Переплетено

      Жизнь маленького Хуа-Хуа нельзя было назвать счастливой, скорее наоборот. Он — источник несчастий, горя и зла.       «Уродливое чудовище» — как говорил его отец перед тем, как бросить их.       Презрительные взгляды сверстников, шепот за спиной, а иногда и нескрываемый смех прямо в лицо. Каждый день был похож на другой, сплошная череда нищеты и беспроглядной тьмы, вместо счастливого будущего. Единственным его утешением в этом мире была мама, которая нежно оглаживала щеку, стирая слезы, дарила мягкий поцелуй в макушку и понимающий взгляд. Она, болезненно худая, с осунувшимся лицом, что некогда было наполнено радостью и стремлением к жизни, перебирала его жёсткие грязноватые волосы и напевала неизвестные ей самой мотивы. Только в эти моменты он мог почувствовать, что находится под защитой, в ее теплых, почти костлявых руках.       Она не упоминала ничего о его внешности, лишь слезно просила быть аккуратнее с другими детьми, пока заботливо закрывала его глаз повязкой:       — Этот мир очень жесток, мой милый, не давай себя в обиду, — безустанно повторяла она как мантру.       Очень скоро мамы не стало.       Спрятавшемуся в себя, окружаемому холодом, ненавистью ко всему вокруг и, прежде всего, к самому себе, только ночью ему становилось легче, когда во сне его держали крепкие руки, словно отгораживая его от всего мира. Они чем-то напоминали мамины руки, но были сильнее, крепче, способными защитить его от чего угодно. Казалось, что никогда прежде ему не было так спокойно. Его держали, словно младенца, прижимая к груди, и словно чья-то невыносимо теплая, очаровательная улыбка стояла перед глазами.       Это был один и тот же сон, где он испытывал гамму эмоций, таких разносторонних и сильных, словно они были осязаемы в воздухе: ненависть, отчаяние, смирение и за пронзительной душевной болью следовало неверие и какое-то яркое, полыхающее чувство, стоило ему оказаться в надежных объятиях. И каждый раз просыпаясь, осознавая, что рядом никого нет, он ощущает острую нехватку этого кого-то, но уже такого родного. Это ощущается так душераздирающе, что хочется выть побитым щенком, коим он и является.       Возможно, он слишком мал и, определенно, глуп, но как можно скучать по кому-то, кого ты не знаешь? Он совершенно точно скучал по маме, по ее хриплому от постоянного кашля голосу и выдуманным сказкам на ночь, по ее нежному взгляду и поддержке. Но это ощущение, словно он терял кого-то близкого каждое утро, как только открывал глаза — было другим.       Но через некоторое время такие же изящные и одновременно сильные руки Его Высочества Наследного Принца Сяньлэ подхватывают его, глупого, грязного мальчишку и прижимают к себе, словно он что-то важное, прямо как во сне. Пазл складывается воедино, заставляя его маленькое сердце забиться с такой скоростью, что становится плохо. Но даже все это перекрывает одна улыбка Принца. Тут Хуа-Хуа понял, что пропал.

***

      Солнце пекло невыносимо, несмотря на то, что демонам оно не может приносить большой дискомфорт. Оно игриво переливалось бликами на воде, оставляя блеск. И только июльский ветер даровал легкую прохладу, вызывая мурашки при каждом своем дуновении. Смольные пряди неистово лезли в глаза, закрывая обзор, но изящные руки принца не уставали постоянно поправлять их, заводить за острые уши, нежно, еле обводя висок пальцами. Его улыбка — ярче тысячи солнц, её хочется сцеловать, подарить такую же, ещё ярче, в ответ, показать, как сильно демон его любит и что готов ему служить.       Хуа Чэн хочет подойти ближе, несмотря на сопротивление ледяной, почти обжигающей, журчащей воды, которая доходит им до колен. Хочет прижать к себе, сжать в крепких объятиях, граничащих с болью, но Се Лянь ухмыляется и смотрит так хитро, что у демона перехватывает дыхание, которого нет. Не успевает он обдумать, что Его Высочество задумал, как лицо отдаёт холодом. Последнее, что Хуа Чэн услышал, прежде чем открыть глаза наяву — восхитительный звонкий смех Его Высочества.       Это было первым сном с принцем, которому демон не придал значения, хотя проигрывал бесчисленное количество раз в голове, вспоминая заботу Его Высочества о нем. А потом он начал видеть новые, а затем еще и еще. Это было нечасто, но Хуа Чэну хватало даже одного дня, чтобы сгорать от желания погрузиться в новый и встретить хотя бы там возлюбленного, оттого ожидания сновидений становились очередной пыткой его страдающего сердца.       Он находит некую иронию в том, что он, чьё имя вызывает страх и трепет у других, находит утешение ночью в плодах собственного воображения. Он не хотел так это называть, но абсолютно все наталкивало на мысль об этом. У него не осталось ничего о возлюбленном, кроме воспоминаний и драгоценной бусины, вплетенной в смольные волосы. Держать её в пальцах, время от времени перекатывая, в любые моменты, просто чтобы создать иллюзию, что Его Высочество рядом, что с ним все хорошо. Было стыдно, просто невыносимо, даже позволять себе хоть иногда называть это выражение, называя мечты о принце бредом, но в самые острые моменты одиночества его настигало отчаяние, которое сметало все здравые мысли на своём пути, заставляя мёртвое сердце сжиматься от боли. Но Хуа Чэн каждый раз, выходя из мягких и тёплых снов, где он бесконечно счастлив быть рядом с Принцем, старался успокоить себя и заставить идти вперед, верить в лучшее, несмотря на то, что о принце ничего не было слышно несколько столетий, а поиски не приносили успехов, пока камень статуй холодил руку, не имея ничего общего с руками принца во сне.        Было почти так же больно, как и в детстве, когда каждое утро он оставался один на один против всего мира, но тогда он не знал ничего о принце, его безграничной доброте, справедливом нраве и великодушии. Но демон лишь одергивал себя — он давно не слабый мальчишка и теперь способен постоять не только за себя, но и за Его Высочество. А уж с собственным безумием он справится.       На улице стояла глубокая ночь, но в небе искрились и сверкали звезды, словно тысяча драгоценных камней, рассыпанных на темном шелке. Низкая трава еле ощутимо щекочет оголенные участки кожи, а аромат полевых цветов кружит голову. До Хуа Чэна сквозь поток собственных мыслей еле слышно доносилось стрекотание сверчков и далекое, словно из-под воды, пение птиц, ведь все его мысли занимал принц, который лежал буквально в паре сантиметров от него и еле слышно дышал, словно боясь спугнуть то ли хрупкий момент, то ли самого демона (что совершенно невозможно).       Се Лянь смотрел робко, исподлобья, смущенно оглядывая его с ног до головы, словно подмечая что-то для себя. Призрачные бабочки порхают где-то рядом, еле слышно перебирая своими крылышками и освещая идеальные черты лица принца. Он прикрывает глаза и со сладкой улыбкой спокойно выдыхает, неожиданно прижимаясь к крепкой груди Хуа Чэна. Демон тут же, не раздумывая, с готовностью мягко подхватывает ладонь принца и трепетно, с благоговением переплетает пальцы. Он прижимает губы к тыльной стороне ладони, отмечая очаровательный румянец Его Высочества и вмиг сбившееся дыхание. Собственное сердце начинает заходиться в бешеных ударах, словно живое, но даже оно не способно своим гулким стуком нарушить единение душ. В голове блаженная пустота, словно нет ничего более в мире, кроме переплетённых пальцев и размеренного дыхания ему в шею.       Наваждение сходит на нет вместе со счастьем, стоит ему открыть глаза.       Иногда у него возникало ощущение, словно он бежит от жестокой реальности, сходит с ума, но желание прекратить ночные грезы у него не возникало. Ведь именно по ночам принц был рядом, очень нежно назвал супругом и радостно целовал в щеку после долгой разлуки.       Это все больше становилось похожим на наваждение, стирались границы между реальностью и мечтами, в которых хотелось остаться как можно дольше, сжать принца в объятиях сильнее и одарить всем, что тот только пожелает. И как бы ни были хороши мечты, он не прекращал поиски Се Ляня, не жалея ни времени, ни себя, ни слуг. Голова раскалывалась то ли от собственных переживаний за принца, то ли от осознания некоторой безысходности своего положения. И Хуа Чэн приходит к выводу, что отказаться от сна — достойная плата за трезвый рассудок.       Он думает об этом после каждого сна, когда душу охватывает агония от очередного расставания с принцем.       Но каждую ночь он снова ложится спать в надежде встретить возлюбленного.       Хуа Чэн подрывается на постели и учащенно дышит, чувствуя, как раскалённая кожа готова отозваться на любое, самое легкое прикосновение. Он уверен, что еще никогда не был так возбужден. Вожделение, обжигающее, словно магма, растекается по венам, заставляя дрожащие руки собрать волосы, провести рукой по лбу успокаивающим жестом, словно это хоть как-то могло улучшить его положение. Демон делает несколько глубоких вдохов, несмотря на отсутствие потребности в дыхании. Спустя нескольких минут он все же успокаивается, пытается понять, что же такого ему снилось, хотя подсознательно он знает, кто способен довести его до такого состояния. И тут яркими красками в памяти проносится то, что он видел.       В этот раз все было смазанно, как будто если бы он был опоен чем-то, однако его голову захлестывала фантомная боль: он знал, что она болит, но как такового дискомфорта он не испытывал. Зато ощущал смешанные чувства, когда без своей воли его руки сжали тонкую, изящную талию Его Высочества, огладили в резком жесте, как если бы он хотел стянуть с того одежду. Острые длинные ногти в самоуверенном, смазанном жесте очертили ореол соска и даже через ткани этого оказалось более чем достаточно, чтобы Его Высочество вздрогнул и подавился воздухом.       Принц лежал на подобии алтаря, словно самое драгоценное подношение, которое Хуа Чэн мог только желать. Смущенный, не знающий куда себя деть и явно возбужденный, он был великолепен, но демон не мог в полной мере насладиться видом, ведь его тело тут же накинулось на принца, втягивая в мокрый и откровенный поцелуй. Забирая на себя всю инициативу, словно и не чувствуя ответных слабых движений принца, его губы неустанно двигались, как если бы он хотел поглотить принца, не оставляя от него ничего.       Острые клыки не стеснялись кусать чужие губы, оставляя на них следы, и Хуа Чэн в некой степени чувствовал недовольство собой, пробивавшееся сквозь пелену возбуждения. Но он действовал с такой уверенностью и дикой настойчивостью, словно многовековый голод вырвался наружу, желая поглотить Се Ляня, раз и навсегда сделав своим. И пускай Его Высочество не знал куда себя деть, щеки полыхали в диком смущении, но попыток вырвать свои руки из плена чужих, оттолкнуть, ударить не последовало. Напротив, неумело и робко, не поспевая за напором Хуа Чэна, он ему отвечал, на пробу проводя языком по нижней губе, собственно тут же прекращая свою инициативу. Он бессознательно льнул ближе, желая соединиться в безумном страстном танце с демоном, отдать ему всю власть. И этот контраст желания и смущения снес бы крышу даже трезво рассуждающему Хуа Чэну, который лишь наблюдал за этой картиной от первого лица. Он чувствует, как принц в неумелой попытке с неким отчаянием, не контролируя себя, вскидывает бедра в попытке потереться об него, но тут же в смущении отстраняется и прижимает их к поверхности стола.       Хуа Чэн в бреду старательно покусывает ему шею и продолжает неудавшуюся инициативу принца, с силой вжимаясь своим пахом в чужой. Слыша чужой до ужаса сладкий стон, он рыкает и начинает притираться сильнее, стараясь не оставить ни малейшего свободного пространства между ними. О, он бы со всем присущем ему желанием и самоотдачей помог своему гэгэ в полной мере, сжал крепкие бедра, не стесняясь сминать их и оставлять синяки, опробовал бы ладонями и языком бархатную кожу ягодиц, довел бы сначала до исступления языком, наблюдая снизу, как принц прячет горящее лицо в ладонях и задушенно вздыхает. Хуа Чэн бы не упустил ни сантиметр этого прекрасного тела, принес бы принцу несказанное удовольствие, пометил собой, присвоил себе, показал весь тот огонь, который копился столько лет в холодном и угрюмом одиночестве.       Ах, какие самонадеянные мечты, прямо в этот момент, когда внутри него бушует нечто, что не дает даже трезво закончить мысль, не говоря о сдержанности. Нет, сейчас он не сможет сделать все, как нужно. Поэтому он продолжает лихорадочно бродить руками по телу в легких ласках, не пресекая грань одежды, продолжая двигаться только в им обоим известном темпе. Но даже этого Се Ляню хватает, так очаровательно дрожат его ресницы, а руки неуверенно лежат на груди демона то ли в неумелой попытке притянуть, то ли в слабом желании оттолкнуть.       Голос где-то внутри Хуа Чэна продолжает сопротивляться тому, что происходит, и он бы обязательно прислушался к нему, если бы не тяжелое, почти болезненное возбуждение, которое даже сквозь пелену тумана давило с невероятной силой.       Сплетение двух тел, которые сошлись в страстном, слегка неловком танце, только набирало свою силу, воздух вокруг раскалился до предела, и Хуа Чэн ощутил, что он окончательно теряет связь с реальностью.       И только после того, как Его Высочество откинул голову в экстазе с тихим вскриком, демон вернулся в реальность.       Он обещал себе, что откажется от этого, пускай эти сны были настолько теплыми и желанными, что после каждого пробуждения мертвое сердце отдавало такой болью, что демон хотел его вырвать, но это стоило прекращать. На что он тратит свое время, когда может попробовать найти Его Высочество в реальности? Хуа Чэн слепо убеждал себя в том, что иллюзии на то и нереальны, чтобы раствориться, стоит солнцу подняться из-за линии горизонта, начиная очередной день его бесконечной загробной жизни. Реальность вместе с принцем лучше любых иллюзий, если она наступит, конечно же.       И если пару месяцев он искренне старался не тратить время на глупости, хотя невыносимо хотелось уловить хоть каплю заботы Его Высочества, заглянуть в глаза цвета меда, ощутить фантомное дыхание на своих губах после очередного долгого поцелуя. Но он старательно вкладывал время исключительно в поиски принца и управление городом.       Однако иногда, ощущая свою никчемность и желание раствориться в воздухе без следа от своей слабости, он давал себе очередную надежду, глядя на светлый лик принца, выточенный в статуях.       Давал надежду, что эти редкие, но яркие, словно живые, сны не просто так приходят к нему. Что это не плод разыгравшегося воображения, не очередные непочтенные мысли по отношению к Его Высочеству, а нечто большее — будь то предназначение или видение. Ведь тогда, в детстве, сработало? Когда он ощущал одно лишь присутствие, сопровождавшее его по ночам до роковой встречи. Может, эти видения появляются, когда судьба разделяет их? И все это для того, чтобы свести их вновь.       Хуа Чэн зачесывает рукой волосы в попытке успокоиться и проглотить ком в горле, подавляя истерический смех.

«Какой же ты идиот.»

      Иногда, словно прячась от самого себя или кары высших сил, от неодобрения своего бога, он улавливал свободные часы и прикрывал глаза, чтобы не уйти в глубокий сон. Всего лишь пару мгновений, убеждал он себя. Но в те моменты, когда он все-таки видел перед собой величественный образ, мгновения затягивались на минуты, а там и часы сладкой оторванности от реальности.       Неважно, что было в этих снах, но всегда рядом был он. Это были самые разные отрывки, и никогда демон не мог предугадать, что же будет в этот раз: размеренная картина совместной жизни, страстные поцелуи под покровом ночи или беседы ни о чем. Он запоминал каждую деталь, чтобы потом еще несколько недель иметь силы бегать от своих желаний. Он был уверен, что сходит с ума, он привык, прирос к этому ощущению безграничного счастья и моря расплёсканной нежности внутри. Прирос к Его Высочеству окончательно.       Хуа Чэн бережно хранил в памяти и свой наглый порыв поцеловать принца, будучи под водой, и сожаления Его Высочества обо всех совершенных им поступках. Как же ему хотелось обнять его наяву, сказать: «Ты не виноват, ты поступил так, как было нужно. Так, как не было смелости поступить у других. Я всегда пойду за тобой, что бы ни произошло. Я — твой самый преданный верующий».       Он помнил еле ощутимые прикосновения рук, когда лично во сне учил его правильно бросать кости, и фантомные крепкие объятия, когда принц обнимал его сзади, шепча что-то важное, но что, Хуа Чэн разобрать не мог, будучи на тонкой грани сна и реальности.       Некоторые отрывки он действительно не понимал, как и их последовательность, упуская большую часть всей истории. Его сны не были полноценными сценами, но вызывали в нем такие яркие эмоции, сколько не вызывала вся его жизнь за последние века.       В одну из ночей после очередных утомительных поисков ему снится изящная ладонь в его и совместные шаги. Его Высочество был очарователен в свадебном наряде, пускай его лица Хуа Чэн не видел — да и не было надобности. Принц великолепен просто в своем проявлении. В полумраке леса стояла умиротворенная тишина, прерываемая еле слышным перезвоном серебряных украшений демона. Это не было похоже на предыдущие отрывки, это было чем-то более осязаемым и таким близким, словно поверь в это — и оно окажется реальностью. Принц был несколько отстранен и не произносил ни слова, но Хуа Чэн чувствовал мнимые фейерверки эйфории в груди такой силы, что не мог сдержать легкую улыбку, продолжая так же молчаливо учтиво вести принца.       Сон заканчивается тем, что демон исчезает, оставляя после себя призрачных бабочек, растворяясь в воздухе, словно его и не было.       Хуа Чэн позже весь день возвращался к этой сцене, настолько она казалась реальной. Это не было открытым взаимодействием между ними, как в другие ночи, но почему-то именно этот момент зацепил демона до глубины души, вызывая неподдельный восторг и словно суетливое ожидание чего-то. Мысли о том, что он окончательно сошел с ума имели большой шанс укрепиться в его голове, если бы он не вернулся.       Уже в этот вечер он сжимал ладонь принца, облаченного в алый наряд, в своей, но уже наяву.       И с этого момента Хуа Чэн был уверен — сны ему больше не понадобятся, у них с Се Лянем — одно будущее на двоих.