О любви и терпении

Иногда Сон Дончжу просто испытывал терпение Гонхака. — Ты меня не любишь, — мрачно заявил старшему Дончжу, когда они оказались наедине в общей комнате общежития, в свой единственный посреди рабочей недели выходной. Гонхак швырнул в спортивную сумку свои тренировочные шорты, в которых собрался заниматься в тренажерном зале и, предчувствуя скорое наступление шторма над собственной головой, спросил: — С чего ты взял? — С того, — огрызнулся Дончжу и было видно, что он уже на взводе, потому что щеки его покрылись неровным румянцем, а костяшки на сжатых в кулак пальцах, побелели. — Только и делаешь, что торчишь в своем дурацком зале в свободное время и мы почти не бываем вместе! — Мы на прошлой неделе в кино ходили, — напомнил ему Гонхак, Дончжу зашипел на него с таким звуком, что у старшего по шее побежали мурашки. — Мы были там с Ёнджо и Уни-хенами, а это не считается! — рявкнул он злобно, сидя на диване, продолжая сердито мять в руках плед. — Мы сто лет не были на свидании, вот что я имею ввиду! Ты только и делаешь, что торчишь в зале или еще неизвестно где с этим Соджуном! На прошлой неделе вы каждый день ходили вместе в зал! — И что с того? — взмолился Гонхак, совершенно не понимающий расплывчатых претензий Дончжу, зато всерьез начавший опасаться за свое здоровье, зная каким в гневе может быть младший. — У нас совпало расписание и мы занимались вместе, ты же со мной в зал не ходишь! Между прочим с нами ходил Харин и один раз даже твой брат! Из-за него мне тоже претензии предъявлять будешь? — Буду, если понадобится! — зарычал на него Дончжу, насупился и снова заявил: — Ты меня не любишь! Гонхак почувствовал, как у него нервно дернулся левый глаз. — Еще как люблю, — отрезал он затем твердо, надеясь поставить точку в разгоревшемся на пустом месте конфликте. Дончжу вроде как затих, удовлетворившись ответом старшего, потом задумался, нахмурился, заставив Гонхака с удвоенной скоростью складывать в сумку спортивную форму, чтобы поскорее удрать от разгневанного возлюбленного, и затем Дончжу выдал: — Ты меня не любишь. Между прочим у нас больше месяца ничего не было, потому что ты постоянно торчишь где-то с Соджуном и я понятия не имею, чем вы двое занимаетесь всеми вечерами! Гонхак едва не поперхнулся собственной слюной, когда до него дошло в чем его обвиняют. — Рехнулся, а?! — рявкнул он, настолько возмущенный, что даже не подумал понизить голос. — Умереть хочешь?! Как можешь мне такое предъявлять?! Я хоть раз давал тебе повод сомневаться во мне? Почему ты всегда такой невыносимый?! — Тогда почему ты меня даже не целуешь? — надулся Дончжу. — Такое ощущение, будто мы больше не встречаемся! Даже когда мы оставались наедине ты меня ни разу не поцеловал, я уже не говорю о чем-то другом! Что мне думать, если ты предпочитаешь проводить все свободное время с другим парнем? Я по-твоему каменный, что ли, и у меня нет потребностей?! Гонхак бросил на диван кроссовки, которые так и не успел утрамбовать в сумку, схватил младшего за шкирку, стащив с дивана и подтолкнул к ближайшей двери, оказавшейся дверью уборной. Они остались в общежитии одни и никто из ребят не должен был вернуться раньше четырех, но Гонхак все равно не хотел бы рисковать и попасться кому-нибудь из одногруппников на глаза. — По твоему я тебя не хочу? — спросил он низким голосом и кожа у Дончжу тут же покрылась мурашками, а румянец спустился на шею. — Между прочим в последний раз ты мне отказал, потому что тебе было больно и вместо этого мы весь вечер смотрели твои непонятные мюзиклы, думаешь мне тогда было легко, а? — Думаешь, мне было легко, я между прочим хотел не меньше тебя! — засопротивлялся Дончжу, когда старший вжал его в ободок раковины, прижимаясь бедрами к его бедрам, ощущая чужую близость, чужое тело и тепло, заставляющее жар возбуждения зарождаться в их телах. — Только попробуй мне еще раз какой-нибудь бред про других парней сказать, — пробормотал Гонхак обвивая руками узкую талию возлюбленного и целуя в губы, в щеки, в шею, оставляя исчезающие следы и отметины на ключицах, до тех пор пока младший не застонал и заерзал в чужих объятиях, уже возбужденный, распаленный и дрожащий. Гонхак опустил ладонь на его пах, проникнув под резинку домашних брюк, вырвав изо рта Дончжу удивленный, нетерпеливый вздох, прошептал: — Повернись спиной. Не волнуйся, я не буду вставлять. Младший послушно развернулся, вцепившись свободной рукой в край раковины, другой рукой лаская себя, Гонхак спустил с бедер спортивные брюки и белье, прижался к ягодицам младшего, наслаждаясь теплом тела Дончжу, его покорностью и податливостью, хотя на мгновение в его голове мелькнула мысль: «Что ты творишь, черт возьми, ты никогда еще не был так неосмотрителен», но желание затмило его разум, оставив вместо себя только похоть, наполнив ванную комнату тяжелым дыханием и тихими сдержанными стонами в такт движениям двух влюбленных друг в друга людей. Гонхак кончил первым, вытянул из упаковки с бумажными салфетками несколько штук, наспех обтерся, решив чуть позже уделить этому больше времени, опустил ладонь на ладонь Дончжу, помогая ему достигнуть разрядки и когда младший тоже кончил, принялся выдергивать из коробки еще больше тонких одноразовых салфеток. — Из-за тебя я опоздаю на тренировку, — пробурчал Гонхак, но без злобы, даже ласково, поцеловал Дончжу в раскрасневшуюся щеку и стал аккуратно вытирать ему бедра, стирая следы их маленькой неразумной шалости. — И что с того, — ответил ему Дончжу, когда Гонхак закончил, развернулся к нему лицом и принялся приводить себя в порядок. — Твой дружок может позаниматься и без тебя сегодня, к тому же ты уже потратил калории, так что твое время в зале вполне можно сократить почти в два раза. Гонхак улыбнулся ему, мягко коснулся чужих волос, подался вперед и коротко поцеловал младшего в губы. — Давай сходим в кино сегодня, если хочешь, — примирительно сказал он. — Вдвоем, вечером. Пойдем на свидание. Дончжу посмотрел на него таким взглядом, от которого у Гонхака на затылке зашевелились волосы. — Ладно, — милостливо согласился затем Дончжу, очевидно заигрывая, натянул штаны и добавил: — я сам выберу фильм тот, который я хочу. И потом мы пойдем поедим… Туда, куда я выберу. — Как скажешь, — сдался Гонхак, которому совершенно не хотелось вступать в очередной спор с младшим. Они тщательно осмотрели ванную на предмет ненужных следов, утрамбовали грязные салфетки в мусорную корзину, стоящую около унитаза, привели себя в порядок перед зеркалом и Гонхак щелкнув замком, распахнул дверь. Напротив двери стоял Хванун, очевидно, проложивший себе маршрут из кухни в общую гостиную, потому что стоял он как раз в нужном направлении, к тому же сжимая в руках бутылку с газировкой в одной руке и пачку чипсов в другой. Узрев застывшую в дверях уборной парочку он замер, удивленный чужим присутствием, Гонхак почувствовал, что начинает краснеть и, хуже того, паниковать, а что еще хуже, Дончжу вис на его шее до того момента, как увидел Хвануна, но Хванун определенно увидел Дончжу раньше, чем младший его заметил. Хванун уставился на них и единственное, что он смог промычать, недоуменный этой ситуацией это: — Вы… Вы что, ходили вместе в туалет? У Гонхака снова нервно дернулся глаз, на этот раз три раза подряд. Дончжу кашлянул за спиной старшего и ткнул его кулаком в поясницу, что наверняка означало: «Придумай что-нибудь, идиот!», и ничего другого, но Гонхак настолько растерялся и запаниковал, что просто не смог выдавить из себя ни единого слова, лишь ощущая, как бешено и тяжело от испуга бьется в груди сердце. Тогда Дончжу небрежным и очень изящным жестом отбросил со лба влажную от пота прядку волос, оттеснил с прохода Гонхака и, растягивая слова, с такой невозмутимой интонацией уточнил: — Ну, собственно, да, как видишь, а что, тебя что-то смущает? Что Гонхак едва не расхохотался в голос, с трудом заставив себя сохранить серьезное выражение лица. Хванун, к счастью, не обратил внимания на его гримасы, потому что пялился на младшего, озадаченный произошедшим. — Это туалет, — ответил он затем, все еще удивленный и в голосе его послышалось замешательство, — обычно парни ходят туда по-одному, но если вам двоим так нравится… Гонхак ощутил еще один, довольно сильный тычок в поясницу, который не мог означать совершенно ничего другого кроме как: «Это ты во всем виноват, так что немедленно придумай что-нибудь, идиот!», покосился на Дончжу, у которого на лице пятнами смешался одновременно красный оттенок смущения и белый — испуга и стыда, прокашлялся, потому голос у него сел от волнения и выдавил первое, что пришло ему в голову: — Это все фильм. Мы с Дончжу только что закончили смотреть фильм, довольно страшный, — он говорил стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, — про клоуна, который вылезал из сливного отверстия, так что Дончжу теперь страшно боится ходить один в туалет и мыть руки. — Гонхак притворно тяжело вздохнул. — Придется ходить с ним туда всю неделю, пока он не перестанет бояться. Хванун уставился на Дончжу изумленно, но, очевидно, ответ его удовлетворил, потому что он расхохотался и сказал: — Ладно, я понял. У меня отменилось расписание, так что я останусь дома сегодня. И хихикая скрылся за дверями гостиной. Дончжу уставился на Гонхака и ущипнул его за бок с такой силой, что Гонхак вскрикнул, потирая болезненный участок, на котором несомненно обещал выйти синяк, ладонью. — Фильм? — прошипел он сердито, но тихо, чтобы Хванун их не услышал: — Серьезно? Ничего другого не мог придумать?! Выставил меня таким идиотом! Ненавижу тебя, Ким Гонхак! — Если ненавидишь, значит сегодня свидание отменяется? — уточнил у него Гонхак, получил еще один тычок в бок, заставивший его охнуть, и Дончжу ответил: — Даже не надейся, просто сегодня ты будешь страдать больше, чем обычно! Гонхак усмехнулся, притянул младшего к себе и коротко поцеловал в висок, пока никто не видит. — Ты меня не любишь, — сказал он Дончжу, дразнясь. — Еще как люблю! — отрезал Дончжу твердо и на прощание с силой ущипнул старшего за шею, оставив ярко-красную отметину, в качестве подтверждения своих чувств.