я позволяю вам любить меня

      — Таис, я прошу твоей руки.       Дрифт нежно касается пальцем моего плеча и просяще заглядывает мне в глаза. Его взгляд дрожит, он взволнован, чего не скажешь обо мне.       — О чём ты? — спрашиваю я. Не желая показаться резкой, я выжидаю пару секунд прежде чем отстраниться. — Дрифт, я думаю, что неправильно тебя понимаю.       — Нет-нет, все верно, — смущённо улыбается он. — Ты упоминала, что тебе нравятся ваши земные традиции, вот я и следую им: прошу тебя стать моим бондмейтом по людским ритуалам.       Я изо всех сил стараюсь сохранить лицо перед ним и отрицательно качаю головой. В его оптику смотреть стыдно и я опускаю взгляд ниже — на металлическую грудь с глянцевой красной инсигнией. Тяжелый вдох сдержать не получается. Черт, я ведь не хотела, чтобы всё происходило именно так.       — Ты ведь понимаешь, что мы с тобой разных биологических видов? — осторожно начинаю я.       — Да.       — И что у нас большой разрыв в возрасте и неравный цикл жизни?       — Да, знаю.       — Мы не похожи характерами и у нас различный жизненный опыт?       — Угу.       — И то, что мы столкнёмся с осуждением?       — Всё это мешает тебе любить меня? — вопрос прозвучал сухо и несколько грубо.       Я не была уверена в том, что мне следует ему ответить. Откровенно, Дрифт сейчас пугал меня, однако я была намерена говорить с ним честно.       — Но я ведь не люблю тебя, — с непонятной грустью ответила я. — Мы неплохо проводили время, но я не думала, что ты воспримешь мою доброту как знак о начале наших отношений.       — Таси, ты делаешь мне больно…       — Таис, — поправила я его, — не называй меня никак иначе.       Я поспешно подняла голову и столкнулась с его злым взглядом. От былой сердечности ничего не осталось, сплошной холод и упрёк, и он щедро показывал свою неудовлетворённость моими словами. Я нахмурилась и медленно отступила назад, уперевшись спиной в ограждение на краю смотровой площадки.       — Дрифт, мне жаль, что у нас состоялся такой диалог, но сейчас я не готова обсуждать нечто подобное, — я судорожно выдохнула, крепче сжимая ремешок сумки. Нервозность изматывала, и хотелось перевести всё в шутку, вот только мех явно не оценил бы такое. Хуже, если бы исказил смысл и воспринял как согласие, поэтому я желала объясниться: — Пойми, последние недели были слишком непростыми для меня, и единственное, что мне сейчас нужно, так это разобраться с теми проблемами. В моей жизни пока нет места ксенофилии.       Умница, Таис, это было даже через чур честно. Но зато по факту: если раньше плохие дни чередовались с хорошими, то в этом месяце я потеряла всю свою удачу. Болезнь мамы, пропавший без вести жених, разбитая кем-то машина, убытки в магазине и отказ в сотрудничестве от поставщиков, вечно портящаяся техника, разорвавшийся на днях фильтр на трубопроводе и как итог — затопленные соседи, требующие ремонта за мой счет… Трудностей не становилось меньше, наоборот, к ним прибавилась ещё одна: она стояла напротив, пыхтела и сердито сверкала синей оптикой.       — Ты очень жестока, — сделал мех колкое замечание.       Мои плечи опустились и я закрыла лицо ладонями.       — А может это ты недостаточно сострадателен? — тихо спросила я. — Вот к чему было делать мне предложение? Разве ты не знаешь, что я уже помолвлена? А недавно должна была состояться свадьба…       — Таси, ты вдова.       Дышать становится невыносимо больно и я через силу вдыхаю через рот. Руки безвольно падают вдоль тела, а слезы обиды и неприятия скатываются по щекам в ту секунду, когда я моргаю. Я хочу закричать на него. Кипящая внутри меня ярость требует сделать ему еще больнее, но голос почему-то пропадает. Я делаю над собой усилие и вместо того, чтобы оскорбить его сильнее, чем он оскорбил меня, кидаю в него сумку. Она ударяется о его плечо и падает рядом, рассыпая по асфальту всякую мелочёвку.       — Прости, — он опускается на одно колено, чтобы поднять мои вещи. Дрифт выглядит виновато, но таковым себя явно не ощущает, я почти уверена в этом.       Еще пару мгновений я смотрю на его неуклюжие движения и попытки поднять миниатюрное зеркальце с дорожки, и, круто развернувшись, бегу в обратную сторону. Он зовёт меня по имени, кричит достаточно сильно, чтобы привлечь внимание, но горе внутри меня ноет намного громче и просит-просит-просит уйти подальше от этого злого меха.       Парковка. Серое такси и оплата по безналу. Быстрая дорога по объездной. Знакомые спальные районы и одинаковые жилые дома. Путь до подъезда на ватных ногах. Лифт. И на ручке квартирной двери уже весит моя сумка… Чёрт бы тебя побрал, Дрифт.

***

      Свой последний выходной я провела на даче.       Маленький домик в пригороде Праги встретил меня холодной росой на окнах и пылью в прихожей. Пролетающая по коридору нить паутины зацепилась за ветровку и легла мне на рукав, пока я пыталась разобраться со щитком.       Последний раз я была здесь почти год назад, вместе с дедушкой, мамой и Диком — моим, на тот момент, парнем. Тогда мы жарили мясо на мангале, собирали по колючим кустам ежевику и пили кислый лимонад на хорошенькой старой кухне. Сейчас же дом выглядел неуютно: кухня покрылась тонким слоем дохлых мух, в углах проросла плесень, в грязных горшках лежали засохшие листья цветов. Я была настроена привести все в порядок. Воспоминания о тех днях, которые мы проводили здесь, грели душу, и оставить дачу на саморазрушение я просто не могла.       Переодевшись в спортивный костюм, я вышла на веранду. Груша во дворе цвела сладкими белыми цветами, а вот слива окончательно засохла. Сад зарос сорняками, некогда роскошные кусты роз переродились в шиповник, и я с разочарованием вспомнила, что помимо ржавого секатора и газонокосилки здесь не было других инструментов.       Утренний туман был сырым и плотным, тусклое майское солнце едва согревало, поэтому я поспешила обратно в дом. До обеда я упорно отмывала первый этаж и за пару часов накопилось несколько мешков с мусором. Их бы было больше, если бы я не решила взять перерыв и отдохнуть в зале.       В чистой комнате было хорошо. Колени грел привезенный из дома плед, а в руках лежал свежий журнал с судоку, приторно пахнущий чернилами. На фоне бурлила вода в электрочайнике, играла тихая мелодия советского диско из дряхлого граммофона, трещали поленья в медной печи. Уезжать отсюда не хотелось, на даче было спокойно и нестрашно.       А вот на душе было тревожно из-за вчерашнего разговора с Дрифтом. Он был виновником моей апатии и причиной, по которой я не хотела возвращаться в город. Я знала: он будет поджидать меня у дома, снова захочет поговорить и будет пытаться меня переубедить. А зачем? С чего он взял, что это то, что нужно нам обоим?       Моё счастье заключалось в постоянстве. Стабильная работа, здоровые близкие, чудесные взаимоотношения в семье — это всё, в чем я нуждалась. Когда же появились первые проблемы и постоянство дало трещину, то мне казалось, что мой мир начал рушиться: всё, на чем держалась моя обыденность, рассыпалось как карточный домик. Тогда Дрифт оказался рядом и стал тем, кто первым узнал об этом. И тем, кто выразил сожаление и предоставил посильную помощь. Этого было более, чем достаточно, чтобы я прониклась к нему симпатией. Но не любовью.       Для любви у меня был Ричард — он же по-простому Дик. Меня привлекали его крепкие объятия и глупые каламбуры, он был до ужаса упрямым, но всегда помнил о строгом мамином воспитании, а ещё он пах горьким шоколадом и сливочным улуном. Вечерами мы смотрели сериалы на проекторе, собирали идиотские паззлы и мечтали уехать на Кубу на целое лето. Мы строили с ним долговременные планы и продумывали нашу жизнь через сорок-пятьдесят лет. Может быть, я слишком доверчива и не знаю абсолютно ничего о жизни и отношениях, но, думая о Дике, я понимаю, что познала многое из жизни через его любовь.       Я закинула голову на спинку кресла, медленно сползая в нём. Тоска душила, я бесконечно наступала на пятки собственной грустной тени, убеждая себя в том, что Ричард в порядке. Я не хотела думать о том, что с ним могло что-то случиться, поэтому слова Дрифта о том, что я стала вдовой, так сильно меня задели. Я не верила ему. Не хотела верить.       Я почувствовала, как слезинка скатывается из внешнего уголка глаза к уху. Стало щекотно. Я резко подняла голову, и тут же снова упала на спинку, поражённая неожиданно возникшим вопросом. А с чего Дрифт взял, что я вдова? Откуда он мог узнать, что с Диком что-то случилось?       Я вскочила с кресла и схватила телефон с комода. На заблокированном экране светились оповещения о двадцати восьми отклонённых звонках и десяти сообщениях от Дрифта. Вчера я добавила его контакт в чёрный список, уж слишком невыносимо было продолжать с ним общение, но сейчас… Сейчас меня била дрожь от одной только мысли, о том, что он что-то знает. Или же этот страх был не за Дика, а за меня саму?       Дрифт поначалу казался неплохим парнем. И плевать, что он был пришельцем. Первое впечатление о нём всегда согревало: он был солнечным мехом, очень внимательным и обходительным, и я не хотела разочароваться в этом нежном автоботе, как это было, например, с Миражом. Однако ситуация складывалась так, что последние события заставляли меня чувствовать крайнюю незащищённость.       Я понимала, что все кибертронцы — все поголовно, — жертвы войны. Я старалась быть мягкой и аккуратной в разговорах с ними, никогда не шла на конфликты, была уступчивой и тихой, рассчитывая, что такое поведение убережёт меня. А получилось, что я показала им вторую крайность: после всех жестокостей они искали нежность, и некоторые нашли её в моём лице.       Последняя надежда оставалась только на их благоразумность. Думать плохо обо всех не хотелось. Мне следовало успокоиться.