***
Всё началось со времени. Вот так просто. Вернее, сначала был Большой взрыв, и бух, и бах, и появились Камни бесконечности, и бла-бла-бла, но вообще-то учебники врали. Всё началось со времени — недостаточно давно, чтобы забыть, и недостаточно близко, чтобы вспомнить. Наверняка у того дня была конкретная дата, и Тони мог даже, наверное, её озвучить, потому что он знал, что в тех временных рамках у него ещё молоко на губах не обсохло, и он носил дурацкую стрижку, и у него была своя комната в одном из многочисленных корпусов МТИ, пока медвежонку Роудсу приходилось тесниться с двумя соседами, но вообще-то… Вообще-то, стоп. Этого ему было достаточно. Всё началось со времени, потому что зачем человечеству, чёрт побери, были нужны конкретные часы, дни и минуты, когда ему хватало воспоминаний о серых глазах и бездумных обещаний о вечности? Когда они с Винсентом оставались наедине, то никогда не тратили воздух впустую. Либо целовались на заправках со страстью, которая была свойственна лишь мальчишкам их возраста, либо говорили о вещах, о которых мало кто задумывался всерьёз. (— Ты веришь в инопланетную жизнь? — Нет, а иначе гипотеза зоопарка — чушь собачья, и мы все умрём.) (— Однажды я создам машину времени, и мы с тобой куда-нибудь улетим. Туда, где нас никто не достанет. Где бы ты хотел оказаться? — М-м, не знаю. Может, Франция? 17 век? Рубенс и классицизм. — …Фу, они же не мылись. Я тебя люблю, но прости, мне не хочется заниматься с тобой сексом и вонять.) (— Мы будем с тобой навсегда? — …Чисто технически «навсегда» не существует, так как по некоторым расчётам смерть Вселенной наступит через 22 миллиарда лет, но… — Но? — Но до тех пор — конечно, Тони.) Тони помнил его: несуразного мальчишку, выше всех на голову, слишком умного для собственного же блага. Если кто-то из ребят постарше пытался запугать Тони, то Винсент начинал вслух — медленно, как умел только он, — пересчитывать каждую косточку в человеческом теле, которую можно было бы сломать, и хулиганы всегда отступали. Как он мог его забыть. Как мог вообще кто-либо когда-либо его забыть. Таких, как Винсент, больше не существовало. Их совместной мечтой было как-нибудь вырваться вдвоём в Италию и увидеть своими глазами «Рождение Венеры». Винсент говорил, что эта картина из тех, после взгляда на которые можно ничего не бояться и умереть. Тони верил, потому что его Венера — утомлённая после секса, мокрая от жары за окном и великолепно нагая — лежала рядом. В галерее Уффици они бы крепко держались за руки, и Тони чувствовал бы своей кожей его кожу — мозолистую на пальцах, но горячую и мягкую. Руки Винсента никогда не тряслись. Они никогда не тряслись, и потому Тони знал, где было бы надёжнее всего оставить знак его любви. Изнаночная сторона часов, которые он подарил Винсенту, гласила: «Время покажет, как я тебя люблю». Время покажет, как я тебя люблю. Время. Покажет. Как я. Тебя. Люблю. …Тони Старк был футуристом, потому что только влюблённый до одури глупец мог надеяться на чудо — и верить, что они ещё обязательно встретятся в будущем.Пролог
9 мая 2024 г. в 23:31
Тони Старк был футуристом до мозга костей.
Возможно, его отец не выбил из него как следует всё дерьмо, когда Тони был совсем маленький и ещё не мог ударить в ответ, или, может, он изначально уродился слегка не в себе, или…
Кто-то из старого доброго ЩИТа вколол ему сыворотку суперсолдата, и она сработала неправильно, и ему вынуждены были стереть память, как в «Людях в чёрном», и в его мозгу всё-таки что-то поломалось. Нет, а что? Тони вычитал эту версию на Реддите пару лет назад, и она звучала так правдоподобно, что пришлось доставать архивы и засыпать Марию Хилл сообщениями в поисках правды.
I Want To Believe, большими буквами сверкал плакат в комнате Питера.
Тони тоже хотелось верить.
…В общем, да. Тони Старк был футуристом до мозга костей — до Афганистана, до Ванко, до кучки суперлюдей в пижамных костюмах, по ошибке прозванной «Мстителями», и до всей подобной чуши — и никогда не переставал надеяться в конец. Вернее, в его отсутствие.
Если говорить математически, в этой плоскости Тони оставался лучом от точки А.
Если говорить по-человечески, в этой вселенной не было ни единой возможности, при которой бы ему не удалось удержать на своих плечах небо. Пока он был жив (а он собирался дожить как минимум до 100 лет, спасибо большое), мир бы никогда не рухнул.
Тони так отчаянно верил в будущее, что готов был сдвинуть все парадигмы и смыслы, лишь бы киты, слоны и черепахи продолжали стоять на своих местах.
Особенно черепахи — Питеру они очень нравились. А всё, что нравилось Питеру, нравилось и ему («Они такие хорошенькие, мистер Старк!»).