Так прочь же все сомненья, Нет места для забот! И музыке и пенью Уже настал черед. Жан-Батист Мольер
***
С течением очень долгого времени Деспина в конце концов свыклась с тем, что факт ее рождения стал для богов своеобразным яблоком раздора. Мать — проститутка, избавилась от нее еще когда она была ребенком, заставив выживать за свой счёт среди жестоких улиц Платеи. Отца она и знать не знала. Тот был не иначе, как каплей в море бесчисленных клиентов пропащей шлюхи. Ни богатого приданного за спиной. Ни особого покровительства. Только сгоревший дотла город, что захватил близлежащий полис, пожизненное клеймо рабыни и жестокость безотрадного будущего. Таргелия, праздник в честь которого по слухам спускались даже боги, не сулил каких-либо перемен. В этом празднике жизни и веселья в честь первых плодов природы не было абсолютно ничего особенного. По крайней мере ровно до того подобранной самой судьбой момента, когда Деспина, спеша сквозь море снующих тел, запечатлела тот самый миг переменчивой вспышки света, ярко подсказывающий лишь одно. Деспина встретила пропавшую частичку своей души. Такую же гнилую и темную как у нее. Однако вместо того, чтобы радоваться «божественному подарку», она лишь выждала положенные секунды, когда головная боль наконец оставила ее в покое, а навязчивый дурман прекратил свои нападки на ее сознание, и в последний раз оглянулась вокруг. И стоило черным омутам столкнуться с синевой других, как она немедленно припустила бегом. Деспина была рабыней. А никому не нужным рабыням родственная связь была просто-напросто ни к чему. К сожалению, ноги незадачливого соулмейта немедля понеслись следом за ней, звучание его ударявшихся об каменную кладку дороги сандалий эхом пронеслись по переулку, в который она завернула. — Подожди! — в донесшем ей в спину юношеском голосе пронеслась нотка отчаяния. Как будто жизнь ее преследователя напрямую зависела от того, удосужится ли она остановиться или нет. — П-пожалуйста! — вновь крикнул он, не заботясь о том, как выглядел со стороны, целиком и полностью сосредоточившись на том, что заставило его вновь ощутить себя живым. Деспидна почувствовала искру зарождающегося раздражения, когда резко повернулась к нему лицом, не в силах бежать еще дольше с тяжёлым весом наполненного водой кувшина. Миндаль ее глаз едко впился в высокую статную фигуру молодого мужчины, предположительно, члена высшего сословия, если судить по крою его роскошного желтого хитона. Блестящие при свете солнца волосы украшал лавровый венок, а впившиеся в нее голубые глаза по цвету могли сравниться с океаном. — Что вам угодно? — с трудом выдавила она из себя. Дыхание незнакомца сбилось от ее с виду безобидного вопроса, живописные глаза распахнулись в чистой растерянности. — Я… я не знаю, — нервно сглотнул он. — Мне просто… мне нужно знать, кто ты, — невольно улыбнувшись будто на пороге великого открытия. — Прошу, открой мне свое имя. — Деспина, родом из покоренной Платеи, — холодно ответила Деспина, внимательно вглядываясь в богатство и нечеловеческую чистоту его одежды, густоту и сияние золотистых волос. Горечь, поселившаяся во рту от яркого контраста между ними двумя, была отвратительна. — Деспина, — медленно произнес греческий красавец, словно смакуя ее имя на слух. — Мне жаль, если я доставил какие-либо неудобства. Просто… в момент, когда я увидел твой облик, он сразил меня, — с тонких вишневых губ неловко стерлась улыбка, когда затаённый гнев в ее лице ничуть не уменьшился. — Там, в Таргелии, между нами образовалась связь. Родственная связь. — Я не верю в подобные легенды, — презрительно скривила она уста. — Свое имя можете не называть. Оно меня не интересует. — Но ты моя нареченная! — Я не верю в это, — повторила она. Пустота ее голоса была ужасающей. По крайней мере, по мнению его печально распахнувших глаз. — Посмотри на себя, — не сдержавшись, фыркнула Деспина. — С руками, которые никогда не держали ничего тяжелее меча или чаши вина. С лицом, которое никогда не было перепачкано сажей. С хитоном, что может быть дороже моей жизни… Что ты можешь мне дать? Что может сделать сын местного купца, кроме как принести еще больше страданий? Его сердце упало от резкости ее слов, но он не позволил им взять над собой вверх. — Возможно, мне еще неизвестна трудность твоей жизни, Деспина, — мягко произнес его дрожащий от переизбытка эмоций прекрасный голос. — Но я клянусь сделать ее лучше. Что угодно, дабы подарить счастье, которое ты заслуживаешь — Мне не нужно это, — сухо отбила его проникновенную речь Деспина. — Я могу подарить тебе все, — не сдавался он. — Я могу подарить тебе жизнь, лишенную страданий и боли. Я могу подарить тебе богатство всего этого мира, моя любовь, — ласково накрыв ее щеку своей рукой. — И верную клятву не отпускать от себя ни на один миг. Но Деспина действительно ненавидела владельцев этих земель и весь стоявший за ними аристократический род. Она ненавидела их так сильно, как только могла. Поэтому стоявший перед ней красавец вызывал гнетущие чувства, что были далеки от радости, несмотря на тонкую нить бьющейся между ними родственной связи. — Не трать время зря и забудь об этом, — небрежно бросила она и, поставив тяжелый кувшин обратно на свою голову, направилась к выходу из переулка. Однако прежде чем ее силуэт успел окончательно исчезнуть с его глаз, он успел крикнуть ей вслед отчаянное, не уставая завлекать: — Я… я не смертен! И к его счастью, она наконец остановилась, обратив на него все свое внимание. — Что ты сказал?***
Примечание
По́лис (др.-греч. πόλις, πολιτεία; лат. civitas) — исходная общественная форма государства, состоящая из нескольких сельских поселений, объединившихся вокруг одного городского центра, обозначаемая в греческом языке словом «полис» (греч. «город», в лат. — «цивитас», «гражданская община»), особая форма политической организации общества (довольно часто государства). Тарге́лии или Фаргелии — афинский праздник, совершавшийся 6-го и 7-го таргелиона в честь Аполлона и Артемиды. Таргелии и Дельфинии были важнейшими из Аполлоновых праздников в Афинах. Аполлона почитали как бога жаркого лета, способствующего созреванию полевых плодов, и приносили ему и орам первенцы этих плодов. Хито́н — мужская и женская одежда у древних греков; подобие рубашки, чаще без рукавов. Δες μορφή καί δες ψυχή — Посмотри на облик, посмотришь в душу (с греч.)