Я твоя паранойя.

Минги вновь вертит головой с поисках нарушителя его спокойствия, только вот его нет и в помине, ведь ему уже битый год кажется, что за ним след в след идёт кто-то совершенно такой же, словно он может осязать собственную тень, но ведь это невозможно и до безумия абсурдно, не так ли? На камерах, установленных в его прихожей, там, где ведётся видеонаблюдение в его университете, больнице и даже подъезде не видно НИ-КО-ГО и это должно успокоить человека, только вот Сон только истерично вздрагивает, вовсе не понимая того, что же он тогда чувствует, если не чужое присутствие? Что это, если не тяжкое и горячее дыхание прямиком в шею и что, блядь, такое, если не его тень, если при резком повороте назад он не слышит ни шороха, ни замечает в темноте переулка никого, помимо себя, еле освещаемого мигающим фонарём? Когда-то это светило сдаст и сломается к чёртовой бабушке, но сегодня оно всё же освещает путь и двух идущих в одно место парней. Минги уверен, что в его квартире безопасно, уверен, что на созвонах с психологом его не слышит кто-то ещё, уверен, что его нытьё Уёну о каком-то сталкере слышит ТОЛЬКО Уён, но это не так, ведь Юнхо дьявольски улыбается, оголяя ровный ряд зубов, лишь бы показаться более радушным, если в его сторону удосужатся посмотреть. Его жертва читаема, как открытая книга, предсказуема до безумия и поэтому Чон этим в наглую пользуется, почти наблюдая за своим подопечным даже в ванной комнате, когда он заинтересованно считывает состав освежителя воздуха, когда бреет едва проявившуюся щетину и корчит самому себе лица в зеркальном отражении. Он целый год наблюдает за ним и сейчас с уверенностью может сказать, что парень перед ним идеален что бы забрать его себе. Идеален, что бы вместе с ним уйти в вечную темноту, наполненную тишиной и спокойствием, ведь после смерти нет совершенно ничего, так? Юнхо начинает действовать с самого утра, отправляя Уену сообщение о том, что встретиться этим вечером не получится, дожидаясь ответа и смахивая тот для слишком уж доверчивого Минги, что обязательно прийдёт, да будет дожидаться друга часами, слишком смущённый что бы звонить и торопить и без того долго копошащегося Чона, лишь бы не слушать ворчание и не терпеть недовольное лицо, что и происходит сразу же после пар, длящихся с восьми утра и до восьми вечера, а после трамвай до любимого и безлюдного парка с деревянными и резными лавочками и вот он уже совершенно один, окутываемый летящими прямо в лицо снежинками. - Красиво. Шепчут пухлые губы, да высовывают язык, ловя мелкий холод, тихонечко вздрагивая. Он одет не по погоде, замерзает и только и делает, что отвлекается на всякую чепуху, желая себя отвлечь. На его телефоне пусто - Уен совершенно ничего не пишет и не появляется в сети, что странно, но разве Сон имеет право подгонять его? Они так долго ждали данного вечера что бы просто стереть ноги в прогулке, накупить всякой вредной дряни и сожрать ее в одно мгновение, вовсе не думая о набранных калориях и проблемах с кожей. - Ты тоже красивый. Юнхо выходит из тени и замечая, что Минги стопорится, осматривая его с ног до головы, радушно улыбается, подобно снизошедшему с небес ангелу. Красивый? Кто? Минги? Он не ослышался? Может парень перед ним слеп? - Я? Спасибо! Сон делает пару шагов назад, но незваный гость не выходит из его зоны комфорта и только и делает, что приближается ближе и ближе, втягивая воздух прямо подле его шеи, шумно облизываясь, заставляя упереться бедрами в край такой красивой скамейки. - Боишься. Не стоит, маленький, не стоит. Его голос звучит слишком приятно, слишком опьяняюще, словно мантра, капающая с языка чем-то вязким, слизким и тёплым, чарующе волшебным. И как бы здравый мозг не визжал о том, что телу нужно бежать, то столбенеет и дрожит, стоит шее почувствовать такое привычное дыхание, подобно паранойе преследующее его так долго. Он не сходил с ума, это существо следило за ним и сейчас наконец-то показалось, придавливая его тело к своеобразной точке опоры, лишь бы не дать ни единого шанса на побег. Но разве Минги хочет бежать? Он не хочет, пусть коленки и дрожат слишком уж сильно, выдавая наступление его панической атаки. - Давай поговорим, милый? Длинные пальцы, увешанные холодными украшениями, проводят по кадыку, очерчивают его и поднимаются прямиком к подбородку, приподнимая тот, лишь бы маленькие глазки открылись пошире и запомнили его - Кто Вы? Парень перед ним улыбается, да только едва шевелит рукой, оставляя на его бедре что-то ноюще-колящее, странное, непривычное, отдающее по всему телу слишком уж горячими коликами. Глаза невольно опускаются, да замечают летящий в сторону шприц. Ему кажется? Ему, чёрт бы его побрал, ведь кажется? Никого и сейчас нет! Ему опять всё кажется! Кажется, правда? Пускай Минги всё кажется! Его паническая атака не позволяет ему двигаться, а только подталкивает к краю, наполняя глаза слезами, лишь бы смазать красивое лицо перед собой. - Я твоя паранойя, малыш Сладость с языка больше не капает, теперь слова кажутся твёрже, они ясно показывают, что этот тёмноволосый гость не в своём уме. Что ему вкололи? От чего тело так ломит и трясёт, словно он танцует танго с чертями в самом жерле вулкана, а то и попусту говоря в центре ада. Когда Минги сможет открыть глаза от того, что Уен обнимает его и тащит на прогулку? Минги хочет жить, будучи уверенным, что этот преследующий его маньяк рано или поздно просто отстанет, поняв, что он совсем неинтересный собеседник. Только вот бороться с дрожью больше невозможно, а тяжкие веки закрываются так и не удосужив собеседника ответом. Голова шумит и почти взрывается от шума, хотя вокруг ничего, кроме шуршания половиц и темноты. Сон еле передвигает ватными конечностями, да слышит исключительно лязг метала. Ему не кажется, ему ничего не кажется и никогда не казалось! Никогда, блядь, ничего не было таким ужасно абсурдным! Движение, звук цепей и попытка поднять себе призывают его похитителя, что только и делает, что жадно и шумно вдыхает воздух у его волос, что он помыл сегодня, а точно ли сегодня? Сколько он тут? - В твоих глазах читается страх, Минги. Ты можешь бояться, но мы знакомы дольше, чем ты думаешь. Сейчас тебе сложно, это нормально, но тебе не стоит вредить себе, пытаясь освободиться. Юнхо отходит от него и Минги мельком видит его длинные ноги, передвигающиеся в пределах комнаты, такой маленькой чёртовой комнаты в которой его заперли. Он никогда не был тут раньше и любое шуршание пугает его, пока голова раскалывается непонятно от какого введённое препарата. Это наркотик? Сколько он будет расквашивать не привыкшего к такому дерьму Минги? Парень перед ним осторожно вертит в руках полотенце, смачивает его водой с таза и подходя омывает его щёки, заставляя дрожать от ледяных прикосновений. - Холодная? Ах, какая жалость, но я не могу обеспечить тебе иной комфорт в данном помещении. Вероятно тебя беспокоит вялость и то, что голова раскалывается, но это скоро пройдёт. Тебе стоит ещё поспать, понимаешь? Минги суматошно осматривает тёмное помещение вокруг, едва освещённое светом из открытой двери, но от данных движений силуэты мажутся и голова принимается трещать ещё сильнее, чем раньше. Сон жмурит собственные глаза и шипит, когда длинноногий парень перед ним вновь прикладывает холодное полотенце к его лбу. - Почему я? Кто ты такой? Отпусти меня, ладно? Я ничего не знаю, я не смогу никому ничего сказать. Пожалуйста? Низкий голос похищенного парнишки звучит так жалостливо и убито, что сердце похитителя делает кувырок и суматошно долбится о кости грудной клетки. Он слишком влюблён, слишком ПОМЕШАН на валяющемся у его ног парне. - Ты хочешь узнать моё имя, маленький? Голова Минги ужасно тяжёлая и он предпринимает чёртову тучу усилий, лишь бы приподнять ту и вновь опустить под мелькающие вертолёты перед глазами. Но оно и не важно, ведь ему нужно слушать то, что скажет парень перед ним. -Конечно ты хочешь, конечно. Если ты просто поспишь и не будешь шуметь, то можешь попросить одно желание, безусловно в пределах нормы в данной ситуации. Его тонкие губы расплываются в самой странной улыбке, больше напоминающей добродушный оскал у собаки, а после тонкие пальцы приподнимают его голову и подкладывают что-то под щёку из-за его спины. Это что-то мягкое, тягучее от того глаза предательски закрываются. Какая сейчас разница где он? Его руки ватные, тяжкие и он не сможет вырваться из этого страшного кошмара. Может если он сможет поспать сейчас, то он проснётся в своей уютной и маленькой комнатке? Там, где они с Уеном покрасили одну стену в розовый просто от того, что это не зазорно парню красить ее в тот цвет, что ему самому нравится. Не зазорно любить розовый. Но разве сейчас это имеет значение? - Сладких снов, моя принцесса. Минги просыпается от ощущения скованности. Его спина болит, а руки неприятно воняют железом, сковывая любое движение, сопровождающееся скрипом и лязгом. Сейчас комната слегка освещается желтоватым светом поставленного в дали ночника. Чёрт бы побрал этого дьявола, он оставил ему ночник, что не даёт ему задохнуться от страха в полной темноте, но оставляет его там, что бы он не смог разглядеть буквально НИ-ЧЕ-ГО. Тело от чего-то дрожит и Сон хватает воздух ртом, подобно рыбке, контролируя вдох и выдох, что следуют друг за другом. Ноздри раздуваются и парнишка еле поднимается, садится, прижимаясь спиной к ледяной стене, хватаясь закованными руками за собственную футболку, стараясь отодрать ту от кожи и попытаться руками контролировать своё сердце, подобно механическому моторчику, что он сумеет завести. Вдох и выдох, вдох за выдохом, словно если не говорить это тихо-тихо и не пытаться убедить себя, что он реально дышит, то его дыхание остановится и он определённо умрёт. В ступоре, захлёбываясь в собственных слезах он и не замечает, как его похититель возвращается, оставляя перед ним поднос с едой, он не замечает, как его лицо омывают той же холодной тряпкой, что и вчера, но почему-то приходит в себя, наконец-то слыша что-то более ясное и яркое чем шум в ушах, да шум бурлящей собственной крови. - Тише-тише, хорошенький мой, тише. Тебе так будет получше, ну же? Как дела сейчас? Его голос ласковый, заботящийся и Минги в упор не понимает откуда он знает, что ему помогает холодная вода. Это не частый метод успокоения, но от чего он знает об этом? Почему не просто обнял, бубня, что он рядом, почему не начал искать с ним разные предметы, заставляя мозг фокусироваться на чём-то другом? Почему он обтёр его и держал за руки, пытаясь оттянуть те от шеи? Просто он всегда был рядом и видел, как те же действия выполняли совершенно другие люди. - Почему я тут? Мне страшно. Маленькие глазки полумесяцы опухли и изгибаются так жалостливо, что душа у Юнхо сжимается, заставляя остановить себя, лишь бы не отвесить самому себе пощёчину, но он сдерживается и только кивает, оставляя на острой скуле смазанный поцелуй. - Хочешь я открою тебе самую страшную тайну? Тело отстраняется быстрее, чем Минги успевает податься вперед что бы схватить его за ворот обтягивающей водолазки. Тонкие пальчики перед его лицом указывают пальчиком, ругают, но не осуждают за предпринятую попытку схватить. Вот только он сейчас не думает о том, что если убить своего похитителя, то он совсем не сможет выбраться из сего помещения вовсе. - Конечно ты хочешь, принцесса. Ты мне нравишься и я искренне бы хотел познакомиться в другой обстановке, но ах и ох, не вышло, драгоценный. Но нам это совсем не помешает, ведь так? Это чёртова отправная точка, вогнавшая Минги в затяжную истерику. Сколько дрянных попыток он предпринял, пытаясь вырвать шумно лязгающие цепи с петель? Сколько раз пытался схватить Юнхо за плечи и пытаться вытрясти из него душу, умоляя оставить его? Он уже и не помнит, не помнит и того, почему он вообще стал принимать принесённую ему пищу, благодарить за нее и верить в то, что та не отравлена. Прошёл чертов месяц его пошатнувшейся выдержки и теперь с любого строгого взгляда своего похитителя он стремительно вжимается в данный ему угол, да закрывает голову руками. Нет, Юнхо ни разу не поднял на него руки, ни разу не обидел и не угрожал ему смертной расправой, но от чего-то руки сами тянулись закрывать уши, да беречь что-то ценное в виде оставшейся на плечах головы. Похититель так и не сказал, как его зовут, но каждый грёбанный вечер он приносит Минги вино и выпивает с ним, оставляя на мазолистых и пропахших железом руках смазанный поцелуй. - Можно мне узнать твоё имя? Минги вновь предпринимает попытку, когда Юнхо вручает ему бокал с дорогим вином, прокручивая собственное в руках, да задумываясь. Раньше он всегда уходил от ответа, а сейчас сомневается, действительно взвешивает все за и против и в конечном итоге только осторожно щёлкает собеседника по носу, игриво улыбаясь, казалось бы из-за давшего в голову алкоголя, не смотря на то, что он опустошил только половину стакана. - Юнхо. Можешь звать меня "Юно", милый. Хочешь узнать что-то ещё? В последнее время ты ведёшь себя хорошо. Шестерёнки в голове у Минги начинают двигаться, пока губы вновь судорожно втягивают воздух. За время, проведённое в этих четырёх стенах с единственным собеседником, Сон научился понимать, что в любом случае данному парню стоит потакать, как минимум от того, что именно в его руках находится его жизнь и чёртовы ключи от этой комнаты, да цепей, которые он то и дело вертит на пальцах. Он зависим и каждый раз держит Минги за руки, гладит белоснежные костяшки узловатыми пальцами и то и делает, что оставляет на теле смазанные поцелуи. Если позволять ему делать такие крохотные выходки, то Юнхо ведёт себя с ним очень уж хорошо. Он кормит его той же едой, что и ест сам, омывает его тело, да укладывает растрёпанные волосы, рассказывая что-то о жизни снаружи. Минги знает, что его собеседник работает в офисе и занимается бумажной работой, знает, как зовут его подчинённых и начальника, что даёт ему веру в то, что он втирается в доверие этого умалишённого. Может быть его выпустят, рано или поздно? Сон Минги стоит перейти черту. Стоит, не смотря на то, что при каждой мысли об ЭТОМ с этом зависимым идиотом, что-то в его организме переворачивается и он начинает учащённо дышать, боясь за собственную жизнь. - Ты следил за мной около года, Юно-я? Слишком сладко и сбито, но это заставляет Чона улыбаться, подобно горделивому придурку. Он пододвигается поближе и выдыхает на самое ухо, обжигая кожу горячим дыханием. - Больше, Принцесса, намного больше. Около года я пробирался в твою квартиру, а наблюдал за тобой я намного дольше. Язык мажет по ушной раковине и Сон дрожит всем телом, покрываясь крупными мурашками, но не вырывается, не делает лишних движений и только смиренно пытается флиртовать дальше, подобно сломанным людям, что действительно могут влюбиться в похитившего их человека. Минги всё ещё испытывает животный страх и чёртово отвращение перед этим несомненно красивым ублюдком. Он заставлял его оборачиваться, дрожа от страха и ходить к психологам, что только и делали, что говорили, что ничего подобного попусту нет. Конечно же нет! Только его паранойя буквально сидит прямиком перед ним и обжигает его шею дыханием, что он испытывал ранее. Это ни с чем не спутать. - Как дела у Уена? Я волнуюсь, хён. Похитивший его Юнхо раздосадовано вертит головой в отрицании. Это не то, что Минги должен был спросить, не то, на что длинноногий мужчина хочет отвечать, от того он отстраняется, поднимаясь на ноги, пока Минги подползает за ним на коленях, вытягивая руки так далеко, как только может, лишь бы схватить и не отпустить. Минги не разговаривал ни с кем чёртовы сутки и сейчас их диалог был слишком коротким. Сон сойдёт с ума, он вновь будет задыхаться и плакать так сильно, что рано или поздно Чон найдёт в своём ебучем подвале остывший труп. - Прости меня Хен! Прости, пожалуйста прости! Просто он - мой друг, просто друг, Ю... Юно-я, он просто мой друг. Заключённый всеми силами пытается выглядеть мило, пока его сердце отбивает чечётку, ударяясь о рёбра так, словно хочет пробить в них отвертие и остыть от вечного пекущего душу страха. Юнхо оборачивается на него, ведётся и только наблюдает, как парень поднимает руки выше, подобно маленькому ребёнку, просящемуся на руки, только вот Минги не просит этого, он зло играет на его чувствах и БОЖЕ, Юнхо совершенно точно осознаёт это. Только вот сердце скребётся и верит, что если любить Минги, он начнёт любить Юнхо в ответ, начнёт, ведь так? - Юнхо! А как дела у тебя на работе? На улице дождь, да? Или там яркое солнце? А трава уже зеленеет или только появляются проталины? А может быть там снег? Я так давно ничего из этого не видел. Похититель молчит, смотря за тем, как павший у его ног Минги уже не тянет руки дальше, только пытается пальцами ухватиться за штанину, находящуюся всего в паре сантиметров, которые, увы, сейчас кажутся слишком далёкими, недостяжимыми. Глаза мальчишки бегают в поисках хоть чего-то в данной тёмной комнате, но тут нет совершенно ничего нового. Сон обговорил буквально всё за месяц собственного проживания тут. Его взгляд мечется, пытаясь собрать в остатках память хоть что-то, хоть что-то, на что Юнхо ответит, но длинноногий мужчина молчит, кивает головой и цокает от разочарования, отстраняясь ещё дальше. Холодно, слишком холодно! - Юно-я, пожалуйста посиди со мной ещё чуть-чуть. Я буду послушным. Так ласково, как только возможно, слишком сорвано из-за текущих по скулам горячих слёз, подобно ребёнку, брошенному матерью где-то в торговом центре, когда толпа, обсуждая всё на белом свете, тянется в разные стороны, тянет за собой, утягивает и тащит куда-то в неизвестность и неизбежность. Его тут не было, ребёнка там не было, там был Минги, из-за потока толпы отпустивший материнскую руку, мамину, что кричала, пытаясь найти засмотревшегося на витрины ребёнка, на столько испуганного, что не откликался ни на единый зов, испуганно заблокировавшись в самом себе. Его вновь оставляют одного. Он совершенно один, будь то магазин или чёртов подвал. Его хоть кто-то любит в этой поганой жизни? Кто-то, кроме матери, наверняка поседевшей от стресса, потеряв сына на долбанный месяц. - Прости меня, пожалуйста прости меня. Душа Юнхо отзывается, заставляя его обернуться, что бы Посмотреть на это, на разбитого и оставленного, зависимого Минги. Чон добился того, чего хотел сам изначально, ведь его присутствие значимо, его ждут и стоит ему ступить на порог, как его подчиненный почти подпрыгивает, подбираясь к нему на такой расстояние, которое цепь ему позволяет. Он не шалит, слушается и задаёт допустимые вопросы, а сейчас кажется, что он совсем забыл, что за темы входят в чёрный список. - Так мне остаться или простить тебя, Сон Минги? Он смотрит на глаза, полные слёз и замешательства, да только и делает, что сумасшедше улыбается, растягивая губы в белозубой улыбке. Ответ не требуется, поэтому Чон возвращается и вновь садится на пол перед мягкой подстилкой. Минги подобен псу. -Остаться. Хён может злиться. Я плохо повёл себя. Длинноногий мужчина кивает, упиваясь расскаянием и только позволяет вытянутым в просьбе пальцам схватиться за рукав его рабочей рубашки, за которую Сон цепляется двумя руками сразу, но не тянет, только теребит в руках, прокатывая меж пальцами, пока Юнхо не протягивает собственную руку дальше, позволяя обнять ту, что Минги и делает, прокатываясь щекой по тыльной стороне ладони. Зависим и уже далеко не притворяется, что ему не противен парень перед ним. Он зависим от него и мозгами осознаёт, что если бы не мягкая подстилка под его задницей - он бы уже давно простыл и избил колени в мясо. Он знает, что цепи не натирают его кожу, ведь не затянуты до конца так, что бы он не смог выскользнуть. Знает, что его кормят тем же, что едят сами, знает, что его купают и говорят. Его любят, блядь, так почему же он сам не может любить в ответ? Минги не запоминает сколько раз на дню Юнхо возвращается к нему, но подобно ребёнку каждый раз радуется, подобно лишённому рассудка. Он не запоминает моменты, когда начинает покрывать протянутую ему руку поцелуями, не запоминает, когда Чон начинает показывать ему зелёную траву, говоря о ее мягкости и о том, что по той очень приятно ходить босиком. Кажется, что Минги помнит это ощущение, но уже не может утверждать. Кажется он не помнит шума дождя и того, что его кожа когда-то загорала под солнечными лучами. Он не помнит материнские объятия и ее смех, не помнит голоса друзей и музыку, которую слушал раньше. Не помнит ни одной строки из прочитанной ранее книги и ни одной фразы, сказанной психологом. Зато он точно помнит, как Юнхо ступает, перед тем как открыть его дверь, отчётливо помнит его запах и как его мягкие губы касаются его щёк. Он ясно чувствует в своём рту привкус алого шампанского. Он помнит и его всё совершенно устраивает. Устраивает и то, что он из раза в раз слушает о том, как старший устал на работе, что скоро у того будет отпуск, летний отпуск. В подвале уже не так холодно, как раньше и Сон не может сказать, какое сейчас время. Тут нет совершенно ничего, кроме идиотского светильника, что то и дело барахлит, оставляя его в полной темноте. Похищенный саморучно отдал поводок от собственного ошейника в руки похитителю. Юнхо вновь возвращается, вновь ждёт, пока Минги, благодаря за пищу, поедает рисовую кашу, ждёт, пока тот умоется предложенным ему влажным полотенцем. Ждёт, пока подберётся поближе, наблюдает за радостными глазами, готовыми слушать весь возможный на свете бред, губами, что без умолку спрашивают, рассказывая о собственном дне. Сегодня у Минги, на удивление, затекла спина и он совсем мало поспал, испугавшись невозможного тут шума, которого, очевидно не было, но в умирающем воображении звучал гром. - Твоя мать скончалась сегодня утром, Минги. Раздражающий уши шум, льющийся из чужого рта мгновенно затихает, а губы остаются открытыми, пока что-то в глазах переваривает полученную информацию, осознают, а после с шумом трескаются, разваливаясь на части. Словно бьющееся стекло, Минги распадается на части, отползает от долгожданного Юнхо, забивается в уделённый ему угол и только и делает, что скручивается в узел, закрывая лицо ногами и руками. Он больше не говорит без умолку, он не спрашивает, не шутит ли его похититель, ничего не отвечает и только и делает, что бесшумно ревёт, смотря в темную пустоту. Он умирает так же медленно и мучительно, как его мать, сходящая с ума в психиотрической больнице, ведь Юнхо смотрел и за ней, не желая что бы та нашла собственного ребёнка. Эта женщина сумела найти его адрес и даже почти посмела отворить калитку частного дома, но Чон всё исправил, он всё прекратил и сейчас реакция сына поехавшей ему непонятна. Почему он плачет? Разве он не должен быть рад тому, что Юнхо его любит? Юнхо один любит его! Минги принадлежит только ему, только ему, но от чего-то он всё цепляется за всё, что находится за пределами ИХ убежища. Почему он делает это? Он притворяется, что ему приятны касания? Он притворяется, что хочет говорить с Юнхо, ведь так? Чертов клоун, играющий свою роль, подобно заевшей на одной ноте музыкальной шкатулке, которую так и хочется разбить об стену в дребезги. Юнхо сделает это. - Посмотри на меня, Минги. Я пришёл поговорить с тобой, а ты не хочешь этого? Комок вздрагивает и плачет сильнее, не зная, как спрятаться от одолевшего тело безумного страха. Он не идёт к Юнхо, он не смотрит, не двигается, только дрожит, сука, он совершенно не ценит данные ему вещи. - Ты хочешь что бы я ушёл? И Минги путается в данных ему цепях. Сука, он сейчас хочет быть совершенно один, он хочет рыдать в голос, сцарапывая бледную и уродливую кожу, но он совершенно не хочет быть одиноким в этой ебанной темноте. Он сам не знает, чего ему хочется сильнее. Не знает, как стоит ответить и что ему стоит предпринять. Он повязан руками и ногами. Хочется узнать, что маменька говорила? Почему умерла? Что с ней стряслось и хорошо ли она жила, пока она была в здравом уме? Открыла ли она тот маленький магазинчик, на который они копили? Смогла ли справиться с его потерей? Юнхо хлопает дверью и спустя несколько минут возвращается, сверкая в темноте совершенно чёрными глазами. Он оказывается непозволительно близко, тянет за железные звенья, заставляя подняться, но Минги не за чем отбиваться. Ему некуда бежать, ведь даже сейчас дверь закрыта на чёртом электронный замок, кода от которого он совершенно не знает. У похитителя в кармане нет телефона и он никак не сможет никому сообщить где он. А кому он вообще может сообщить? Мать мертва. Отец подавно и за долго до этого, а Уен, вероятно, вовсе не возьмёт трубку. От того удар по щеке оказывается болезненным и ожидаемым. Минги не уворачивается и только м делает, что плачет, всматриваясь в безумные глаза напротив. - Я дал тебе совершенно всё, я кормил тебя, суку, я заботился о тебе, а ты, блядь, не хочешь со мной разговаривать? Голос надсадный, ядовитый, проникающий под рёбра острыми лезвиями, пока за ворот футболки его только и делают, что трясут, пытаясь вытряхнуть извинения, но те никак не слетают с перепуганных и сжатых в линеечку губ. - Извинись! Сейчас же попроси ебанное прощение! Удар, ещё один и чёртом ночник вырывается из розетки, прилетая прямиком по голове, вспыхивая мелким огонёчком со смешной и идиотской мордашкой. Темнота, ничем не освещаемая, стращная, проникающая в лёгкие вместе со сдавливаемым криком. Руки похитителя в крови и он только с шумным звуком поднимает за ворот тело повыше, да припечатывает к полу, прося безсознательное тело о том, что то должно произнести извинения, размазывая кровь по бетонному полу с каждым разом сильнее и сильнее. Раз за разом. Вдох и выход. Вдох идёт за чертовым выдохом. Нужно контролировать и дышать, пока вспышки ярости отступают. - Попроси прощения, Минги, попроси у меня прощения. Я ведь люблю тебя! Только слова до слушателя не доходят и Юнхо знает об этом. Омывая и переодевая уже охладевшее тело, так же возвращая разбитый ночник на место. Минги теперь никуда не уходит, слушает и больше не плачет, ни о чём не рассказывая. Он не пытается убежать и не нарушает правила. Принцесса больше не уворачивается от поцелуев и не хватает его пальцами за штанину. Юнхо отобрал у него душу. Теперь он любит его один. Теперь Минги только его и совершенно никто не будет претендовать на эту роль, когда они сидят одни в этом чёртовом маленьком подвале, пялясь в пустоту комнаты, представляя там зелёную траву, голубое небо и возвышающееся в нём солнышко, греющее, жёлтое, такое круглое и красивое, когда птички поют для них незамысловатую и незатейливую тихую мелодию. Пока они, переплетая пальцы рук, только и делают, что обманывают собственный сломанный разум, пока блистер с Амитриптиллином валяется возле хладной руки. - Я Твоя паранойя, я твоя чёртова паранойя.