«У меня есть банановый шампунь, но от кожи всегда пахнет персиками.»
Она никогда не видела Сонет ближе, чем по скайпу. Не трогала её замёрзших рук, фотографии которых вызывали волну желания их согреть и зацеловать. Не гладила коротких каштановых волос, в которые хотелось уткнуться носом и больше никогда не двигаться. В Ройст «никогда не» было больше, чем «счастливых минут детства». И всё же тогда в её руках было больше нежного тепла от Сонет, чем когда-либо после. Пар со вкусом клубничного мороженного, замораживающий лёгкие, в точности похож на ту зиму, когда Ройст окончательно сдалась в отношении Сонет. Это сломало её сильнее, чем нежелание родителей видеть свою дочь. Втоптало больше, чем работа по гибкому графику, прячущая за выгодностью условий смены по двенадцать часов, ужасная начальница и угроза отчисления со специальности, в которой она не видела никакого смысла. Этот пар… словно два стаканчика клубничного макфлури по валентиновской акции, съеденных по дороге домой в одиночестве. Словно рассказы Сонет о парне, в которого, не смотря на все проблемы в отношениях, та влюблялась только сильнее. Словно мысли о том, что нет никакого смысла дышать морозом, выдыхая наружу поглотившую её черноту. А пар «розовый лимонад» по вкусу похож на лето. Он содержит в себе первую встречу с Сонет на вокзале. Их неловкие разговоры и скрытое глубоко внутри Ройст разочарование, в которое превратилась надежда на взаимность. На вкус фантолы или желейных змеек. На не состоявшийся поцелуй под алкогольной дурью. На раздельные кресла-раскладушки, вместо одного дивана и тёплых объятий. На милейшего молодого человека Сонет. На саму Сонет. И на письмо, написанное Ройст за день до отъезда, когда Сонет, слишком соскучившись по своему молодому человеку, уехала к нему ночевать, оставив Ройст в одиночестве. То письмо, что Ройст хотела спрятать в шкатулку с милейшими увлечениями Сонет из детства, которые подруга хранит, потому что жалко выбросить. Хотела, но не смогла, потому что для Сонет оказалось не важным, что Ройст садиться на поезд и уезжает. По вкусу пар с розовым лимонадом похож на письмо с признанием, приехавшим из другой страны и спрятанным в книге, где по сюжету дружба таки стала любовью. Ройст думает его сжечь, когда нежному внутри станет не так больно. Пар с вишнёвым вкусом её любимый. Он похож на любую весну её жизни. На боль от потерь, на желание быть сильной, цельной без других людей. На саму Ройст. Ту, какой она хотела бы быть. И какой не станет никогда. А ещё он отдаёт рассказами Сонет о будущем ребёнке и пахнет мечтами о переезде. Ройст тяжело дышать от количества вкусов и втянутого в себя пара. Её лёгкие горят изнутри, их словно пронизывает сотнями игл. Она не пытается избавиться от мыслей в голове или от той свободы, которую имеет. Просто когда она взрослеет, то начинает видеть. Отца, готового убить Ройст лишь за одно слово о геях или лесбиянках. Мать, не понимающую и не умеющую поддерживать ничего, кроме иллюзии собственного положения жертвы. Дядю, видящего в ней старородящую свиноматку. Бабушку, твердящую, что Ройст слишком уродливая и ей срочно нужно меняться. Сонет. ТолькоПодругу Сонет. Ройст не сразу решается на то, чтобы сбежать, как бы она этого не отрицала. Проходят годы в мыслях о том, что для «лучшего времени» нужно потерпеть. И это ожидание в токсичной семье, с ощущением собственного бессилия, с попыткой удержаться в той профессии, которую она никогда не хотела иметь, по вкусу похоже на пар с виноградом. Она терпит. Дышит паром, который напоминает о лучшей жизни из прошлого, пишет книги, о которых мнения не выше, чем о размытой грязи по осени, и ждёт. Ждёт… У Сонет рождается дочь, когда Ройст наконец-то переезжает и избавляется от пара в своей жизни. Ройст в очередной раз везёт, — в её теле нет рака, но последствия ощутимы. Аллергия на фрукты. Аллергия на пыль. На пыльцу. На мёд. На дым. Как только на жизнь аллергию не напарила стало хорошим вопросом. Сонет практически исчезает из жизни Ройст и девушка учится жить без неё, будто бы на деле она не занималась этим всю свою жизнь. Тяжело быть тем, кого не любит никто, и приходится заполнять жизнь самостоятельно. Ройст кажется себе сильной, независимой, молодой. Она надеется, что фразы «чем старше становишься, тем лучше пишешь», подойдут для её потуг в творчество. У Ройст несколько книг на всех лит платформах и меньше сотни читателей. Ипотека на десять лет, — именно ради этой цифры она жила с родителями, вдыхая дым с поля боя, поскольку они подарили первоначалку, сократив срок на пару десятков лет. И никаких друзей. Сильная, независимая, самостоятельная и в перспективе однажды успешная. И когда она встречает Юн, собственный образ рушится, словно привкус белой сливы на языке, никогда не вызывавший ничего, кроме тошноты. Юн не та, за кем Ройст гонялась всю свою жизнь. У неё нет стального характера, твёрдого лба Сонет. Нет её силы и трудолюбия. Нет её теплоты и озорства. Правдивости. Юн младше Ройст почти на пять лет. Она живёт с родителями, о которых мог бы позавидовать каждый. Ей не нужно думать о том, что Юн будет носить в будущем, ведь всё самое лучшее она получает сразу, как подумает об этом. Юн похожа на звезду. Яркую вспышку. Холодный зимний воздух. Мяту с кусочками льда. Лимон. Пустышку. Жвачку со вкусом яблока. Ройст сталкивается с ней во дворе, когда затаскивает очередную коробку с мебелью. Юн предлагает ей помощь. Ройст… Соглашается. И узнает, что губы у Юн действительно яблочного вкуса. Потому что Юн получает всё, что захочет, а у Ройст в кармане слишком маленький пакетик любви за всю жизнь. Ройст не верит в интерес Юн, а той без разницы на чужую веру. Мебель собирается быстрее, шкафы заполняются книгами ещё шустрее, а у Ройст забивается нос от пыли. Она не чувствует, чем пахнет кожа Юн. В следующий раз они пересекаются через месяц. Юн вваливается в её квартиру, как в свою собственную. Кожа Юн пахнет мятным и яблочным, а губы всё-таки больше лимонные. Юн непредсказуема и порывиста. Она способна сдвинуть мёртвого, если тот её не устроит, но у Ройст иммунитет к манипуляциям, выбитый под кожей мамой и дядей, поэтому Юн в её присутствии быстро остывает. Юн не нужна забота или подарки, но она с радостью встречает любые объятья Ройст. У Юн большая компания. Она вкусно готовит выпечку и совершенно не умеет варить супы или жарить что-либо на сковородке. Ей не нравится учёба, а съемки кажутся более перспективным занятием. Ройст писательство тоже всегда казалось важнее «высшего образования», поэтому Юн она понимает лучше, чем ей хотелось бы. Юн нравятся два давних видео Ройст. И она влюбляется в её библиотеку. В какой-то момент Ройст смеётся и замечает, что если бы Юн предложили выбор: её книги, или она сама, — Юн выбрала бы книги. А Юн, закусывая очередное предложение блинчиком со сгущенкой, бурчит: — Конечно тебя. Ты замечательно пополнила бы любой запас книг своими толмудами. У Ройст сжимается в груди. Ей, выжившей в своей семье, любившей лучшую подругу и ни с кем не встречавшейся, кроме вот такого выносящего с ноги любые двери чуда с волосами, похожими на красное дерево, кажется нереальным карты, при которых кто-либо выбрал бы её. Ройст завидует Юн и её уверенности в себе. И, кажется, она говорит об этом в слух. — Ну тебе то зачем завидовать… Люди вокруг должны завидовать — я отхватила лучшего фантаста на свете! Юн тяжело даётся выражение эмоций. Она не заботится о других, не живёт по схеме «а давайте отложим до лучших времён», хватает всё и сразу, и её энтузиазма с уверенностью хватает на двоих. Юн пахнет яблоками, мятой и лимоном. А от Ройст всегда пахло сиренью. Ройст не нравятся яблоки, но когда они смешаны с ментолом, хочется съесть их полностью. Жизнь Ройст могла бы ограничиться матерью и отцом. Но её спас интернет и Сонет. Жизнь Ройст могла бы ограничиться Сонет. Но её спасла Юн. Если сравнивать жизнь с паром… То лучшим выбором будет глубокий вдох чистого воздуха. Потому что никогда не знаешь, какой запах прилетит следующим.Часть 1
13 мая 2024 г. в 09:22
Дешёвый шампунь Ройст всегда пах яблоками, а Сонет в любой социальной сети подписывалась как «персик». Ройст ненавидела яблоки в любом их виде, но персики обожала. Тоже в любом виде.
Пар с яблочно-персиковым вкусом прежде всего напомнил Ройст о детстве. О времени, когда выходило не замечать алкоголизма отца и мнимых страданий матери. О времени, когда она сидела под столом, не вслушиваясь в пьяную ругань, и в десятый раз перечитывала одно и тоже сообщение, пытаясь понять какого это, — пахнуть персиками?