Тишина и тепло

Шесть лет назад они прибывают сюда. У них ещё нет ни Спирит, ни Генри, они ночуют в шалаше и грызут остатки вяленого мяса… кого-то. Панз, ругаясь под нос, рубит деревья боевым топором, потому что у них нет обычного. У них ничего не было шесть лет назад. Обычный топор они обменяли на буханку хлеба ещё месяца три до. Лошадей загнали… Клэй не помнит, когда. Они пришли сюда налегке. Местные их знать не хотели — они поэтому и ушли так далеко в лес. Не хотели никого злить лишний раз. Потом, конечно, к ним привыкли. Наладился бартер — через пару лет впервые в доме оказался свежий хлеб, который они не пекли сами. Они решили картошку садить, а не пшеницу, потому что на одной картошке можно жить. Херово, но можно. Клэй не помнит, откуда он это узнал. Кто-то учил его… так давно, что это не отложилось в памяти. Эти шесть лет летят ужасно быстро. Жизнь тут затягивает, как болотная топь; тихая и мирная до сладости, до какой-то жуткой неестественности. Так бывает в полдень, когда лес замирает, затихает и словно захлёбывается жаром. Панз говорит, что так тихо жили они не всегда — да и сам Клэй знает. У него всё тело покрыто страшными шрамами. Они иногда болят на погоду. Неправильно сросшиеся переломы тоже болят, особенно нога — она ноет постоянно, но, к счастью, от этого помогает мазь из макового сока. Тяжелее всего из-за того, что изуродованы пальцы, но Клэй совсем не помнит, что случилось. Наверное, это к лучшему. Он знает — такие шрамы получают не в бою. Клэй не был наёмником или солдатом, то есть… может, конечно, и был. Но большая часть шрамов — другая. Такие остаются от издевательств. Панз оставлял такие раны на тех, кто за ними гнался. По утрам Клэй умывается остатками воды, обрабатывает ногу обезболивающей мазью и выгоняет корову на ближайший луг. Они с Панзом отстроили сруб на самом краю леса, так что он, открыв ставни, может видеть из окна, как дурная Спирит носится за Генри. Ещё он слышит постоянный лай — Спирит громкая и… истеричка, по правде говоря. Дурной щенок от дурной собаки, но шесть лет назад они с Панзом были чужаками. Местные обычно даже торговаться с ними не хотели. Они вытащили Спирит, ещё крохотную, из реки. Дурацкий, лишний щенок, которого они с Панзом, по сути, украли, но они оба не жалели ни секунды. Наверное, сейчас они могли бы завести другую собаку, но Клэй любит Спирит. Даже если она самая глупая псина на свете. Панзу она, наверное, нравится сильно меньше, но он и не проводит с ней целые дни. Пока Генри пасётся, Клэй убирает сарай и ковыляет в огород. Он работает там, пока не становится слишком жарко — это часов до одиннадцати, наверное. У них нет часов, так что Клэй лишь приблизительно ориентируется по солнцу. Потом он загоняет Генри обратно и собирает вёдра. Они со Спирит идут за водой до родника. За один заход Клэй может перевезти галлонов шесть-семь — у него есть добротная телега и ещё коромысло. Спирит обычно носится вокруг него, не глядя, куда бежит, и пару раз чуть не попадает под колёса. Как и всегда. Клэй пару раз пробует её окликнуть, конечно, но чисто для приличия — Спирит всё ещё остаётся дурной псиной. Ещё она ныряет в родник. Сам Клэй умывается и выливает на себя ведро воды, больше для того, чтобы сбить жар. Мыться он ходит до речки — летом. Зимой они с Панзом топят снег. Пару лет как собираются баню построить, но всё никак не доходят руки. Полдень Клэй пережидает в доме. Подметает сор, собирает стирку — раз в неделю он ходит стирать на реку, обычно вместе с Панзом, если тот не наёмничает в городе — и готовит. Вываривает оставшиеся кости и собирает их в узел, который потом отнесёт к реке, как делал это уже восемь раз. Он спускается в погреб и отмечает, что надо снова поставить ловушки. Сейчас кроликов и птиц, которых они ловят, Клэй пускает на еду. Потом, в начале осени, они начинают заготавливать солонину — ни он, ни Панз не горят желанием скакать по сугробам. Ещё они выращивают картошку и репу, ну и по мелочи морковку, лук и прочее. Сено для Генри на зиму Панз меняет в деревне — иногда за свою работу, иногда за вещи, которые делает Клэй. Клэй колдует обычно по вечерам. Когда погода хорошая, он выносит книги на улицу и садится под навесом. Спирит трётся рядом или дремлет под лавкой — совсем не боится дыхания Энда. Генри в сарае беспокоится, но спустя столько лет она уже привыкла, конечно. Когда у неё есть телята, становится сложнее; пару раз Панз уводил Генри в деревню и оставался там на какое-то время. Клэй, увы, так не мог физически. Телята слишком боятся. Плохо едят из-за этого, не набирают вес и не дают мяса. Так что Клэй в такое время уходит колдовать в лес. Он даже не берёт с собой ножа. Лесная живность боится его книг больше огня. Клэй знает — даже Панзу неприятно, когда он начинает ворожить. Только Спирит спокойно. Но она просто очень глупая. А Клэй… на самом деле, он не помнит, где этому учился, как не помнит и прошлую жизнь. Он очнулся уже в дороге, когда они с Панзом скакали без остановок, сбегая от… Клэй не помнит. Помнит, как рыдал, впервые загнав лошадь — её он звал Алли, она была рыженькой и очень смирной, а ещё очень осторожно брала яблоки с его изуродованной руки. Панз увёл его с руганью, потому что они бежали, и несколько километров до ближайшего поселения тащил на себе, когда от боли Клэй уже не соображал совсем. Он, навернувшись с лошади, сломал ногу — вторую, которая нормально срослась. Потом они с Панзом пришли сюда. Построили сруб. Панз вернулся к наёмничеству, постепенно приходя к миру с местными, а Клэй остался на хозяйстве. Так было спокойнее — да и, на самом деле, не с его больной ногой таскаться по всякой хуйне. Он следил за домом, собирал всякое в лесу, варил снадобья, которые просил Панз, и ворожил. Инструменты, зачарованные на самовосстановление — местные звали это «починкой» — Панз продавал в ближайшем селе. Ближайшем — это часов шесть пути в одну сторону. Клэй был там всего пару раз, и местные его, как колдуна, сторонились. Потом он узнал, что «починку», как считают, человек никогда в жизни не вытянет из книг. Но у Клэя не было с таким проблем. Дыхание Энда было ему послушно, ластилось к рукам, как котёнок, и легко ложилось в правильную вязь. Сделанные им ножи не стачивались десятилетиями, а топорами можно было хоть по лесу вырубать. Наверное, он зачаровывал много-много лет в той жизни до побега. Панз не рассказывал. Он вообще неохотно говорил о том, что с ними случилось. О чём угодно другом они могли болтать часами, но о их с Панзом прошлом Клэй за эти шесть лет так ничего и не узнал. У него были только шрамы — и маска под половицами, которую Панз запретил надевать. Иногда Клэй смотрел на неё всю ночь, и ему казалось, что вот-вот в голове что-то всплывёт — но улыбка оставалась такой же незнакомой, как и шесть лет назад. Надеть он её не решался. Панз, пока они ещё гнали лошадей, много раз пытался её уничтожить, даже ударил со всего маху незеритовым топором… и царапины не оставил. Тогда они договорились просто не трогать эту дрянь. Панз хотел вовсе выбросить где-то — но Клэй не дал. Ему интересно было распутывать вязь чар на этой маске, тёплой и пахнущей Эндом, а ещё… Он не помнил, почему, но когда Панз предложил маску выбросить, Клэй подхватил топор — обычный, для дров, который они потом обменяли — и попытался раскроить ему черепушку. Они не говорили об этом так же, как не говорили о прошлом и о тех чужаках, что несколько раз пытались сжечь их сруб, и о том, как Панз за шиворот спускал их в подвал, а потом, с самого утра, они принимались за уборку. Ещё Клэй никогда не рассказывал, чьи кости он уносил к реке, и о том, что в одной из бочек солонины были не только кролики и телята Генри. Правда, это было исключением, а не правилом. Обычно Клэй убирал всё до того, как Панз возвращался с жилых мест. Просто, ну… в тот день его впервые попросили найти пропавшего в лесу ребёнка. Клэй тоже помогал искать — не то, чтобы его сильно это заботило, просто Панз казался очень напуганным. Поэтому Клэй даже ворожил, упрашивая своих младших братьев вывести его и Панза к телу — но эндермены так и не ответили ему. Они вообще не очень любили с ним разговаривать. И отчего-то всегда знали, что он понимает эндерик. На следующий день Клэй уходит к реке — стирать бельё и топить — успешно — узел с костями. Потом бегут ещё четыре одинаковых дня, прежде чем Панз возвращается. К этому моменту Клэй предусмотрительно приводит половицы в порядок — так и не скажешь, что он снова брал проклятую маску. Панз приносит от местных пару бутылок вина. Они сразу собирают телегу — завтра он уйдёт за сеном для Генри, да заодно продаст несколько топоров, десяток ножей и прочую мелочь, которую Клэй заколдовал за эти дни. Потом Панз разливает им вино, а Клэй достаёт из погреба еду и ягоды, которые набрал вчера. Они проводят вечер спокойно, а ночь как супруги, и Панз ни слова не говорит про ещё одного пропавшего ребёнка, хотя Клэй видит — он снова напуган. Больше обычного напряжены плечи, Панз пьёт чуть больше, чем обычно, и не курит вечером — только сидит на крыльце за компанию и помогает Клэю сворачивать самокрутки. Это немного неудобно с изуродованными пальцами. Ему… в принципе не очень даётся мелкая работа, даже если тело помнит, как её делать. Утром Панз уходит в деревню. Там он ночует, а потом возвращается с сеном и всякой снедью, которую они не могут достать сами. Клэй с удовольствием грызёт хлебную корку, хотя внутри немного… тяжело. Панз ходит по дому с растерянным видом, потом садится рядом, у ног Клэя. Клэй перебирает пряди его волос. Тревога Панза передаётся и ему тоже, хотя он и не знает, что случилось. Кроме очередного пропавшего мальчишки. Но на девятый раз к чему тревога? Панз так не думает. — Мы нашли кости в реке, — наконец рассказывает он, когда уже опускается ночь и Клэй достаёт книгу для ворожбы. — В полотенце. Кто-то выварил их, и я видел следы ножа на бедренных костях. — Тут глухие места, — Клэй пожимает плечами. — Посмотри на нас. Мало ли кто ещё живёт в лесу. Панз молчит. — Тебе едва ли угрожает что, если он убивает детей, — продолжает рассуждать Клэй. — Ты наёмничаешь ведь. На порядок посложнее цель. А если за меня боишься, давай ещё одно ружьё купим. Чтобы у меня тоже было. Или местные так напуганы сильно? — Ты же всё равно им будешь пиздить, как дубинкой. Я тебе лучше палку притащу, — отзывается Панз, растерянно теребя рукава рубахи. Он прижимается щекой к бедру Клэя и прикрывает глаза. — Только кости в нашем полотенце были. — Это уже странно, — отвечает Клэй, выдержав паузу. Его сердце пропускает ровно один удар — и остаётся спокойным. Он прикусывает щёку и смотрит на ружьё у двери. Правда, Клэй не умеет им пользоваться. Топор… топор всегда лежал в руке, как влитой, но эта длинная тяжёлая штука ближе. — Ты прям уверен? Я не помню, чтобы что-то терял. Может, ты перепутал или… — Ты говорил, что случайно спалил его, пока готовил, — рассказывает Панз, не двигаясь с места. Только нервно крутит пуговицу на рукаве. — Я точно помню. Это ведь ты, да? — Хуйню несёшь! — огрызается Клэй и поднимается на ноги. Он старается не оборачиваться к Панзу спиной. — Ты чего, Зи? — Послушай, я тебе зла не желаю, — он хмурится. — Ты колдуешь. Местные тебя боятся, так что ты первый под раздачу попадёшь. Хватит, завязывай, или нам опять придётся всё бросить. — Шесть лет вместе живём, а ты уверен, что я детей режу, — Клэй делает обиженное лицо. — Не знаю, кем я был, но сейчас… — Дрим. — Кто? Панз смотрит на него несколько секунд, а потом поднимается на ноги. Он выходит на улицу, в открытую поворачиваясь к Клэю спиной. Не берёт ружьё. Сначала Клэй думает, что он или за топором пошёл, или собирается уйти в деревню — конечно, за ним не угонишься с ногой, которую за эти годы так и не удалось вылечить. Но с крыльца не слышно шагов. Клэй берёт нож, потом в карман пихает себе молотый перец — Панз, конечно, наёмничал эти шесть лет, но он ничего не сможет сделать с тем, что он человек. На секунду Клэй думает о том, чтобы достать маску. Потом решает не прикасаться к ней. И открывает дверь. — Нож, серьёзно? Я скручу тебя за три секунды. — Уверен? Панз усмехается. — Нет, — Клэй, немного понаблюдав, как он раскуривает самокрутку с хуаной, садится рядом. Панз смотрит на него до того грустным взглядом, что сердце пропускает удар. — Не знаю, почему я надеялся, что ты ничего не вспомнишь. — Я и не вспомнил. — Да ладно, — Панз кривится и затягивается. — Дрим, я… Он замолкает, нервно теребя самокрутку. Клэй смотрит — и не может оторвать взгляда. Даже такой растерянный, с ощутимо сошедшей с лица краской Панз красивый. Не той красотой, которая Клэя, как выяснилось, заводит по щелчку пальцев — нет, он совсем другой, и движения у Панза выверенные и точные, даже когда внутри такой раздрай. Таким — только любоваться. — Я серьёзно ничего не помню. Просто… — Клэй на секунду задумывается. Как бы назвать то, что случилось? — Сопоставил факты?.. — И какие факты ты сопоставил, что начал ебать детей? Панз, на удивление, не злится. Его голос глухой и уставший, а он сам… Клэй думает — ага, мальчишек я уже убивал на его памяти, значит. Он прикрывает глаза. — Мне казалось, что я не могу дышать. На самом деле, он не прям совсем ничего не помнит. Но то, что удаётся выцепить из остатков памяти… Клэй не понимает. Он не знает, кто все эти люди и кем они ему были, не помнит имён и едва различает лица, все одинаково ненавидящие. — Ты всегда эту херню творил, — Панз усмехается. — Даже могила не исправила. — Я умирал? — и отчего-то это не звучит так, как должно бы звучать. Всё, что он помнит — то, как отчаянно нужен запах крови. Да и, наверное, это объяснит, почему за шесть лет Клэй совсем не изменился?.. — Ты ведь тоже, да? Панз тоже такой же, как в тот день шесть лет назад. Только… только седой. Но на лице — ни морщинки. Даже мимические остаются точно такими же, как много лет назад, как… как раньше, ещё до этих шести мирных лет. — Ты действительно не помнишь? Или просто издеваешься надо мной? — он затягивается. Клэй стучит пальцем по коленке здоровой ноги и соображает. Панз не злится. Не удивлён. Интересно, сколько этих детей было?.. Клэй помнит только Томми. Его милого Томми. — Видит ИксДи, я… я не желал тебе зла. И сейчас не желаю. Поэтому… Клэ… Дрим?.. Господь, как ты догадался-то, мы же сбежали дальше некуда!.. Ты маску примерял? Клэй качает головой. — Дрим? Так меня звали? — До того, как ты потерял память, — Панз тушит недокуренную самокрутку о перила и принимается бродить перед крыльцом. Клэй наблюдает за ним, чуть прищурившись, и на всякий случай всё же находит рукоятку ножа пальцами. Ему всё равно, если вдруг Панз примет это за угрозу — когда он начал понимать, кем был, его сердце словно разом омертвело. Клэй думает: мне не будет жалко убить и его, как не было жалко каждого из мальчиков. И думает: всё же не хотелось бы. Они, всё-таки, шесть лет прожили как супруги. Было… хорошо. — Почему ты ничего не рассказывал? Я ничего не знал о себе четыре года, Зи. Это пиздец. — Я… Я просто надеялся, что… — он осекается. — Четыре года?.. — Потом я сообразил. — И остался? — голос Панза звучит удивлённо. — Ну, мы тут неплохо жили, — Клэй пожимает плечами. Не Дрим, нет — он ведь так ничего и не вспомнил. — Дом добротный. Мне нравится Спирит. Да и… но почему ты не рассказывал-то? Потом Клэю кажется, что на него ледяной воды ведро вылили. Мысль у него возникает случайно, вскользь, но почти сразу становится отчаянно-важной. И страшной. — Что, я тебе не давал, пока всё помнил? — он скалится на удивлённый взгляд Панза и хватает нож. — Ну и чем ты лучше, а?! — Господь, да при чём тут это! — он машет рукой. — Положи нож, я тебя всё-таки скручу. У тебя нога… — Ты специально не лечил, да? — Я, блять, пытался! — рявкает вдруг Панз и тут же становится растерянным. — Я не знаю, что этот ублюдок сделал. Не знаю!.. Я собирал тебе ногу заново четыре раза, с зельями и без, я тебе даже шею свернул, чтобы тебя Книга исцелила! И нихуя!.. — Я заметил, — Клэй хмурится. — Удобно спиздить хромую жёнушку было? — Ты успокойся, — хрипло советует Панз и поджимает губы. — Я тебе добра желал. Мы… мы и до того, как ты память потерял, вместе были. Дело не в этом. Я просто надеялся, что… что мы сможем остановиться. Я устал, понимаешь?.. — А я тут при чём? — Разве ты — нет? Вся проблема в том, что Клэй не знает. Он понимает, что жизнь херовато сложилась — собрал это по кусочкам, рассматривая шрамы и шепчась с младшими братьями. Но хотел ли он, чтобы это закончилось?.. — Не помню, — он немного молчит. — Ты ведь сразу понял, что это я? — Ага, поищи ещё одного такого ублюдка, — смеётся Панз. — Я… я думал, если ты не будешь помнить то, что, ну… то, что тебя таким сделало. И что тогда ты над собой издеваться прекратишь. И над ними. Панз не говорит, но Клэй отчего-то знает, что он хотел. «И надо мной». — Сам говорил, что мне сорок. Не поздновато перевоспитывать взялся? — Панз вздыхает и садится прямо на землю. Не смотрит на Клэя больше — только на нож в его ладони. На самом деле, боевой топор всегда ложился в неё удобнее. — Знаешь, если ты меня захочешь убить, я даже пойму. — Ты обкуренный — пиздец, — Клэй немного думает. И возвращается в дом. Хватает дорожную сумку Панза, вытряхивает то, что там лежало, на стол, чтобы перебрать. Огниво, ещё один нож, Клэй его сам зачаровывал. Фляга, бинт, колба с зельем регенерации — её Клэй отставляет. На него всё равно почти не действуют зелья. Он настолько к ним привык. Наверное, там же, где его изуродовали… Или же он провёл там годы. Так или иначе, он всё равно этого не помнит. Панз не идёт за ним в дом. Клэй спокойно собирает немного снеди с собой, находит трость, которая ему нужна, чтобы ходить далеко. Накидывает на рубаху шерстяной плащ. В лесу по ночам холодно. Выскакивает на улицу. — Спирит! Ко мне, девочка! — Клэй, я… Он оборачивается на Панза. Тот сидит на крыльце, бледный и как будто враз… даже не повзрослевший, а уже постаревший. Клэй вдруг думает — он же седой совсем, когда ему сорока нет. И сам Клэй тоже, и… — Мне надо немного подумать, — говорит он мирно. — Но, наверное, я вернусь. — Возьми оружие. Если что-то случится, то… — Звери боятся шёпота Энда больше огня, — объясняет Клэй, указывая на себя. Конкретно — он тыкает в левый висок пальцем. — А люди… Панз качает головой. И тихо-тихо говорит: — Пожалуйста, возвращайся. Клэй проводит в лесу несколько дней, наверное, четыре, хотя и не очень в этом уверен. Полдень и полночь сливаются, словно нет между ними разницы. Даже если он… почти ничего не чувствует, этот разговор его ощутимо подкосил. Столько лет ничего не знать… И отчего-то обидно, что Панз не заметил ничего два года назад, когда Клэй наконец хоть что-то смог выяснить. Или просто промолчал?.. Клэю ведь тоже не хотелось бередить старые раны. Он почти не спит и ничего не ест, хотя и взял с собой припасов. Он не глушит чувство голода водой — он просто не хочет есть, не думает, что ему нужно есть. Он зовёт на помощь, но Господь не обращает внимания. Спирит бежит рядом всю дорогу, ластится в самое неподходящее время и глодает кости охотника, которого Клэй встретил. В любом другом случае он бы просто ушёл, не связывался, не мешал мужчине охотиться, но сейчас… Сейчас есть веская причина пустить кровь. Клэй не знает, что ему делать, ему нужна помощь. Ему нужно позвать на помощь. Поэтому сердце охотника он приносит в жертву. Зовёт. Умоляет. Но ИксДи не отвечает, как не отвечал и раньше, хотя Клэй не прекращал молиться все эти дни. Но Господь глух и слеп, и без него Клэй так и не решает, что теперь делать. Ему нравится, на самом деле, жить мирно. Но и кровь на руках… О Господь, он не думает, что что-то другое сможет унять боль в груди. Потом он выходит к деревне. Местные действительно напуганы, пару раз Клэя спрашивают, где Панз — он рассказывает, что тот ищет ещё кости вдоль реки. Хотя наверняка на самом деле Панз сидит в их срубе и пытается сторчаться. Или… или ждёт Клэя с ружьём в руках, даже если у них были эти шесть — больше? — лет, чудесных и мирных лет супружеской жизни, и… Местные немного дольше, чем обычно, смотрят на него, да какая-то заплаканная женщина просит поговорить с младшими братьями. Клэй отказывается — пока что. В конце-концов, кости нашли в реке, а эндермены не любят воду. Но он подумает, может, удастся что-то сообразить. Обязательно. Ещё он подбирает на улице трёхцветного котёнка и, с разрешения хозяев мамки его, забирает домой. Он зовёт её — его? — Патчес. Какое-то время думает назвать суетливую кошку Томми — ещё одно дурное животное, конечно — но потом решает, что не стоит. Если Панз там ещё не вздёрнулся, то точно сделает это, если у них дома будет Томми. Или какой другой мальчишка?.. В конце-концов, почему бы Клэю не взять себе десятилетку в ученики. Он хорошо ворожит. Клэю вдруг становится легко-легко. Он даже не делает привала и продолжает идти, даже когда становится темно и холодно. Спирит ворчит, Патчес прячется в плаще Клэя. А он сам… — Чего не спишь? — Панз салютует ему кружкой. Очевидно, с вином — выглядит он очень скверно, у Клэя даже на секунду сжимается сердце. Почему-то он думает — так ведь не было раньше, он ведь года полтора поначалу совсем не пил. А теперь… Ну не в том же дело, что местные торговали неохотно. — Поспишь тут. Ты… — Это Патчес, — объявляет Клэй, смотря в сторону. — Мыши в погребе совсем охуели, я хотел тебя попросить, когда ты за сеном ездил, но это… ну, забыл. Панз смотрит на него долго и внимательно, разглядывая так, словно видит в первый раз. — Ты… ты уже два года как за старое взялся ведь. И не…. — Думаю, Дрим тоже устал, — Клэй пожимает плечами. — Я же говорил. Добротный дом. Спирит мне нравится… о, надеюсь, ты про Генри не забывал эти дни. Хотя соврать, что мы супруги, всё-таки перебор. — Это не так далеко от правды, как ты решил, — Панз вздыхает и тяжело опирается на стол. У него очевидно сводит болью мышцы и ноет голова. Клэй ещё видит, как на шее неровно бьётся жилка. У Панза сердце стучит всегда неровно, аритмично, но особенно плохо становится, когда он много пьёт. — Обручены мы, конечно, не были, но… несколько лет точно уже было. Я… не считал. Ты тогда вечно… — Что с ним случилось? Панз сжимает зубы. Лицо у него становится разом угрюмым. Уставшим. Немного злым — Клэй понимает сразу, что это невовремя. Но с того момента, как он вспомнил Томми, вспомнил имя, противную суетливость, глаза и злые слёзы… Ему нужно было знать. — Ну конечно. Томми ты вспомнил. — Ревнуешь? — К пиздюку, которого ты годами кошмарил? А ещё чё надо? — резко отвечает Панз и прячет лицо за ладонями. — Да. — Вот как. — Без тебя тошно, — голос у Панза дрогнул. А у Клэя — сердце. Он не привык видеть его несчастным, раздавленным… ведь они хорошо уживались вместе. Подходили друг другу. — Я и так себя ненавижу. Просто заткнись. Ты и твой сраный дроч на детей, блять, ну просто!.. Он рвано жестикулирует, пытаясь донести это совсем непростое «просто», а потом раздражённо отмахивается от Клэя и отворачивается. — Ты его убил. Не своими руками, но… Блять, я всегда просто смотрел. — Но ты здесь, когда тебе так противно. — А где мне ещё быть?! — с каким-то злым отчаянием огрызается Панз. — Я… я тебя завязать не поэтому прошу. Просто тебя поймают. Не хочу опять тащить твою амнезийную жопу через половину континента, знаешь ли! — Не тащил бы. — Совсем дурак? — он тяжело вздыхает. — Я на твоей стороне — до конца. Ты не поймёшь, почему, так что просто… просто запомни, пожалуйста. Люди так делают. Клэй поджимает губы. — Отчего так уверен, что я не пойму, Зи? — Представь, что мы местами поменялись, — Панз растерянно теребит кольцо на безымянном пальце. Они обменялись кольцами, потому что и так было слишком много вопросов. Клэй своё носил на цепочке — иначе болели пальцы. — Дело не в том, смог бы ты или не смог вынести что-то только ради других. Ты бы не захотел пытаться. И как бы Клэй ни кривился — он знает, что Панз прав. Так и есть. Клэй легко уйдёт, если ему больше не будет тут тепло и хорошо, и они этого оба ждут. — Но у меня болит в груди, — говорит вдруг Клэй. Сам от себя не ждал. — За тебя. И это такая же правда, как и то, что ему совсем всё равно. — Так бывает, — Панз пожимает плечами. Потом он чуть думает и вздрагивает всем телом, будто скидывая с себя что-то. — Клэй, я… — Давай потом, — просит он. И Панз — с измученным видом — кивает. И пока что всё заканчивается. Они делают вид, что ничего не случилось. И, наверное, успешно, потому что жизнь возвращается в самое обыкновенное русло. Как и шесть лет до, Клэй остаётся следить за домом и хозяйством, пока Панз наёмничает, да ещё по мелочи ворожит. Заколдовывает ножи да топоры, мотыги, лопаты, сошники, грабли… едва ли не гвозди, на самом деле. Не то, чтобы им были так нужны деньги за это. Просто Клэй любил ворожить. Иногда, когда он заканчивал и вместе со Спирит выходил из леса, Панз уже возвращался — он продолжал вести поиски других детей. Местных напугали кости. Втайне выловленные узлы с ними Панз закопал под порогом их сруба и теперь переделывал крыльцо так, чтобы Спирит не рыла там землю. Дурная псина — Клэй оттаскивал её за ошейник, садился рядом с работающим Панзом и старался помочь. Или уводил в дом, держа за руку и прижимаясь губами к чужой шее. Их жизнь снова стала спокойной. Клэй снова привыкает к этому — как привыкает и всегда помнить, что с первого их с Панзом разговора о детских трупах это всего лишь фасад. О том, чтобы взять маску и примерить — она ведь была его? — Клэй тоже долго и мучительно думает. Он снова и снова вытаскивает её из-под половиц, пока Панза нет дома, крутит в руках и почти один раз даже решается. И не надевает. Маска — сплав эндерняка, не керамика, не дерево и не металл, во всяком случае, не привычный для людей металл — вызывает такой страх в груди. Тёплая. Словно пульсирующая. Со своим сердцем, со своей волей, и она сильнее, она видит дальше, чем любой смертный, и… и Клэю просто страшно, что он делал с этим артефактом. Если уж он был… ну, херовым человеком, откровенно говоря. Не то, чтобы он собирается это исправлять. Ему ни капли не жаль других, во-первых. Во-вторых… он не знает, что ещё может унять боль в груди. Но Панз прав. Он не может просто тащить в кусты каждого приглянувшегося мальчишку, если уж решил сохранить то, как они живут здесь. Так что нужно… что-то другое. Клэй знает, что. Он много думает о том, как заговорить про это с Панзом, хотя и чётко знает, что он этого не оценит. Ну, может, не с первого раза. Но Клэй также знает, что он привыкнет. Рано или поздно. Лучше всё-таки рано, пока он не натворил дел. И так… честное слово, Клэй не знает, почему решил, будто сбрасывать кости в реку это хорошая идея. Он помнит, что не хотел, чтобы к их дому шло на запах крови зверьё. На месте захоронения вскоре бы выросла трава, больше, чем в другом месте. Было бы видно. Панз бы заметил, когда пошёл ставить ловушки. Ну, скидывать кости в реку — не лучше. Клэй, конечно, добавлял груз, но, в итоге, этого недостаточно. Они вылавливают скелеты в реке вдвоём, и у Клэя какое-то время потом болят суставы от холода. Панз ни о чём таком не говорит и двигается, как обычно, хотя на ночь мажет колени и запястья чем-то из их аптечки. На самом деле, Клэй не знает, чем именно. Он хорошо отличает обезболивающую мазь, потому что без неё едва может жить, но всё остальное — лишняя фигня. Панз так не думает. Клэй варит всё это только по его просьбе. Ну, ещё есть смазка. Они живут, как супруги, в этом ничего не меняется, как не поменялось и два года назад, когда Клэй впервые… ну, в новой жизни. Когда он впервые почувствовал, что может унять боль в груди. Что есть мгновения спокойствия — и тогда, в сравнении с ними, вся остальная жизнь кажется мучительной и жалкой. Клэй решает поговорить, когда они лежат вместе в постели. Наверное, не очень честно портить Панзу отдых. Но уговорить сонного человека будет попроще, так что Клэю не жаль. Ему нужно что-то придумать, чтобы устроило всех. Ну, то есть, хотя бы так, чтобы Панз мог с этим как-то жить. — Я думал о том, что ты говорил. Про то, что нас поймают, — Клэй осекается, но его так и не поправляют. Потому что Панз с ним. До конца. — Может быть, мы могли бы… — О, я знаю, к чему ты, — Панз кривится и щурится, как будто пытается что-то рассмотреть на потолке. — В прошлый раз твой драгоценный пиздюк ткнул тебя ножом и оставил без почки. Панз говорит рвано и раздражённо, но Клэй знает, что это демонстративное раздражение, только чтобы никто не видел, как ему больно. — Так на меня не выйдут, — Клэй опускает руку, находя шрам на животе, один из, то есть. — У меня нет почки?.. — Мы умеем воскрешать. Просто напоминаю, — Панз вздыхает. — Не надо. Всего этого с детьми и… Пожалуйста. Клэй выдерживает паузу. Он немного думает о том, стоит ли закрыть тему на этот раз — но Панз намного спокойнее, чем ожидалось, на самом деле. Клэй знал сразу, что сможет договориться. Но, возможно, это будет… чуть проще. — Ты ничего не увидишь, — обещает он. Тут же думает — нет, неправильно. У Панза напрягается плечо, на пару мгновений меняется ритм дыхания. Это совсем немного, он быстро берёт себя в руки, но всё же стоит теперь пойти на попятную. Клэй думает — в другой раз. — Я так повешусь в сарае. — Но у нас нет сарая. — Я построю сарай. И потом в нём повешусь. Пиздец, Клэй, — он вздыхает. — Во-первых, это ещё хуже. Этим ты оставил хотя бы Ту Сторону, спокойную и без тебя, а так… — Во-вторых? — Клэй улыбается и прижимается к его груди, шепча в холодную и немного липкую кожу. — У меня даже слов нет, чтобы объяснить, насколько это пиздец, — Панз тяжело вздыхает. — Мне не хочется ставить условий. Но я… правда не выдержу. — Потому что тебе противно? — Если это вдруг стало важно, то да. Мне противно, — Клэй жмётся губами к чужой коже, опускает руки вниз, вытягивая из Панза слишком уж спокойный и медленный, нарочно медленный вздох. — Хватит, не лезь ко мне. — Час назад у тебя другие планы были. — Господи блять, какой же ты отвратительный бываешь, — Панз странно и коротко смеётся, наверное, от нервов. Теребит прядь отросших волос, падающую на лицо. Клэй чувствует, как у него неровно стучит сердца — тоже от нервов. — Ты не помнишь, а вот я — прекрасно. Одна из твоих… помощниц?.. Третья Дриста, вроде, — имя отчего-то кажется ужасно знакомым и… тёплым. Клэй думает о земле, которую раскапывал руками. — Она пырнула тебя ножом, а вы не спали даже. Ещё до нашего знакомства какой-то пацан чуть хер тебе не откусил. Даже мелкий Сут в итоге сыпанул тебе какое-то дерьмо в еду. А он, ну… соплёй перешибёшь. Она была под землёй. У неё не было гроба, даже самого убогого, и на могиле её никто не поставил надгробия. И даже маску Клэй забрал с собой. — Тебя послушай, меня каждые пару месяцев убить пытались, — Клэй ведёт плечами, пытаясь сбросить с себя это липкое, странное чувство потери. — Так и было, — на фырканье Клэя Панз только цокает. — Хватит ржать, я серьёзно. — Я знаю. Клэй решает — ладно, я смогу убедить его. Просто не сегодня. Ему легко терпеть жажду, когда в перспективе — совсем другое, более личное и дорогое, чем ловить детей. Собирающих ягоды, идущих за водой, просто-напросто заблудившихся… это не так спокойно. Более изнуряюще. Это не приносит покоя надолго — после краткой передышки боль в груди становится только сильнее, и ноет, ноет, ноет, и это становится невыносимо, просто!.. Он не может, не может идти против этого, просто не может! В какой-то из дней Клэй понимает, что это становится идеей-фикс. Одержимостью. Привести в дом ребёнка. Сделать вид, что они семья, и заставить в это всех поверить, даже себя. Найти что-то и для Панза, что-то, чтобы его чуть меньше совесть мучала, раз уж его угораздило ей обзавестись. Ну, когда-то. Клэй не знает, когда. Он так и не решается надеть маску, чтобы узнать. Иногда в его голове… всплывали образы. Как когда он впервые убил здесь. Как про Томми, про сестру, и, ну… чем больше отголосков Клэй умудрялся из себя вытащить, тем сильнее пугала эта проклятая маска. Он, наверное, теперь даже понимал, почему Панз попытался её уничтожить. Когда с первого разговора проходит почти две недели мирной жизни, в которой они делают вид, что ничего не случилось и не случится, Клэй заводит разговор про мальчиков снова. То есть, он собирается начать издалека и феерично проваливается в самом начале. Просто Панз его знает. Хорошо знает. Иногда Клэй думает — он больше понимает, чем я сам. — Может, я завтра сам с ножами схожу до деревни? У тебя обувь до утра не высохнет всё равно. Спирит ворчит у ног Клэя. На улице тот ещё ливень — а будку они так и не сделали. Всё собирались, но в добрые ночи Спирит прекрасно уживалась с Генри, а в ливень или в особенно холодные зимние дни они пускали её в дом. Хотя, конечно, Спирит тут же всё разносила. — Ясно, — Панз тут же мрачнеет. — Я сам знаю, кого тебе приводить. Я помню. — Что, прости?.. Панз накидывает плащ и снимает с печи — она плоховато растоплена пока — обувь. Шнуруется на босу ногу. — Я знаю твой типаж. — Но я… — Нет, ты хотел опять начать про детей, — Панз хмурится. — Что ты придумал? Усыновить бродяжку? Выкупить из какой семейки лишний рот? Клэй поднимает руки вверх, показывая пустые ладони. Ладно, ладно. Панз всё равно прав, что уж теперь. — Взять учиться. Ну, ворожить, — он на секунду задумывается. — Я бы правда учил. — Не надо, — Панз смеётся. Снова — нервно. — Рядом и так тяжело охотиться из-за твоей магии, я тащусь постоянно за три пизды. Ещё бы вас двое было. Спирит облизывает ладонь Клэя и скулит. — Я терпел это столько лет. Потерплю ещё немного, — говорит Панз и берёт ружьё. — Так или иначе, это всё ещё ты, Дрим. Клэй хочет спросить, куда он в итоге собрался. Но говорит: — Если бы я только знал, что это значит. Панз пьёт вино уже не из кружки, а из горла. У него отчаянный вид и ружьё в руках, и он шарится по карманам, ища дробь. Клэй вдруг думает — Господь, как же он хотел ружьё все те годы и как психовал, когда огнестрел снова и снова ржавел и разваливался за часы. А теперь вот. Ружьё всегда в идеальном состоянии, потому что Панз любит с ним возиться и таскает дробь в карманах. — Зачем тебе ружьё, Зи? Сейчас — зачем?.. Спирит скулит. Она глупая и ничего на свете не боится, но сейчас — скулит.