезжается по земле в результате происшествия и он сам, удачно подставляя конечность под тяжёлую груду уже ненужного куска металла.       Авария моментально вызывает пожар. Пламя, внезапно вспыхнувшее, охватило участок в районе нескольких метров вокруг, в том числе и его тело. А отсутствие способности подняться было обусловлено сильной физической болью, превышающей желание действовать. Он слышит треск костей и ощущает ломкую боль во всём теле.       Прижатая к груде железа конечность страдает от впивающихся в кожу заострённых кусков при малейшем движении. Но достать её надо было в обязательном порядке, ведь пламя скоро поднимется по локтевой части ещё выше и тогда ему точно больше не открыть глаз.       Приходится сжать в кулаке последние остатки воли, прежде чем буквально вырвать горящую руку из-под обломков и отползти на несколько метров вперёд, чтобы не попасть под ударную волну от предстоящего взрыва.       Сукуна оборачивается назад, усмехается чему-то у себя в голове и поднимается, несмотря на плачевное состояние своих костей. О, он мог бы с точностью сказать, что был свободен и волен в этот момент. Мозг начал вырабатывать огромное количество адреналина, который бил в кровь, поэтому ни боли, ни дискомфорта более не ощущалось.       Чёрное полотно ночи заволокло небо, так что водителей на дороге почти не видать – многие предпочитают проводить свой досуг дома, в кругу семьи, а те редкие гости, что могут встретиться на шоссе, также стремятся поскорее вернуться туда, где их больше всего ждут.       Он тоже спешил.       А теперь он горит. И он улыбается, по-настоящему отдаваясь удовольствию от боли и страдания. Его лицо выражало безумие и он казался полностью отрешённым от чувств. Он наслаждался каждым моментом, каждой секундой этой адской пытки.       Ах, это было просто невероятное чувство. У таких как он – любителей жёсткого садомазо от тётушки судьбы – не всё в порядке с головой. И либо этой самой головой в детстве роняли о кафельный пол, либо ногами пинали – с Сукуной, конечно, всё вместе.       В груди вспыхивает новое чувство, ранее неизвестное и чуждое его сердцу. Но оно заставляет его погружаться в состояние глубокого блаженства и удовольствия в момент грани между жизнью и смертью.       Нельзя давать безумцам в руки пистолет – такие любят играться с жизнями, в особенности, со своими. Главная опасность заключается в том, что они не знают, когда приходит пора остановиться.       Сукуна всё прекрасно осознаёт, но он не беспокоится – и не из таких передряг выбирался. Он предпочитает не вмешиваться и позволить событиям развиваться самостоятельно, пока его тело начинает тлеть.       И он сгорел – один, кто мог бы в тот день не сгореть. И он живёт.

***

      Юджи помогает разобрать вещи в сумках, когда его брата наконец-то выписывают из больницы после долгой реабилитации. Они недавно вернулись домой и Сукуна успел поменяться в своём настроении уже пятый раз за день. Юджи чувствует подавленность и уязвимость. Всё-таки трудно приходится жить с энергетическим вампиром.       Из них двоих младшим был почему-то именно Юджи. Возможно, Сукуне было легче его принимать таковым, потому что пацан был ростом меньше и не такой упитанный, как сам Рёмен.       Но чёрт бы побрал этого «старшего братика» на самом деле. Он всегда доставляет так много проблем, заставляет излишне волноваться за себя, совершает просто невероятно тупые и безрассудные поступки, за которые даже не хочет отвечать.       Что в детстве, что сейчас – ничего не меняется.       Сукуна отличается поведением. Юджи это заметил давно, хотя значения придавать как-то не хотелось. Но иногда глаза говорили больше, чем Рёмен хотел или мог сказать на самом деле. Взгляд был у него точно как у воплощения исчадия ада. И смотрел он на всех с презрением и брезгливостью. На всех, кроме Юджи – на него Сукуна вглядывался как-то особенно. Нет, не с добротой или той крепкой любовью, которая обычно должна проявляться между двумя братьями. Он смотрел с нескрываемой ненавистью и даже не пытался оправдать это. Просто ненавидел своего брата. За этим чувством не стояла весомая причина и Сукуна уже неоднократно сам признавался в этом. Он и поступками всячески демонстрировал.       А пацану пришлось привыкнуть, адаптироваться, смириться с домашним насилием и просто молча переживать все его последствия.       И это могли быть не только следы синяков и ссадин на теле. Это было нечто ещё более жестокое по отношению к родному брату. Что-то, что заставляло его окончательно сломаться и подчиниться. Это нечто, от чего потом приходилось отмывать своё тело часами в душевой, сдирать все следы прикосновений до первых выступающих капелек крови. При виде же отражения в зеркале – испытывать дикое отвращение и ненависть к самому себе после всего случившегося.       Это не то, к чему нужно на самом деле привыкать, но Итадори уверял себя в том, что так его любят, так показывают свои чувства. Он позволял подобное просто потому, что это Рёмен и он не может по-другому. Не умеет. Или не хочет.       Но отвернуться от единственного близкого родственника у Юджи не хватает ни смелости, ни духу, ни даже желания. До тех пор, пока он не поймёт, что так неправильно, это будет продолжаться. Взять себя в руки – значит отвернуться от брата. Позволить брату и дальше бесчинствовать – значит попирать свою гордость и честь. Золотой середины было не дано. Либо он был слеп.       Вообще-то бывают и дни, когда старший брат в хорошем расположении духа. Редко, конечно, но у него тоже возникает какое-то желание контактировать со своим мелким, не применяя к нему никакого насилия. Вполне вероятно, что это ещё один особенный вид издевательств: сначала уверять, что теперь его отношение изменится, а потом в очередной раз вытирать ноги о Юджи.       Нужно просто признать, что такие, как Сукуна, не меняются. Им просто плевать на всё, кроме себя. Они будут игнорировать последствия своих действий, лишь бы удовлетворить свои амбиции, будут пренебрегать этикой и моралью, чтобы достичь своих целей, не обращая внимания на чужие интересы и чувства.       Юджи не был тем, кто мог терпеть унижения и неуважение, но не в случае со своим братом. Он просто в самом деле не мог ничего с этим поделать. Пацан силён духом и физически, в характере выкован стальной стержень, но он всё равно невольно гнётся под напором того, кому мог бы завещать всего себя безвозвратно.       И не то, чтобы по своему желанию. Просто удавка на шее приросла к коже и теперь её было невозможно сорвать. Хотя она душила всё больше. А конец её находился в руках, что его губили.

***

      Юджи тошнит. Он смотрит на Сукуну с нескрываемым страхом и неприязнью вперемешку. К горлу подступает ком и его нельзя ни выблевать вместе с завтраком, ни проглотить. Застрял и встал поперёк горла, как кость, и мешает, царапает стенки внутри.       Ему приходится закрыть рот рукой. Его лицо искривлено в гримасе отвращения.       Пальцы.       Кишки уже завязываются в узел от волнения. Сердцебиение учащается, кожа покрывается холодным потом, дрожь в руках и ногах внезапно появляется. Дыхание становится более частым и поверхностным, иногда возникает ощущение сильного давления в груди. Мышечное напряжение и даже дрожь внутренних органов Юджи отчётливо ощущал. – что такое, брат?       Ничего.       «Это уже слишком» – хочется сказать, но смелости не хватает. Она прячется где-то там же, откуда Итадори грызёт изнутри страх.       «Ты сошёл с ума, Сукуна» – но он и так это знает. Поэтому продолжает со спокойной душой.       «Пожалуйста...»       «Умоляю, прекрати это...» – ты сделаешь это для меня? Так наша связь станет ещё сильнее. – да каким же образом... – Юджи хнычет. Он не может в это поверить.       Он ненавидит их связь. Разорвать бы, да сил не хватает. Всё, что когда-либо чувствовал Сукуна, Юджи приходилось испытывать на себе вдвойне. Они были словно одно целое – радость и грусть разделять нужно вместе – и пацан сейчас очень надеется, что его брат впоследствии будет страдать ещё сильнее. . . .       На его глазах, покрасневших по краям и опухших, скапливаются слёзы. Сукуна заботливо их рукой стирает и улыбается тепло. Он внимательно следит за тем, чтобы Юджи съел всё без остатка. – хороший мальчик, – срывается с губ его, когда он помогает пацану протолкнуть в рот ещё один кусочек.       Юджи не может остановить слёзы. Льются они вовсе не от боли или страха, а от бессилия. Он неожиданно покорен и позволяет этому продолжаться.       Опускает взгляд вниз, на тарелку, и горькие капли текут ещё больше, собираясь на подбородке. Штаны и футболка уже сильно намокли.       Ещё больше раздражает спокойствие Сукуны и принятие общей ситуации им, как чего-то нормального, адекватного. – последний кусочек, Юджи, ты должен сделать это.       Сукуна смотрит по-прежнему ненавистно, с безразличием, но Юджи не мог бы этого видеть из-за пелены слёз. У него перед глазами всё расплывчато сейчас.       Он почти насильно впихивает пацану в рот последний кусок оставшегося пальца, предварительно с силой сжав его скулы, чтобы рот шире открыл. – так легко быть хорошим братом для меня, правда? И вовсе не нужно сопротивляться мне. Я сильнее.       Юджи снова закрывает свой рот. Против воли пытается прожевать, в итоге просто глотая кусок плоти, чтобы не стошнить всё проглоченное ранее – заново есть это хотелось меньше всего. С кончиков волос капает пот, с глаз слёзы, со рта – слюна вперемешку с кровью (он укусил Сукуну, когда тот пытался протолкнуть мясо пальцем, и в итоге поплатился) – вытри сопли, засранец, ты уже сделал это, – Рёмен поднимается со своего места и подходит к трясущемуся брату, заключая его в крепкие тиски, почти до хруста рёбра сжимая.       Что-то внутри пацана разбилось окончательно, когда он оказался в чужих объятиях. Они были вовсе не знаком утешения и поддержки. Сукуна пытался что-то важное показать таким действием.       Юджи слышал чужое умеренное сердцебиение, но отдавалось оно как будто в его собственной груди.       Его же сердце замерло в этот момент. Или оно и не билось всё это время.

***

      Когда Юджи передал своё проклятие Сукуне, он не предполагал, что им придётся нести это бремя вместе. Они были обречены на несчастье, которое стало неотъемлемой частью их последующих жизней, их судеб. Сукуна, с глубокой ненавистью к Юджи, стремился уничтожить его сущность, унизить его и заставить его подчиниться. Сила проклятия оказалась слишком велика для Юджи, ибо оно стало неотъемлемой частью его сущности, уничтожая его представление о самом себе. Он уже был поглощён этой взаимной ненавистью и страданием, потеряв свою личность и человеческое начало.       Они изначально были обречены и если Сукуна это понимает и принимает, как должное, то Юджи придётся из раза в раз разбиваться и страдать.       Пацан стал носителем сплошных сорняков, которые Рёмен с удовольствием посеял. Было забавно наблюдать за тем, как он медленно увядает, а умереть всё никак не может – сердце в его груди даже не принадлежит ему.       Проклятие придётся нести на своих плечах. И это не закончится – всё ещё только начинается...