Области лжи

      Отвратительно.       Да, пожалуй, так он себя и чувствовал — отвратительно. Прошел уже не один час в бесцельном копошении в куче деталей. Разобранное нечто лежало выпотрошенным на низком столе, будто взорвавшаяся туша кита на берегу, разбросав свои внутренности по округе. Благо, это не воняло рыбой, а просто ненавязчиво пахло металлом, маслом и деревом. Чудовищно расчлененный прибор, казалось, просил пощады от его варварских действий. Едва ли в этой груде запчастей можно было угадать что-то конкретное. Честно признаться, Усопп и вовсе позабыл, что это было, до того, как его пальцы хладнокровно растерзали механизм. Он тяжело вздохнул, осматривая свои испачканные руки, поднял хмурый взгляд, разглядывая стену напротив, и отвел взгляд в сторону. Глаза зацепились за коробку, из которой торчали детали для нового творения Фрэнки, и уныло скривил губы.       «Что я вообще делаю?» — вопрос звоном отразился в пустоте его сознания.       Он не знал ответа на этот вопрос, но знал причину. Отлично знал, но боялся признаваться себе в своей же слабости, упрямо игнорируя собственные мысли. Но сколько бы Усопп ни врал себе, правда всегда была рядом. Она поджидала в тени, пряталась по углам сознания и выжидала подходящего момента, пока кое-кто не придет к ней сам, добровольно. Усопп же бегал от навязчивых мыслей, как от реальных врагов, в ожидании, пока его спасут. Но в этом бою спасения ждать было не от кого — это была битва с самим собой. Тяжелая, изнуряющая и очень долгая. Он уже был на грани, чтобы сдаться, но продолжал упрямо, до зубовного скрежета, водить себя за свой длинный нос, закрывать глаза и максимально игнорировать любые движения в сторону решения проблемы. Усопп был трусом и признавал это, но просить помощи было непосильной задачей. Казалось, все и без того были сыты им по горло, чтобы добавлять в эту чашу вселенского терпения не каплю, а целое ведро.       Да, лгать он умел, преуспевая на этом поприще с каждым днем. Это было его пищей и воздухом, чтобы не загнуться в ужасе реальности, которая его окружала. Ложь давала почву для существования его трясущегося от страха и неуверенности существа. Небылицы, что рождались из ничего, украшали этот жестокий мир и хотя бы на время позволяли быть тем, кем он не являлся: храбрым, сильным, смелым. Его взрощенное на обмане эго — единственное, что держало на плаву и позволяло дальше путешествовать с людьми, которые приняли его. Усопп ценил их больше своей жизни, но мнительность подкидывала дров в костер его неуверенности. Чувствуя более напряженный взгляд от кого-то из команды, в голове рождались десятки домыслов, которые нагнетали внутри смесь неприятных чувств. Этот взрывной коктейль обволакивал липким, мерзким страхом нутро, холодил сердце, стискивая горло крепкой хваткой. Он задыхался от внутренней боли и иногда тихо плакал по ночам, закусывал подушку, глуша всхлипы, задерживал дыхание, чтобы меньше хлюпать носом.       В один из таких таких моментов чудовищной слабости к нему приполз Луффи. Капитан молча забрался к нему в гамак, бесцеремонно сдвигая к краю, обвил конечностями со спины и уткнулся лицом в шею. В первые несколько раз Усопп отбрыкивался, пытаясь вырваться из крепкой хватки резиновых рук и ног. Это было унизительно, стыд сжигал изнутри, выворачивал внутренности до спазмов. Но руки непроизвольно цеплялись за чужие, будто за спасательный круг, а резиновое тело согревало заиндевевшее сердце. Луффи тискал его, будто игрушку, покусывал, гладился и издавал странные звуки, имитируя кошачье мурчание. Тот будто чувствовал, что Усоппу было плохо, и в своей манере пытался помочь. Со временем он привык к таким необычным знакам внимания и в ответ обнимал своего капитана, часто засыпая в уютных объятиях измотанный рыданиями. Это действительно спасало в самые отчаянные моменты, когда становилось совсем невыносимо. Иногда Усоппа развозило слишком сильно, и с губ срывались неясные рубленные фразы, смысл которых ускользал даже от него. Просто хотелось что-то сказать, чтобы не держать все эти слова у себя в голове. Казалось, она была забита до отказа несформированными претензиями и недовольством к себе, жалобами на свою нелегкую судьбу, несостоятельность и роль плохого, ненадежного накама. Луффи на все это лишь фыркал, больнее кусал и по-особенному заверял, что он врет. Нагло, беспринципно зарывает себя же, не хочет видеть хорошее, подмечая и концентрируясь только на плохом.       — Зачем я тебе вообще, Луффи? — Это не звучало как вопрос, скорее как отчаянная попытка разобраться в своей никчемной жизни.       — Ты классный, — простодушно отвечал капитан, уткнувшись в шею и крепче сжимая. — Ты придумываешь такие отпадные истории, ты самый меткий стрелок. Ты добрый и умный. С тобой весело, даже когда вокруг царит ужас. Поверь в себя.       — Я не могу, — сдавленно отвечал он, вдыхая запах солнца и моря, исходивший от капитана.       — Ты не хочешь, — ровно отвечал тот, сильнее сжимал в объятьях, пытаясь буквально выдавить из него внутренние проблемы. — Просто верь в мою веру в тебя.       Он всецело доверял Луффи. Всегда верил ему и в него, но это все не касалось самого Усоппа. Смотря на неудержимую натуру капитана, на смелость, граничащую с безумием, на широкую улыбку и полную внутреннюю свободу, ему хотелось так же. Смело идти вперед, не прятаться за чужие спины, не бояться и радоваться жизни во всех ее проявлениях, невзирая ни на что, оставаться собой, а не только делать вид. Быть собой, настоящим собой. Смыть толстый налет лжи со своего разума, освободиться, переродиться в нечто новое. Когда он только встретил мугивар и самого Луффи, Усоппу показалось, что ему удастся это сделать. Но жизнь показала ему реальный мир за пределами его родного острова и сломала его, окончательно добивая на Сабаоди. Ему казалось, это конец: его сердце было разбито вместе с сердцем Луффи. Тоска и отчаяние завладели им, цепкими когтями утаскивая в темную пучину. Два года он буквально собирал себя по частям, соскребал свое разлетевшееся сознание, чтобы вернуться к людям, которые точно ждали его. Надеялся, что ждали. Хотя противный червяк сомнения подгрызал его изнутри. Этот невидимый монстр постоянно портил картину мира, искажая действительность, раскручивая невероятные и ужасающие сценарии. Сознание тонуло в этом нереалистичном кошмаре, подавая соответствующие сигналы телу. Усопп реагировал моментально — впадал в панику. Буквально. Выглядело это зачастую карикатурно, отчего накама снисходительно прокачивали головой и краем глаза присматривали за нерадивым лгуном. По правде, Усопп неспроста разгонял себя: активно скрывался от врагов, картинно истерил и всячески изображал умалишенного. Он был слаб и труслив, и совладать с сильными врагами в одиночку было выше его сил. Ему требовалось больше времени, все его атаки были дальнобойными, а страх парализовывал его настолько, что мышцы дубели. Сколько бы ни храбрился Усопп, очень часто ему хотелось все бросить, убежать, спрятаться в темном углу, где его больше никто не найдет. Не хотелось получать травмы, не хотелось умирать просто потому, что капитану стало скучно или весело. Но он сам выбрал этот путь, добровольно связал себя крепкими узами с накама и старался. Изо всех сил старался, но получалось у него откровенно плохо.       — Эй, Усопп, — внезапный голос вырвал его из раздумий.       Он вздрогнул всем телом и резко обернулся к внезапному гостю. Отвертка выпала из рук, а губы пришлось сжать, чтобы позорно не взвизгнуть. В дверях мастерской стоял Санджи, задумчиво пожевывал сигарету и спокойно смотрел на него.       — Прости, не хотел напугать. — Кок поднял руки, показывая ладони. — Ты не пришел на ужин. Все нормально?       — Эм, да, — губы сами растянулись в нервной улыбке. Усопп отвел глаза, рассматривая свалку на столе. — Я просто заработался.       — Правда? — в чужом голосе звучал сарказм.       — Да, — наигранно весело ответил он. — Прости, что не пришел на ужин.       — Прощу, если сейчас пойдешь и пожрешь, — серьезно заявил Санджи.       — Я не особо голоден, спасибо.       Усоппу действительно не хотелось есть — кусок буквально не лез в горло последние дни. Он заставлял себя периодически есть с другими, чтобы никто не обращал внимания на его состояние. За два года вдали от них он научился лучше контролировать себя, меньше показывать, что ему бывает плохо, лучше врать о своем состоянии, искусно играя обновленного себя. Время на архипелаге Боин позволило вырасти физически, преуспеть в снайперском искусстве, немного переосмыслить некоторые вещи. Однако маленький одинокий мальчик внутри так и остался трусливым врунишкой. Новый мир требовал больше усилий, чем раньше, диктовал свои новые условия, и Усопп был не готов морально к таким встряскам. Все ощущалось острее и било больнее, оставаясь внутри. Он не смел показывать большую часть своих страданий, страшась, что его накама не поймут. Они стали сильнее, а Усопп — нет. Как так? Он просто не мог их подвести, поэтому ложь стала более тонкой, более живой и естественной.       — Мне-то не пизди, — чужой голос грубо оборвал невеселые размышления. — Я знаю, что в последнее время ты мало ешь, а большую часть твоей порции радостно утаскивает Луффи.       — Я не… — голос предательски дрогнул и затих.       Усопп никогда не врал своим накама по серьезным вещам. Кроме того, что касалось его самого. И сейчас предпочел промолчать, чтобы не усложнять жизнь себе же. Санджи устало вздохнул и подошел к нему. Усопп внутренне сжался. Зная взрывной характер кока и отношение того к еде, было бы неудивительно, если сейчас ему прилетит. Но вдруг его аккуратно потрепали по волосам, будто несмышленого ребенка. Он поднял голову и посмотрел снизу вверх на Санджи. Чужие губы тепло улыбались, а единственный видный глаз взволнованно смотрел на него.       — Если тебе плохо, не молчи. Мы ведь семья, и каждый видит, что с тобой что-то происходит. Не ври нам о своих проблемах, — тот говорил уверенно и спокойно, отчего внутри все сжималось, а в носу неприятно щипало от подступающих слез. — Пойдем, я припрятал тебе порцию. И ты мне все расскажешь.       Последняя фраза прозвучала довольно угрожающе, но сердце отчего-то приятно щемило. Усопп рвано вздохнул и последовал за Санджи, пока в голове крутились мысли. Его, труса и лгуна, ценят как человека, считают равным себе и готовы заботиться. Это было приятно и больно одновременно. Крамольная мысль, что он не заслуживал такого, заполошно билась в мозгу, истязала каждый раз, когда к нему проявляли заботу. В его возрасте люди сами за себя могут постоять, выживать в сложных условиях, переживать трудности с гордо поднятой головой. Он же делал это как мог, выбиваясь из сил быстрее остальных. Приходилось играть эту уверенность, обманывать себя, что все хорошо, а внутри медленно и мучительно гнить от жалости к себе. Перед ним поставили тарелку с едой, Санджи уселся рядом и закурил. Умопомрачительный аромат ударил в нос и должен был вызвать хоть что-то внутри, как и раньше, но сейчас это скорее вызывало отторжение. Горло сдавило спазмом, а внутренности обдало холодом. Мерзкий голос в голове твердил, что его жалели, будто он не способен ни на что. От этого тошнило, хотелось кричать, но почему-то внешне он будто утратил любую способность выражать настоящие эмоции. Рука нервно сжимала вилку, взгляд сверлил очередной шедевр кока, но ему было сложно даже открыть рот. Двойственность разрывала его в последнее время сильнее, чем когда-либо. Усопп мог позаботиться о себе, не был слабаком, но при этом был неумехой и трусом. И что с этим делать, он не знал, как не мог попросить помощи, боясь, что его отвергнут. Если Луффи сам лез и не спрашивал, то с другими требовалась тактичность и осторожность. Его хрупкое сердце вряд ли выдержит жесткую отповедь.       — Мне тебя с ложки покормить? — Санджи склонил голову, заглядывая в его лицо.       — Что? — Он вскинулся, заливаясь краской. — Нет, не надо.       Санджи тяжело выдохнул дым, крепко схватил его за руку, насадил несколько кусочков мяса на вилку и поднес ко рту. Пришлось открыть рот, чтобы ненароком не разозлить их кока. Усопп чувствовал холодные пальцы, которые с заботой запихивали еду ему в рот, спокойный взгляд и уют, который дарили ему. Он с трудом проглотил очередную порцию, чувствуя, как по щекам невольно потекли слезы. Мир поплыл, теплая еда приятно оседала в желудке, распространяя изнутри приятные волны по телу. С силой работая челюстями и пережевывая еду, Усопп периодически шумно шмыгал носом и приоткрывал рот, когда воздуха совсем не хватало.       — Ну-ну, — Санджи запихнул порцию картошки ему в рот, свободной рукой поглаживая по спине. — Ничего страшного, плакать полезно.       — Я пвачу вовьше ффех, — с набитым ртом проныл он.       — Ты делаешь это за нас всех. — Кок отпустил его руку, стряхнул пепел с сигареты, выдыхая дым, и горько улыбнулся. — Ты не один умеешь врать — мы все здесь еще те пиздаболы. Но только у тебя хватает храбрости открыто признаться, что тебе страшно, что ты слаб. И это не плохо.       Усопп глотал слезы вместе с едой и внимательно слушал монолог Санджи. Пустота внутри сжималась под гнетом чужих слов поддержки. Правда не всегда приносит горечь, часто — это необходимая вещь, чтобы заполнить бреши лживой бездны.       — Понимаешь, сила — это ответственность, и чем она больше, тем сильнее мы боимся облажаться. Мы совершаем столько ошибок, но только ты находишь силы признаться в них. Хотя бы самому себе.       Санджи невесело улыбнулся, поджав губы и кивая головой своим мыслям. Создавалось впечатление, что тот явно что-то недоговаривал. Усопп изумленно смотрел на своего накаму, в голове с трудом ворочались мысли, пытаясь оформиться во что-то конкретное. Он понимал, что ему говорили, но израненное эго противилось воспринимать чужие слова. Противоречия, порождаемые собственным мозгом, мерзкой вязкой массой оседали в сознании. Чоппер как-то рассказывал ему, что навязчивые состояния могут приводить к неутешительным состояниям, порождая тревогу на ровном месте. Приятные слова поддержки, которые должны были успокаивать, его больное сознание перевирало, искажало, подавая информацию в совсем ином свете. Усопп загонял сам себя.       — Эй, — Санджи взял его за подбородок и повернул его лицо к себе. — Ты не один. Мы рядом и защитим тебя. Не загоняйся, понял! — Тот выжидательно на него уставился, и Усопп неуверенно кивнул. — А теперь доедай и иди спать.       Он вспоминал этот момент не раз, прокручивая их ночной диалог в голове. Санджи чувствовал и понимал его, часто подбадривая вкусной едой. Периодически тот разговаривал с ним после ужина, обсуждая всякие бессмысленные вещи и слушая невероятные истории, курил и странно смотрел куда-то вдаль. Днем Усопп не раз ловил на себе внимательный взгляд голубых глаз, который молча сканировал. Но каждый новый остров приносил очередной виток проблем. Да, он рос внешне, но внутренне ему казалось, что ничего не изменилось. Все шли вперед к своим целям и мечтам, не терялись где-то позади и в себе. Ему приходилось прилагать больше усилий, делая больше для других, чем для себя, чтобы быть хоть чем-то полезным, а не иждивенцем, которого нужно было оберегать.       Паршиво быть таким никчемным.       Периодически, когда Усопп дежурил, ему нравилось забираться в воронье гнездо и смотреть на горизонт. Наблюдать за сизыми облаками, прослеживать движение звезд и мечтательно-тоскливо раздумывать о всяком. Размышлять о разных островах, придумывать новые истории, которые потом будет рассказывать Луффи и Чопперу. Часто, чтобы скоротать время, он притаскивал с собой альбом и карандаши, рисуя фантастические зарисовки несуществующих животных или по памяти воспроизводя увиденные места, добавляя им деталей. Иногда он баловался шаржами на своих же накама, придумывая им причудливую одежду или прически. Но больше всего в его альбомах присутствовали реалистичные пейзажи моря, портреты людей и зарисовки новых приспособлений. Он очень любил мастерить, придумывать для себя и других разные мудреные вещи и оружие. В этом была его отдушина — единственное, что приносило ему спокойствие. Изредка за этим делом его заставал Зоро, который, мучимый бессонницей, забирался в гнездо с бутылкой крепкого и молча наблюдал за ним. Это немного смущало, и Усопп поворачивался к нему спиной, но продолжал заниматься своими делами. Иногда он втихую рисовал Зоро, когда тот засыпал. Его восхищала сила и стойкость мечника, жесткие принципы, суровость и вселенское спокойствие, которое невольно сквозило в четких движениях. Хотелось бы ему быть менее эмоциональным, сдерживать свои бесконтрольные приступы паники. Хоть немного научиться контролировать это, а не с головой окунаться в жуткий омут скверных страстей. Сколько ему было лет, а все так же его уносило этим бурлящим потоком, будто он попал во встречное течение и его засасывало вглубь морской пучины, из которой невозможно было выплыть самому. Тем более никто не мог вытащить его. Усопп боялся утянуть с собой своих накама, которых считал ценными. Намного ценнее себя. Но он часто хватался именно за Зоро. Тот был той самой непоколебимой скалой в центре бушующего урагана. Нерушимой, устойчивой опорой, которая могла бы удержать, но было страшно получить отказ.       На бумаге вырисовывался огромный водоворот и маленький человечек, которого виток за витком уносило вглубь. Усопп задумчиво выводил линии, понимая, что рисовал себя. Огромный водоворот жизни сильным течением уносил его на дно, и не было сил противиться силе стихии в виде судьбы. Он захлебывался, барахтался, лишь бы просто удержаться на плаву. В один момент пальцы слишком сильно сжали карандаш, отчего грифель сломался, оставляя грязный след. Грудь сдавило, дышать стало тяжело, волоски на теле встали дыбом. Сердце отбивало неровный ритм, который ощущался где-то в горле. Его мелко потряхивало от внезапно накатившей паники. Альбом выпал из ослабших рук, Усопп пустым взглядом смотрел перед собой, пытаясь продышаться, но воздух будто проходил сквозь него, с тихим хрипом покидая легкие. В глазах слегка потемнело, страх липкими путами обвивал тело, а сознание кричало, что он умирает. Умирает не в бою, не от смертельного ранения, а просто так, в тишине и одиночестве, глубокой ночью. Он моргнул лишь раз, но открыл глаза не в вороньем гнезде, где рисовал, пока дежурил, а лежа в лазарете. Чоппер хмуро листал какую-то книгу, а рядом с койкой торчала зеленая макушка Зоро. Усопп стиснул зубы, сдерживая подступающие слезы, стало невыносимо горько. Слабак, трус и лгун — жалкий человек, который не должен быть рядом с будущим королем пиратов.       — Усопп? — Чоппер оттолкнулся от стола, подкатывая стул к койке, и взволнованно всмотрелся в его лицо. — Все нормально? Что-то болит?       — Н-нет, все в порядке, — нервно ответил он, избегая смотреть олененку в глаза.       Он попытался встать, но крепкая рука Зоро спокойно впечатала его обратно в кровать. Тому даже не потребовалось вставать, чтобы совладать с ним. Чоппер посчитал его пульс, внимательно осмотрел лицо и послушал дыхание. Усопп не был тем, кто постоянно болел физически, спокойно перенося перепады климатических зон. Он в принципе не жаловался на свое здоровье, будто в издевку кто-то свыше дал ему крепкое тело. Однако это не касалось его психики, которая была слишком слаба и пасовала перед малейшими превратностями судьбы.       — Как давно у тебя такие припадки? — Чоппер уселся на стул и стал дотошно расспрашивать его. — Удушение, повышенная потливость, слегка повышена температура…       — Он простудился? — вклинился Зоро.       Холодный голос мечника пробирал до костей, тело покрылось мурашками. Усопп боялся смотреть в сторону человека, который ему помог.       — Нет, физически он здоров. Верно, Усопп?       — Да, со мной все в порядке, — как-то устало пробормотал Усопп, наигранно зевая. — Может просто плохо спал последние дни.       — Завитушка говорил, что он плохо ел последние две недели, — заложил его Зоро.       Неудивительно, что Санджи поделился своими переживаниями с мечником. Их вечное противостояние совсем не мешало им прекрасно ладить, в чем те никогда не признаются. Усопп видел людей насквозь, но предпочитал оставлять свои выводы при себе, чтобы случайно не получить за свой длинный язык. Правда из его уст всегда звучала как-то слишком резко и неестественно, поэтому он либо сводил все в шутку, либо отмалчивался.       — И все-таки, как давно все это длится? — Чоппер смотрел на него в упор, ожидая честного ответа.       — Я не знаю, периодически случается, — расплывчато ответил он.       — Как часто?       — Когда как, — Усопп и сам не знал: все эти «припадки» приходили внезапно и так же пропадали. Он просто пытался с этим как-то справляться, но с каждым разом получалось все хуже.       — Он умирает? — мрачно уточнил Зоро.       Усопп в панике уставился на мечника. Тот сидел на полу, прислонившись спиной к койке, из-за чего ему было видно лишь половину лица. Зоро говорил ужасные вещи с таким хладнокровием, но в голосе проскальзывали нотки беспокойства.       — Нет, — воскликнул Чоппер и треснул того по макушке увесистой книгой.       — А выглядел, будто реально умирал, — Зоро скосил глаз на него.       — Как я мог быть таким слепым. Прости, Усопп, что не замечал, я во всем виноват, — Чоппер корил себя ни за что, и от этого на душе становилось гадко.       Усопп шмыгнул носом и тихо выдавил:       — Ты ни в че мне виноват, просто я такой… плохой.       Тяжелая рука мечника приземлилась точно в лоб. Усопп зашипел, закрываясь руками. Было обидно, больно, но краем сознания Усопп понимал, что заслужил.       — Зоро! Ему нужен покой! — Олененок осадил Зоро и вернулся к нему. — Я дам некоторые травы, которые ты будешь пить. Любое ухудшение — ты идешь сразу ко мне. И если вдруг появится сыпь.       — Сыпь? — недоуменно спросил Усопп.       — Ну-у, это травы, которые я собрал на последнем острове, и на некоторые может быть реакция, — сбивчиво ответил их доктор, но тут же заверил: — Но эффект должен быть. Тебе станет легче.       — Так что с ним? — поинтересовался Зоро.       — У него случилась паническая атака, — как-то грустно ответил Чоппер. — Такое случается, если человек страдает повышенной тревожностью. Ему нужно меньше стресса и больше спокойствия и положительных эмоций. И не врать о своем состоянии, — угрожающе посмотрел на него тот.       — Хорошо, — стыдливо отвел взгляд Усопп и тихо добавил: — Спасибо, Чоппер.       — Да ладно, дурак, мне совсем не нужна твоя благодарность! — зарделся тот.       — Иди спать, я за ним прослежу, — Зоро встал и похлопал олененка по плечу.       Чоппер, зевая, скрылся за дверью, а мечник убийственным взглядом уставился на Усоппа. Внутри все похолодело, сердце ускорило ритм, и Усопп начал отползать к стенке, прикрываясь одеялом, как импровизированным щитом. Зоро спокойно подошел к койке, стащил ботинки и улегся. Единственный целый глаз внимательно следил за ним, подмечая каждое движение и эмоцию.       — Иди сюда, — спокойно произнес тот и похлопал рядом с собой.       Усопп сжался сильнее. Он знал, обманчивое спокойствие мечника могло иметь двойное дно, но при этом столько раз убеждался, что вся злость была скорее выражением усталости или вообще напускной, и он всегда будет на стороне своих накама. Сколько раз Зоро жертвовал собой ради них, но эта чертова мнительность сидела в Усоппе с детства и никуда не собиралась уходить. Будто специально появлялась в самые неподходящие моменты и портила жизнь ему и окружающим. Годы недоверия к нему породили самое ужасное чудовище внутри него, которое никак не поддавалось истреблению. Усопп зажмурился, когда чужая рука выдернула одеяло и сжала футболку, а после резко дернула. Он резко выдохнул, утыкаясь носом в плечо и упираясь ладонями в грудь. Крепкие руки обняли его, бережно прижимая к себе.       — Усопп, — тихий голос прозвучал у самого уха, — не ври нам, если тебе действительно плохо.       — Я не хочу, чтобы за меня переживали еще больше.       Усопп склонил голову, прижимаясь щекой к груди и сжимая кулаки. От Зоро пахло металлом и алкоголем, а мощное тело источало невероятную силу и уверенность. Этому человеку можно было довериться всегда. Ему хотелось рассказать о своих переживаниях, но проклятый страх перед несгибаемым духом Зоро часто брал верх. Сколько порывов оборвалось на корню, чтобы просто открыться хоть кому-то. В голове было понимание, что его не отвергнут, от него не отвернутся, поймут и помогут. Глубокий вдох дался тяжело, то ли от новой волны приступа, то ли от тяжелой руки, которая приятно давила на его бок. Он рискнул сделать шаг навстречу, заставляя себя игнорировать назойливый шум в голове.       — Я слишком слаб, чтобы хоть немного приблизиться к вам. Я вечно плетусь позади всех в силе и умениях, от меня нет никакого толка.       — Это называется арьергард, — зачем-то уточнил Зоро, устраивая голову поудобнее.       — Что? — Усопп знал, что это такое, но к чему это было, понять не смог.       — Ты сзади, потому что ты наша поддержка, — как глупому объяснил тот. — Твои атаки отличаются от наших, они дальнобойные и масштабные, тебе просто незачем лезть вперед. Ты самый ценный из нас, ведь кто-то же должен прикрывать тыл. Что наш капитан, что мы с коком — всегда лезем на рожон в самое пекло, и ты единственный, кто остается, чтобы прикрыть наши спины. Цени себя больше.       Усопп не знал, что на такое ответить, — правда била не хуже тяжелой руки Нами. Уверенность, с которой говорил Зоро, смывала весь негатив, оставляя легкую звенящую пустоту. Немногословный мечник редко говорил ему серьезные вещи, но всегда молча следил за ним, чтобы уберечь от опасности. Тот, как и Санджи, следил за ним, молча подхватывая, когда он оступался. Это ненадолго заполняло пустоту в его душе, но смогут ли они делать это и дальше? Сколько все будут терпеть его неуклюжие попытки вырваться из порочного круга страданий? Хотелось избавиться от всего этого непрошеного добра, что подарила ему нелегкая жизнь, но это было слишком сложно. Сложнее, чем он даже представлял себе, но так старался, силился перебороть эти слабости, но ничего не получалось.       — Ты сильнее, чем ты думаешь, — будто прочитав его мысли, пробормотал Зоро. — Давай спать.       Усопп еще долго слушал его сопение на ухо, греясь в жарких объятьях мечника, и вскоре уснул сам.       Он был слеп и глух так долго, игнорировал чужую помощь и слова, обращаясь к своей лживой правде, что чуть не потерял себя. Все, что делали его накама, надежно пряталось под слоем собственного больного вранья. Мозг уже сам, автоматически, скрывал эту информацию, надежно прятал подальше, чтобы не потерять. Усопп так думал, пока его не ткнули носом, как нашкодившего котенка, в эту огромную проблему. Робин часто позволяла читать ему книги из своей библиотеки, иногда тихо садясь рядом с очередным толстым фолиантом. У него складывалось впечатление, что та молча выжидала чего-то. Чего именно, Усопп так и не понимал, пока она однажды ненавязчиво не намекнула в свойственной ей загадочной манере.       — Носатик-кун, иногда стоит верить другим, если не можете верить себе.       Усопп тогда долго смотрел на нее непонимающим взглядом, пока девушка спокойно перелистывала страницы. Пазл в голове складывался с трудом, нужные детали с неохотой вставали в пазы, собирая единую картину. Усопп задумчиво почесал подбородок и вновь уставился на Робин.       — Что ты хочешь сказать? — Ему нужно было подтверждение, слова, которые бы достучались до его сознания.       — Саморазрушение не приводит ни к чему хорошему, — Робин с грустью вздохнула и посмотрела на него. — Если ты не видишь, попроси других рассказать, показать, что можно по-другому. И даже если ты сдашься, рядом будут люди, которые помогут тебе встать и идти дальше.       Усопп задумался, невидяще уставившись в страницы перед собой. Робин была права. За все время их путешествий никто никогда не отвернулся от него. Даже когда он ушел из команды на Вотер Севен, все ждали его возвращения. Именно его, а не альтер эго. Слабого врунишку, который слагал небылицы и метко стрелял. Тихие шаги остановились напротив него, Робин присела и положила руку ему на плечо.       — Если бы все слагали легенды, как ты, история была бы куда интереснее и веселее, — она мягко улыбнулась. — Мы все здесь разные, и никто не умаляет твоих заслуг по сравнению с другими. Ты хорош в своем деле, и не недооценивай себя. Верь в нас, если не можешь в себя, как я когда-то поверила в вас. Дай себе чуть больше времени.       Усопп лишь кивнул, провожая ту взглядом до двери. Его вновь подхватили, когда он падал, и ему хотелось оправдать эту поддержку. У него просто не было другого выбора.