— У тебя есть всё, что нужно?
Шагая рядом с альфой, Феликс кивает, на всякий случай даже дёргает за ремешок сумки, висящей на плече. Колбы и пробирки, что он взял в хижине Чанбина, звенят, ударяясь друг о друга и усиливая его обман.
— Хорошо… хорошо… — альфа колеблется, прежде чем перейти к другой теме. — Я был у отца, пока ты работал. Когда я вошел, было ощущение, будто он призрака увидел.
Феликс отвечает безрадостным смехом.
— Он плакал,
хех, думаю, он правда не ожидал, что я вернусь. Хотя он был очень рад услышать о тебе. Он предложил подготовить для тебя дом. Надеюсь, ты не возражаешь, но я сказал, что ты останешься со мной.
Снова кивнув, Феликс изучает землю под ногами. Дорога, по которой они идут, внезапно стала очень интересной.
Не предпринимая попыток заговорить, атмосфера между ними становится неловкой и напряженной. Если бы у него было больше опыта в общении, он бы наверняка знал, что следует сказать, чтобы поднять настроение. Но это не имеет значения, желания говорить что-либо у него всё равно нету. Чем ближе они подходят к дому его первого за ночь пациента, тем больше ему приходится прикладывать сил, чтобы просто двигаться вперёд.
Он провёл вечер, отдыхая в объятиях бабушки, слушая её мягкий голос и слова поддержки. Он желает, чтобы у него была такая же уверенность, как у неё. Её вера в своего внука оказалась непоколебимой, как всегда. Незадолго до наступления сумерек он поцеловал её в щёку и попрощался в последний раз. Он благодарен за их воссоединение, каким бы коротким оно ни было. Больше он не увидит её.
Достигнув места назначения, Феликс видит тень Минхо, ожидающую их под дверью.
— Ликс, ты уверен, что я не могу остаться с тобой? Я знаю, что не смогу ничем помочь, но… — смущенный своим порывом, Чанбин отводит взгляд и краснеет. — Может быть, это эгоистично, потому что мы весь последний месяц были вместе, но я не могу вынести мысли о том, что не буду рядом с тобой. Даже два дня.
Собрав всю свою решимость и предав свои истинные внутренние желания, Феликс качает головой:
— Нет, Бин. Я справлюсь с этим один. Но всё равно спасибо. Тебе следует провести время со своей семьей, ты им нужен.
— Но что, если я буду нужен тебе?
Вопрос, произнесённый шёпотом, практически заставляет Феликса плакать.
Ему всегда будет нужен Чанбин, каждый день, каждую минуту, он всегда будет хотеть его.
— Если мне понадобится твоя помощь, я пошлю за тобой кого-нибудь, — лжёт. — Но помни, мне нужно, чтобы ты дал мне пространство. Ты сможешь прийти ко мне послезавтра.
Надутые губы альфы кривятся в лёгкой улыбке, которую Феликс полюбил всем сердцем.
— Я так и знал, что ты это ответишь. Но попытаться всё равно стоило. Завтра я останусь с Чаном, чтобы ты мог отдохнуть.
Тень под входной дверью хижины нетерпеливо колеблется.
Боясь отпустить старшего и желая вновь, в последний раз, попробовать его на вкус, Феликс наклоняется, обхватывая губы альфы своими. Дым и неповторимый мускус Чанбина наполняют его нос и рот. Эмоции берут над ним верх, он скулит, когда Чанбин пытается закончить поцелуй, и, преследуя губы альфы, углубляет поцелуй. Пальцы запутываются в его волосах, сильная рука притягивает его за талию ближе к себе. Они соприкасаются грудью, не оставляя между телами воздуха. Схватившись за широкие плечи, Феликс вкладывает в свой поцелуй всё, что у него есть.
Его любовь, его вину, его душевную боль.
Долю секунды он размышляет над тем, чтобы сказать Чанибну правду,
но передумывает. Он знает, как отреагирует альфа, и Феликс не готов услышать ответ. Отчаянно желая большего, он просовывает язык в теплый рот Чанбина и наслаждается мягким рычанием, которое получает в ответ. Он всегда будет благодарен за предоставленную ему возможность слышать звуки, что издаёт Чанбин…и так же он благодарен, за возможность стать их причиной. То, что должно было быть простым поцелуем, оборачивается голодом, и Феликсу не хочется прекращать. Аромат мускуса переходит в возбуждение, и Феликс непроизвольно стонет, его тело отвечает на зов альфы. Ему нужно положить этому конец, ему нужно…
— Кхе-кхе…
Звук Минхо, откашливающегося, разрывает момент, и на мгновение Феликс краснеет. Отбросив раздражительность за то, что их прервали, он отступает, оставляя задыхающегося альфу с полными желания глазами.
— Чёрт возьми, Ликси, я …
— Чанбин, я люблю тебя.
Во взгляде Чанбина мелькает беспокойство из-за напряжения в его голосе. — Всё хорошо? Я…
— КХЕ-КХЕ! — Минхо снова откашливается, прерывая вопрос альфы. На этот раз Феликс благодарен за это.
— Всё в порядке, хён. Я просто хотел, чтобы ты знал.
— Я тоже люблю тебя, Феликс. — Запах горящей мяты наполняет воздух, и Чанбин смотрит на альфу, расхаживающего по крыльцу. — Увидимся через два дня. Пришли кого-нибудь за мной, если тебе понадобится помощь.
— Конечно…
Не обращая внимание на ожидающего его и пышущего гневом альфу, Феликс остается стоять, чтобы посмотреть, как Чанбин направляется к центру поселения. С каждым новым шагом он уносит с собой частичку его души. Из всего, что он держал в секрете от альфы, больше всего он сожалеет, что не сказал ему, что они — истинные. С рождением альфы, сущность, оставшаяся от упавшей звезды, собралась из земли, создав омегу, предназначенную только этому альфе. Защищённый и скрытый ото всех, Феликс жил в своей долине, ожидая того дня, когда его найдет его истинная пара.
Чанбин исчезает из поля зрения, а от Феликса остается одна оболочка, внутри тёмная пустота; его душа теперь навеки чужая тень.
________
С бушующим альфой внутри Минхо пытается держать себя в руках. Выпустив лишь каплю своего гнева, он нетерпеливо постукивает ногой, ожидая, пока странный омега поднимется и войдёт. Он пытался сдерживаться, но при виде страстных объятий пары потерял всё самообладание.
Чанбин с Феликсом купаются в только приобретенной любви, пока ЕГО пара лежит в постели, умирая!
Он уже собирается окликнуть Феликса, как омега поворачивается к нему лицом, и отстукивающая нервный ритм нога Минхо замирает. Свет Луны освещает омегу, и на его точеном лице отпечатывается выражение, заставляющее его альфу замолчать. В призрачных серых глазах читается потеря, безнадёжность и полное поражение.
Он видел этот взгляд раньше, в собственном отражении в тот день, когда Джисон заболел.
— Феликс…
Пустой разбитый взгляд останавливается на нем, вызывая дрожь ужаса по позвонку.
Почему? Что значит этот взгляд? Достигнув крыльца, омега останавливается, прежде чем войти.
— Он в сознании?
Возвращаясь к собственным приоритетам, Минхо отбрасывает в сторону беспочвенные опасения за этого незнакомца.
— Да, но я не знаю, надолго ли.
— Хорошо, это облегчит задачу.
Войдя в дом, Минхо колеблется, не успев закрыть дверь:
— Оставить открытым?
Направляясь прямо к Джисону, омега едва улавливает суть вопроса:
— Можешь закрыть.
Чувство беспокойства сводит его с ума от такого поведения. Этот омега совершенно не похож на человека, которого он встретил ранее.
— Минхо? — звук ослабшего голоса его пары моментально притягивает Минхо к себе через всю комнату.
— Я здесь, детка, и Феликс тоже. Сейчас он позаботится о тебе, и тебе станет лучше. — Он поднимает взгляд и видит, как Феликс наблюдает за ними с разбитым выражением лица. Заметив взгляд Минхо, выражение омеги меняется на пустое, практически безразличное, а нежный цветочный аромат становится холодным.
Поставив сумку в сторону, Феликс становится на колени рядом с Джисоном, и волоски на шее Минхо встают дыбом от недоверия. Его альфа, чувствуя, что что-то не так, мгновенно настораживается.
— Джисон… — омега тянется к руке его пары, и Минхо едва сдерживается, инстинкт расцепить их ладони кричит внутри.
Насколько хорошо Чанбин вообще знает этого человека?
— Феликс, р-рад снова тебя видеть, — красивая улыбка Джисона в форме сердечка сияет этому незнакомцу.
Феликс улыбается в ответ, но нет в этой улыбке искренней радости. Она горчит.
— Я рад, что ты проснулся. Прежде чем я начну, мне нужно поговорить с вами. — Глаза Феликса обращаются к Минхо, и от этого взгляда у него бегут мурашки по коже. — Мне нужно, чтобы вы оба дали мне обещание. Если вы откажетесь, я не буду тебя лечить.
Из его груди вырывается рычание. Минхо бросается вперед, хватая омегу за руку. Точа когти, он чувствует, как его альфа рвется на поверхность.
Этот мерзавец является угрозой.
— Минхо! Мин… — крики Джисона переходят в кашель. Рука, прикрывающая рот, покрывается кровью, и Минхо сдаётся.
Это заключительная стадия.
— Мин… — борясь за воздух, Джисон смотрит на крепкую руку, впившуюся в ладонь омеги. — Отпусти его с-сейчас же!
Феликс скулит, его лицо кривится от боли, пока пара переглядывается.
— Мин, мы должны выслушать его.
В конечном итоге темные капли крови на ладони его пары убеждают Минхо отпустить. Разжав пальцы, он предупреждающе рычит в последний раз. Он уже умирал, защищая Джисона, и он сделает это снова.
— П-прости его.
Извинения Джисона приводят его альфу в ярость.
— Какое обещание? — вопрос звучит сквозь стиснутые зубы.
Чего может хотеть от них этот омега? А лучше, какую цену он попросит?
— Я… — бесстрастная маска омеги трескается, и его аромат меняется от колючего неприступного мороза к печальным увядающим цветам. — Мне нужно, чтобы вы оба пообещали, что не расскажите Чанбину, как действует лекарство.
— Что? — голос Джисона ломается. — П-почему?
— Я могу объяснить позже, но пока вы оба не поклянётесь хранить молчание, я не помогу вам. Если я помогу и узнаю, что вы рассказали ему, я откажусь лечить остальную часть стаи.
— Хорошо. Мы обещаем, — успокоенный такой простой просьбой, Минхо смотрит на Джисона и видит, как в глазах его пары растет сомнение.
— Я-я не знаю…
— Сон-и, — прижимая ладонь Джисона к своей щеке, Минхо умоляет. — Детка, пожалуйста. Это всего лишь один секрет, и мы сможем быть вместе. Любовь моя, пожалуйста, я не могу потерять тебя.
Из глаз омеги скатывается единственная слеза.
— Я н-не хочу лгать Ч-чанбину.
— Сон-а! — горький всхлип вырывается из его груди. — Подумай о нашем щенке!
Джисон прикрывает глаза, его брови хмурятся, а на лице отображается вся внутренняя борьба. Вздохнув, он снова смотрит на Феликса:
— Это лекарство, что у тебя есть. Ты обещаешь, что оно сработает?
Вытирая заплаканные глаза, омега кивает:
— Я уже использовал его однажды, на Чанбине.
С отвисшей челюстью Минхо смотрит на Джисона, его пара также ошеломлена этой новостью.
— Дойдя до моего дома, Чанбин упал без сознания. Тогда я предположил, что это произошло от истощения, но затащив его внутрь, я ощутил этот запах. Его состояние не было таким как твоё, я думаю, болезнь только-только начала прогрессировать.
— Он не знает?
Серые глаза Феликса приковывают Минхо к месту:
— Нет, и он не должен знать, пока я лечу стаю. После можете сказать ему.
— Х-хорошо, обещаю.
Услышав согласие Джисона, Феликс наклоняется чуть вперёд, на его лице ясно читается облегчение.
— Хорошо, давайте начнём. Минхо, думаю, было бы лучше, если бы Джисон лежал ровно. Можешь переместить его, пожалуйста?
Желая, чтобы его пара поправилась как можно скорее, Минхо бросается выполнять просьбу. Надежда на то, что все сработает возвращается сразу же после известия, что Феликс уже вылечил одного человека. Придерживая Джисона, он убирает лишние подушки и одеяла. Его сердце обливается кровью из-за хрупкого состояния омеги. Он потерял практически половину своего веса всего за неделю. Поцеловав младшего в лоб, он отходит, ожидая дальнейших указаний.
Нервно заламывая пальцы, Феликс оглядывает комнату.
— Мне нужно, чтобы ты стоял там.
Подчиняясь, Минхо перемещается вправо от Джисона.
Холодный, сдержанный тон возвращается в глубокий голос омеги, когда он бросает на Минхо смертоносный взгляд:
— Что бы ни происходило, не вмешивайся.
— Чт… — широко распахнув глаза, Минхо наблюдает, как Феликс взбирается на Джисона, седлая его талию. — Ох, стоп! Подож…
— Ни слова больше! — Феликс рычит, и рот Минхо захлопывается. Его альфа где-то в глубине сворачивается в клубок от демонстрации доминирования со стороны омеги. Кинув взгляд в сторону сумки, оставленной у двери, он замечает, что она так и осталась закрытой.
Что насчёт лекарства? Цветов?
Вопреки здравому смыслу, он слушается предупреждения и молча наблюдает, как омега наклоняется вперед, его лицо находится в нескольких сантиметрах от лица Джисона.
— Больно не будет, я обещаю. На счёт три мне нужно, чтобы ты сделал глубокий вдох, а затем выдохнул.
Джисон смотрит на Минхо, на его лице написаны замешательство и ужас.
— Х-хорошо.
— Хорошо… раз, два, три…
В конце счёта Джисон втягивает воздух, и на выдохе Феликс наклоняется ещё ниже, между их губами остается пространство едва ли в волосок. Минхо прикусывает язык, подавляя бушующий инстинкт оторвать этого омегу от своей пары. За считанные секунды до того, как бросится вперед и потребовать объяснений, что тут чёрт возьми происходит, Минхо понимает, что сам перестаёт дышать. Каждый вдох делается с большим трудом. Воздух в комнате становится густым, тяжёлым и плотным, словно его можно потрогать. Его сдавливает со всех сторон, как будто он стоит в воде. Огонь в очаге ревет, пламя становится таким высоким, что лижет дымоход.
Пытаясь разобраться в происходящем, его ноги подкашиваются, и он падает на пол. Минхо смотрит, как грудь Феликса начинает светиться, сверкающее пламя, поднимающееся к самому горлу, видно под его кожей. Проморгавшись, чтобы убедиться, что он не спит, Минхо наблюдает, как крошечные точечки света, размером не больше пылинки, перетекают из открытого рта Джисона в Феликса. Он не может понять, как долго это происходит, завороженный сотнями, если не тысячами мерцающих огней, он забывает о течении времени.
Он понимает, что время прошло, лишь когда огни перетекающие между омегами, начинают тускнеть. Спина Джисона выгибается над постелью, пока последние два или три огонька покидают его. Феликс, тяжело дыша, падает на бок. Воздух в комнате возвращается в нормальное состояние, огонь в очаге успокаивается, превращаясь в медленно тлеющие угли.
Ползущий вперед Минхо смотрит на Джисона, и его сердце практически останавливается от открывшегося вида. Невообразимо потрясенный произошедшим, омега моргает, болезненное тело возвращается в своё лучшее состояние. Щеки наливаются румянцем, кожа светится теплом, омега перед ним выглядит свежим и молодым. Таким же здоровым, если не более здоровым, чем неделю назад. Даже шрам на пухлой щёчке, который он получил в детстве, исчез. Вдыхая здоровый запах младшего, клубнику и свежие сливки, Минхо расплывается в улыбке, обхватывает ладонями любимое лицо и тянет для поцелуя.
Всё его нутро бурлит от счастья и облегчения. Это настоящее чудо.
— Сон-и! Моя любовь! Посмотри на себя! Как ты себя чувствуешь?
Мягкие щёки растягиваются в широкой яркой улыбке, Джисон, полный сил, самостоятельно садится в постели. Его кожа сияет здоровьем и жизнью.
— Просто идеально! Чёрт возьми! У меня не было столько сил с детства. Феликс! Спасибо! Чем...
Глядя через плечо Минхо, улыбка Джисона тут же исчезает, его лицо становится белым от потрясения. Обернувшись, Минхо чувствует, будто его ударили в грудь, выбив весь воздух. Свернувшись клубочком на полу, Феликс изо всех сил пытается дышать, его тело трясётся от сильного кашля. Последним ударом становятся пятна крови на ладони омеги, когда он отводит руку ото рта.
________
Огонь пылающий в легких, обжигает грудь. Горло, словно треснуло изнутри, ощущается пустыней, внутренности обуглены до черноты. Дыхание — это пытка. У него буквально чешется кровь, и такое ощущение словно кто-то проводит кончиком раскаленного ножа по животу. Лезвие прижимается так сильно, чтобы разрезать плоть, но не погружается внутрь. Сквозь туман в голове он слышит радостные крики Минхо и Джисона. Их бурлящее счастьем волнение дарит некоторое успокоение. Всё будет стоить того, если он услышит подобное эхо ещё двадцать три раза.
Откашливаясь, он пытается сесть, но мышцы спины сокращаются в судороге. Все кости скрипят, когда его организм паникует, пытаясь противостоять тому, что он только что сделал. Звук восторга на фоне стихает, и со дна колодца, в котором он оказался, Феликс слышит голос, зовущий его.
— Феликс! Феликс! Пожалуйста, скажи что-нибудь!
Пробираясь обратно в собственное сознание, он моргает, открывая глаза. Первое, что он видит, — деревянный пол, второе — кровь на его ладонях. Багровые пятна слишком ярко выделяются на бледной коже. В некоторых местах её так много, что она тонкими реками стекает к запястью. Вкус меди наполняет рот.
Заботливые руки ложатся ему на спину, отводя взгляд от контраста белого и красного. Красивые оленьи глаза Джисона широко распахнуты в тревоге, слёзы капают на невероятно очаровательные пухлые щёки. Видя его здоровым, полным сил и энергии, Феликс думает, что омега потрясающий. На сто процентов достойный, чтобы вызвать вражду между союзными стаями.
— Феликс! Ответь мне!
Облизывая губы, он съеживается от вкуса во рту:
— В-воды, пожалуйста.
— Мин! — Джисон смотрит на свою пару, и альфа спешит выполнить просьбу. — Иди сюда, нам нужно тебя усадить.
Каждая клеточка тела болит, и скулеж вырывается сам по себе, когда Джисон помогает ему подняться. Опираясь о стопку одеял, что Минхо убрал ранее, Феликс старается игнорировать бурлящую лавой боль внутри и принюхивается к воздуху вокруг. Ароматное летнее поле свежей клубники, утопающее в таких же сладких молочных сливках захватывает дух, и он, наконец, улыбается.
Болезнь ушла.
В поле зрения попадает чашка с водой, и он принимает её, глухо стонет, пока прохладная жидкость успокаивает сухие, шершавые стенки горла. Выпив всё до последней капли, он выдыхает в облегчении.
Один готов.
Возвращая чашку Минхо, он готовится к вопросам, которые, как он знает, вот-вот посыпятся. Чтобы его план сработал, чтобы стая оказалась здоровой, ему нужно держать в неведении только одного человека. Неудивительно, что именно альфа заговаривает первым, он кажется очень наблюдательным и прямолинейным человеком.
— Не цветок лекарство, а ты.
Не в силах встретиться взглядом с мужчиной, Феликс кивает. Вместо этого, он сосредотачивается на мягких губах Джисона, разомкнувшихся от тяжелого вздоха.
— Значит… — голос омеги дрожит. — Ты упавшая звезда.
Готовый отвечать на вопросы, он все еще чувствует себя неловко, раскрывая свою самую сокровенную тайну. Он снова кивает. Его лёгкие всё ещё хрипят, когда он делает глубокий вдох и сгибается пополам, откашливаясь. Тёплые капли попадают на кожу, и на этот раз он отказывается смотреть.
— Можно ещё воды? — его голос звучит приглушенно, поскольку он пытается беречь себя. Следующие две ночи будут наполнены бесконечными разговорами.
Минхо предлагает вторую чашку, и Феликс кожей ощущает тяжесть взгляда альфы на заляпанной кровью руке. Допив, он ставит чашку в сторону.
Чистая, ничем не прикрытая боль в голосе альфы застает Феликса врасплох:
— Ты не вылечил болезнь, не так ли?
Вскинув голову от потрясения, Феликс наблюдает, как Джисон переводит взгляд между ними. Минхо берёт его руку, осматривая уже почти засохшую кровь.
— Ты забрал её, — стальной взгляд припечатывает его, и Феликс дрожит от обвинения в этих глазах.
Высокое печальное подвывание раздаётся со стороны Джисона, когда омега понимает, на что намекает его пара. Отдернув руку, Феликс вытирает кровь о штанину.
— Я забрал её себе. Я не верю, что есть способ вылечить эту болезнь. Забрать её — единственный вариант.
— Феликс, нет! — заключив его в сокрушительные объятия, Джисон утыкается лицом ему в шею. — Ты не можешь! Это же убьет тебя, — слёзы омеги превращаются в рыдания от сочувствия и горя.
Теряя самообладание, Феликс отводит взгляд от альфы, и слеза скатывается по его веснушчатой щеке.
— Ты знал это, да? Вот почему ты не хочешь, чтобы об этом узнал и Чанбин.
Бремя его судьбы, теперь раскрытое другими, мало помогает в облегчении этой сокрушительной тяжести.
— Я знал, что должно быть сделано ещё до того, как прибыл сюда. Моё тело смогло поглотить болезнь Чанбина, но когда он рассказал мне о состоянии стаи, я понял, что результатом станет моя… смерть.
Джисон плачет сильнее, его руки сжимаются в кулаки, сминая ткань рубашки Феликса.
— Если бы Чанбин знал, он бы остановил меня, и тогда ваша стая погибла бы. Он не должен знать, пока я не закончу. Он согласился побыть у Чана следующие два дня, чтобы я мог спокойно работать. Я попрошу всех, к кому пойду, о том же общении, что дали мне вы.
Погладив Джисона по спине, Феликс мягко отстраняет его от себя. Подойдя ближе, Минхо забирает свою рыдающую пару в свои объятия, и теперь на Феликса смотрят две пары затравленных глаз. Он знал, что и эта часть лечения наступит, и он хотел бы избавить пару от чувства вины, которое, как он знает, теперь тяготит их. Теперь они разрываются между облегчением от выздоровления Джисона и знания того, что это будет стоить Феликсу и Чанбину.
Минхо тяжело сглатывает:
— Значит, раньше… когда я-я прервал ваше прощание. Это было… — альфа бледнеет от осознания.
Решимость Феликса рушится при воспоминании о руке Чанбина в его волосах, запахе и вкусе старшего на языке. То, что он мысленно подготовился к своей жертве, не значит, что он не страдает так же сильно. Слёзы скатываются по щекам, когда он закрывает лицо ладонями.
— Это был последний раз, когда он видел меня живым.
— Чёрт… — голос Минхо влажный, и Феликс слышит искреннее сожаление альфы. — Феликс, мне очень жаль. Я…
Вытирая влажные щёки, он спешит освободить их от грызущей вины:
— Это не твоя вина. Вы не знали, и я не хочу, чтобы кто-либо, вы или другие члены стаи, чувствовали себя виноватыми. Я бы не смог жить дальше, если бы сделал другой выбор. Не тогда, когда знал бы, что мог помочь, но ничего не сделал. Я только хотел бы уберечь Чанбина от этого, я знаю, что он будет винить себя. И я прошу вас помнить о данном обещании, когда он придёт проведать Джисона. Скажите ему, что я дал тебе эссенцию.
Феликс смотрит на дверь. Время идёт, сегодня вечером ему предстоит навестить ещё одиннадцать человек. Джисон выглядит так, словно собирается протестовать, но молчит. Внутренняя дилемма ясно читается на его лице: двадцать три жизни против одной. И Феликс понимает его, он вёл точно такую же внутреннюю борьбу на протяжении всего своего путешествия в это поселение.
Пара наблюдает, как он идёт к сумке, что принёс с собой. Открыв её, он достаёт единственный цветок смеральдо и передает Джисону.
— Цветок связан со мной. Когда он завянет, я попрошу тебя пойти к Чанбину. Ты ему будешь нужен.
Джисон принимает хрупкий стебель с глазами полными печалью.
— Как мы можем отблагодарить тебя? К-как вообще можно отблагодарить кого-то за то, что он отдал свою жизнь взамен твоей?
Улыбающийся искренней улыбкой Феликс указывает на живот омеги:
— Ты продолжаешь жить и даришь больше жизни этому миру. Хотите знать, кто у вас? Я чувствую их.
— Их?! — Минхо с благоговением смотрит на живот Джисона.
Посмеиваясь над удивлением альфы, Феликсу становится чуточку легче. Его тело умрет, его дух вернется в небо, но свет его жизни продолжит жить дальше. Перейдя от Джисона к его детям.
— Да, их двое.
Альфа счастливо смотрит на свою пару, в его глазах виднеется бездонный колодец любви. Он одобрительно кивает:
— Пожалуйста, скажи нам.
— Два альфа-мальчика.
— О боже мой! — Джисон прикрывает рот. — Они сведут меня с ума!
Джисон выглядит напуганным, а Минхо светится счастьем.
В другой жизни Феликс мог бы представить себя близким другом этого омеги. Ему бы хотелось остаться подольше. Когда он поднимает сумку, его мышцы ноют от боли.
— Я ухожу. Это было… — слова застревают в горле, и он подавляет очередную волну горя. Сегодня он будет прощаться в последний раз со всеми, кого вылечит. Члены стаи, которые могли бы стать его… — …было чудесно познакомиться с вами. Правда. Чанбин очень любит вас двоих, и я рад, что мы смогли встретиться.
— Феликс! — подскочив с пола, Джисон крепко обнимает его. Клубнично-сливочный аромат омеги окутывает его теплом и благодарностью. — Спасибо. Никакие слова не смогут отдать должное твоей жертве, но я обещаю, что мы позаботимся о нём.
Боясь открыть рот из-за страха, что он сломается, Феликсу остается лишь прижать Джисона ближе к себе. Обещание омеги утешает его. Они оба знают, о ком он говорит. И прежде чем он успевает сделать шаг, Джисон целует его в щёку. Застенчиво улыбаясь, Феликс засчитывает его как второго человека, который поцеловал его.
Подарок, которого он никак не ожидал.
Следуя грубо нарисованной карте, которую дал ему Чанбин, Феликс направляется к следующему пациенту в своем списке. Уходя прочь, он не видит вины в их глазах, не слышит прерывистых рыданий Джисона, заглушенных плечом его пары. Следя за омегой, Минхо изо всех сил пытается справиться с произошедшим. Он любит Джисона и он безумно рад его выздоровлению, но почему это должно стать концом самого доброго человека, которого он встречал? Почему он спасает свою пару, когда Чанбин теряет свою? Запах солнечного омеги витает в их доме, и он знает, что летняя ночь для него больше никогда не будет пахнуть как прежде.
________
На ослабших ногах и спотыкаясь, Феликс направляется к дому человека, который указан в списке последним. Скоро рассвет, и у него осталось не так много времени. Последние две ночи довели его до предела, и он надеется, что сможет продержаться ещё немного, чтобы закончить начатое. Всё тело болит и молит о пощаде. Стоять прямо и дышать — уже непосильная задача. Такое ощущение, что кости крошатся внутри, ноги, словно тяжелые гири, голова набита ватой, а лёгкие наполнены горящими углями. Феликс выглядит так же плохо, как и чувствует себя. Сон, в который он проваливался днём, не восстановил его и не придал сил.
Его когда-то здоровая светлая кожа теперь тускло-серая, а теплые бронзовые веснушки почернели.
Слава Луне, что Чанбин сдержал обещание оставить Феликса в покое, пока тот лечит членов стаи. Последняя пара, которую он посетил, альфа по имени Сан и его омега Уён, практически отказались позволить Феликсу вылечить альфу. Увидев его состояние, они заявили, что он сам недостаточно здоров, чтобы лечить кого-то, и даже пригрозили позвать Чанбина. Со слезами на глазах, Феликс умолял их не делать этого, и, увидев дрожь и волнение омеги, они согласились на условия Феликса, и в итоге альфа получил своё лечение.
Опустошение и горе, написанное на их лицах, добавили ещё больше веса к его бремени. Было бы гораздо проще, если бы члены стаи были эгоистичными и безразличными. Их любовь к Чанбину и его брату слишком очевидна в том горе, что они испытывают, когда узнают о судьбе Феликса. Большинство плачут вместе с ним. Некоторые злятся, не на Феликса, нет, а на судьбу, несправедливость, на себя, за то, что стали причиной его надвигающегося ухода и причиной неминуемой потери Чанбина. Несмотря на это, они все по-прежнему безгранично благодарны.
В поле зрения, наконец, появляется дом Чана и Хёнджина, в голове крутится беспрерывное
«ещё один, ещё только один». Ожидая, что последний пациент станет самым сложным, он опирается всем телом на тяжелую дверь и несколько секунд молится, чтобы альфа не доставил ему никаких хлопот, чтобы он был сговорчивым и понимающим. У него не осталось сил на пререкания. Опора внезапно исчезает, и Феликс падает на крепкую грудь. Запах горящей мяты окружает со всех сторон, и на него смотрят глаза Минхо, полные тоски и печали.
— Феликс! — появившись из-за спины своего альфы, Джисон торопит их войти внутрь. Дверь захлопывается, и, повернувшись, он видит Хёнджина и Чана, наблюдающих с другого конца комнаты. На лицах застыли потрясение, неверие и некое негодование.
— Нет, нет, нет! — прикрывая разинутый рот, Хёнджин плачет, прежде чем Джисон успевает перетащить Феликса в кресло ближе к ним. Острый взгляд Чана тяжелеет от печали, когда он изучает изможденное лицо и дрожащее тело омеги.
— В-вы обещали! — возмущение, прозвучавшее в его сломленном голосе, заставляет Джисона отвернуться, избегая взгляда. Взяв Феликса за руку, Минхо становится перед ним на колени.
— Мы обещали не рассказывать Чанбину и мы сдержали слово. Но ты не говорил, что запрещаешь нам говорить с Чаном. Феликс, я …мы не можем позволить тебе пройти через…
Чан перебивает Минхо, его командный тон наполняет небольшую комнату:
— Почему?
Феликс крупно вздрагивает от голоса альфы, рука Хёнджина тут же оказывается на запястье своей пары.
— Чан, я не дум…
Несмотря на то, что его голос всё ещё остаётся командным и повелительным, тон всё же чуть смягчается после вмешательства его супруга.
— Я хочу знать, почему ты это делаешь. Зачем тебе жертвовать собой ради стаи, которая даже не твоя?
Исцеление забрало все последние силы Феликса, поэтому даже дыхание — тяжелая работа. Он просто хочет, чтобы это поскорее закончилось, у него нет сил на долгие разговоры и оправдания. Его источник жизни едва мерцает, его тело жаждет такого сна, в котором его кости вернутся в землю, что родила его.
Это последнее и самое важное, что он должен успеть сделать. Ответы на вопросы Чана рискуют украсть необходимое время, но, вероятно, это единственный способ добиться соглашения альфы.
Подавив боль, грозящую одолеть его разум, он решительно смотрит в глаза будущему вожаку:
— Морально это был единственно правильный выбор. Чанбин рассказал мне о стае, и я почувствовал, что это правильное решение.
— Пожалуйста, не пойми меня неправильно, Феликс, я очень благодарен за это, — Чан смотрит на Минхо и поправившегося Джисона. — Вся моя стая благодарна, но мне сложно поверить, что ты вот так просто готов покончить с собой. Чанбин, кажется, думает, что у тебя нет стаи, и этот факт мне тоже кажется странным. Я боюсь, что с твоей смертью мой народ окажется в долгу, который мы не сможем выплатить. Твой…подарок бесценен. Упавшая звезда, способная излечить что угодно и кого угодно. Можешь ли ты пообещать, что сюда никто не явится с войной, утверждая, что Чанбин и мои люди силой вынудили тебя сделать это?
Этот вопрос вызывает ещё больше уважения к будущему вожаку стаи. Вместо того чтобы эгоистично хвататься за кратковременную выгоду, альфа думает о будущем.
— То, что Чанбин сказал обо мне, правда. У меня нет стаи, меня вырастила женщина, она нашла меня щенком в лесу. Твои люди будут в безопасности.
Прикусив нижнюю губу, Чан изучает Феликса, его жёсткий, проницательный взгляд ищет какой-либо обман в выражении омеги. Приняв внутреннее решение, холод и подозрение во взгляде мужчины сменяется грустью:
— Неужели нет никого, кто будет скучать по тебе?
Холодная хватка сжимает сердце Феликса. Напоминание о неизбежном горе Чанбина вызывает новую волну слез, стекающих по его щекам.
Определенно есть тот, кто будет скучать по нему.
— Мой брат… — голос альфы ломается. — Он был тут до сумерек, провёл целый день, рассказывая нам с Джинни историю вашего путешествия. Он любит тебя, Феликс. Он сказал, что ты согласился стать его парой… Не думаю, что он хотел бы, чтобы ты погиб ради нас. Прости, но я не могу позволить тебе выполнить эту самоубийственную миссию.
Холодный, измученный смех вырывается из груди Феликса, смешиваясь со слезами и вызывая приступ боли и огня в горле.
— Слишком поздно, — резко кашляя, он сгибается пополам, прижимая ладони к животу. Такое чувство, словно все его органы пытаются выбраться наружу. Мягкие, ласковые руки на спине приносят с собой аромат жасмина и дождя. С огнем в легких он садится и встречается с покрасневшими глазами Хёнджина.
— Я не такой самоотверженный, как вы думаете, — смаргивая слезы, застилающие взгляд, Феликс не может справиться с горечью в своём голосе.
Он не хотел этого, он не спрашивал об этом. — Я не хочу умирать. Я хочу остаться, я хочу быть с ним. Я люблю его.
Приподняв Феликса из кресла, словно тряпичную куклу, Хёнджин сам садится и тянет младшего в свои объятия. Разбитые рыдания Феликса глушатся плечом омеги. Клубника смешивается с ароматом дождя, и он чувствует, как Джисон прижимается к его спине. Отстранившись от плеча Хёнджина, он смотрит на омег и дрожащими губами озвучивает эгоистичные мысли, которые пытался отрицать всё это время.
— Чанбин рассказал мне о вас обоих, — трясущейся рукой он заправляет прядь светлых волос за ухо Хёнджина. Омега горько плачет вместе с ним. — Он описал мне, как вы двое помогли бы мне вплести цветы в волосы в день нашей брачной церемонии. Как сильно он хотел бы, чтобы мы стали друзьями, как сильно он вас всех любит, и что не может дождаться, когда я тоже полюблю вас.
Положив руку на округлившийся живот Хёнджина, тоска наполняет его, когда он чувствует маленькую жизнь под своей ладонью. Подарок, который он никогда не сможет сделать Чанбину.
— Бин сказал, что хочет щенков. Мальчика или девочку омегу, похожую на меня.
Подняв взгляд на Чана, он кривит губы:
— Конечно, я тоже хочу этого. Как я могу не хотеть? Для моей же безопасности меня растили в изоляции, но теперь благодаря Чанбину я знаю, что такое любовь. Я знаю, какой прекрасной может быть жизнь, и я хочу большего. Я хочу узнать больше о жизни и я хочу проводить свой каждый день, изучая этот мир вместе с Чанбином.
Слёзы Джисона просачиваются сквозь ткань его рубашки, и Феликс, пойманный в объятия омеги, чувствует, как его колеблющаяся решимость становится сильнее. Очень многие ухватились бы за возможность сохранить свою жизнь и даже не задавались бы вопросом о цене. Но здесь, в этой стае, в этой комнате эти люди скорбят вместе с ним, борются, чтобы он остался жить. Жаль, что эта борьба напрасна, битва проиграна, победитель объявлен несколько недель назад. Его судьба была предрешена в самый первый день, когда альфа проснулся в хижине Феликса, и губы Чанбина прижались к его собственным. Доли секунд этого нежного касания было достаточно, чтобы его душа признала альфу своим. В тот день жизненный свет в Феликсе погас и воскрес заново, искра его жизненной силы больше не горела для него самого, теперь она горела для человека, что добрался до его долины.
— Мой уход причинит ему боль, и это моё самое большое сожаление, но я не могу остаться, если это означает, что он потеряет тебя. Причина, по которой он вообще нашел меня, было твоё спасение, он хотел спасти твою стаю и не дать твоему ребенку вырасти без отца. Если ты умрешь, то всё будет напрасно. Если я не заберу болезнь у всех, то она продолжит распространяться. Что, если Хёнджин будет следующим?
Пораженный горем взгляд альфы обращается к своей паре.
— Я всё равно умру, Чан. Слишком поздно, — выпрямляя спину, Феликс осторожно отстраняется от прижавшихся к нему плачущих омег. Заставляя свои ноги двигаться, он поднимается, используя спинку кресла, чтобы оставаться в вертикальном положении. — Ты говоришь, что не позволишь мне закончить лечение, а я говорю, что у тебя нет выбора. Я могу силой заставить тебя подчиниться и принять лечение, но это потребует всех моих сил, которых осталось не так много, и тогда я умру сразу же, как заберу болезнь из твоего тела. Я прошу тебя не заставлять меня делать этого. Я не хочу, чтобы Чанбин увидел моё тело в таком состоянии. Если ты добровольно позволишь мне лечить тебя, я смогу сохранить ровно столько сил, чтобы исцелить себя хоть немного, сохранить свой прежний вид, чтобы, когда он найдет меня, я выглядел как человек, которого он помнит.
Альфа в смятении смотрит в пол. Костяшки пальцев белеют от силы, с которой он сжимает меха, укрывающие его колени. На лице мелькает сотня эмоций. Гнев, неповиновение, обида …и смирение. В комнате стоит гнетущая тишина, все четверо ждут ответа альфы, а жизнь внутри Феликса медленно угасает.
— Хорошо…
Единственное слово раздувает новые искры внутри него. Чанбину будет больно, но, по крайней мере, альфа сможет оплакивать Феликса вместе со своей живой и здоровой семьей.
— Чанни… — Хёнджин подходит к своей паре. — Ты уверен?
— Нет, но я не вижу другого выхода, — он качает головой и вытирает навернувшиеся скупые слёзы. — Если бы эта болезнь закончилась с моей смертью, а Феликс мог бы жить, мой ответ был бы другим. Если я откажусь, я умру, моя стая продолжит страдать, а Чанбин всё равно потеряет свою пару. Я не хочу, чтобы его кровь была на наших руках, но, по крайней мере, мы выживем. Чанбин… Я просто… — голос альфы дрожит, слезы срываются вниз. — Я просто надеюсь, что он сможет простить нас хоть когда-нибудь.
Поддавшись своим болезненным телом вперёд, Феликс становится на колени рядом с альфой.
— Моя кровь не будет на ваших руках. Это был выбор, который я должен был сделать, и я его сделал. Я надеюсь, что его гнев падёт на меня. — Выглянув в окно, он смотрит на темное небо, цвет которого на горизонте начинает меняться.
Наступает рассвет. — У меня мало времени. Ложись поудобнее и позволь мне закончить это, пожалуйста.
Пока Чан следует указаниям омеги, Минхо и Джисону приходится приложить усилия, чтобы оттащить рыдающую пару альфы назад. Всхлипы Хёнджина — единственный звук в доме, когда Феликс склоняется над Чаном.
— На счёт три сделай глубокий вдох, а затем выдыхай. Один два три…
***
Приглушенные звуки эхом звенят в ушах, прохладная поверхность пола, ощущаемая под щекой возвращает его к сознанию.
Он всё ещё жив. Теперь, вместо постоянной боли, разрывающей внутренности, ощущается ледяной холод, медленно расползающийся по всем конечностям, до самых кончиков пальцев. Ошеломляющая тёмная сила несется по венам, заменяя жуткий огонь, что мучил его несколько дней.
— Феликс!
Твёрдый пол под ним исчезает, он чувствует вес рук на плечах и груди, они перекатывают его с бока на спину.
— Феликс!
Он изо всех сил пытается выбраться из глубин замерзшего озера, сознание следует за источником своего имени. Открыв глаза он видит испуганное лицо, парящее над его собственным. Пронзительные карие глаза альфы сверкают от страха, брови хмурятся от беспокойства.
— Феликс! Ты меня слышишь?
Внутри пробуждается желание закрыть глаза и вернуться во тьму ледяного озера, из которого его вытянул этот голос. Картинка перед глазами колеблется от туманной к ясной, а веки весят словно тысячу килограмм.
— Хён, посади его! Чанбин сойдёт с ума, если увидит его таким на земле.
Сквозь туман сознания это имя слышится громко и ясно. Угасающий дух хватается за родные слоги и использует их, чтобы оставаться разумом в реальности. Видение проясняется, он возвращается в собственное тело и видит нависающего над ним Чана. Выздоровевшее тело альфы собирается поднять его тонкую, хрупкую форму.
— Нет… — собственный голос кажется чужим, когда он прерывисто стонет от боли. Отталкивая руки старшего, Феликс ищет внутри себя угасающую искру жизненной силы. Ранее бушующее пламя теперь потускнело до остывающих углей последнего света звезды. Используя остатки сил, он подавляет распространяющееся по нему онемение.
Феликс нечеловеческими усилиями поднимает себя с пола. Свободному от боли, теперь ему нужно лишь держать руку смерти на расстоянии так долго, чтобы уйти из поселения достаточно далеко. Четыре пары испуганных глаз наблюдают, как его ноги вот-вот сдадутся и он снова рухнет, но сотрясающая их дрожь внезапно замирает.
Небо снаружи меняется с чернильного на тёмно-синий, время ускользает сквозь пальцы.
— Моя сумка, п-пожалуйста…
Выполняя его просьбу, Джисон бросается к двери, где была оставлена сумка. Феликс качает головой и указывает на Чана. Альфа всё ещё застыл в позе, когда Феликс оттолкнул его руки.
— Цветы, выбрось их.
Невероятной красоты цветы рассыпаются по полу, жемчужные лепестки и зелёные стебли устилают пол у колен альфы.
Последние остатки его жизненной силы мерцают, дыхание из легких ускользает, а онемение возвращается в его кисти и плечи.
— Я должен идти. Не позволяйте ему искать меня до рассвета.
— Куда ты пойдешь? — голос Чана тяжёлый из-за печали, он переводит взгляд с кучи цветов на Феликса.
— Мой дух вернется к звёздам. Моё тело… — слезы вырываются наружу, тратя впустую драгоценную жизненную силу. — … он найдёт меня. Он поймёт, где. Скажи ему, что я люблю его и прошу прощения… Я бы хотел стать его парой.
***
Бурлящая тревогой сила заставляет Чанбина скорее идти к дому брата. Тяжелый кислый воздух в поселении раздражает его альфу. Вся стая пахнет смертью и трауром. Последние две ночи он провёл в гостях каждого члена стаи, которого вылечил Феликс, он приходил чуть после омеги и каждый раз происходило одно и то же.
Он ожидал, что Минхо и Джисон буду фонтанировать счастьем из-за выздоровления омеги, но вместо этого, войдя в хижину друзей, он обнаружил, что омега безутешен от горя. Его поздоровевшее, румяное лицо опухло от слез, его запах наполнился горечью и безумием. Состояние Минхо было не лучшим. Беззвучные слезы текли по щекам, пока разум альфы, казалось, находился в другом мире.
Атмосфера в следующем доме, что он посетил, была точно такая же. Бета-щенок поправилась, но ее семья утопала в слезах и печали. Как и у всех последующих людей, что он навестил, маленькая девочка держала цветок смеральдо в своих крохотных ручках. Опасения Чанбина росли с каждой следующей семьей, что он навещал. Его товарищам по стае становилось лучше, их тела восстанавливались, наполнялись здоровьем такого уровня, которого возможно и не было до болезни.
Но тогда почему они все такие грустные? Почему некоторые из них прикладывают все свои силы, чтобы посмотреть альфе в глаза?
Они все безмерно благодарны. Каждый говорит о Феликсе, называя пару Чанбина чудом и благословением. И всё же каждый раз произнося его имя, они плачут и искажают лица от боли.
Он надеется, что это не долгосрочный побочный эффект лекарства.
В поле зрения появляется дом Чана, и Чанбин похлопывает по карману, убеждаясь, что подарок, который он планирует подарить Феликсу, всё ещё там. Его отец с радостью отдал ожерелье его папы, когда Чанбин попросил. Альфа стаи был вне себя от радости и облегчения, что его сын всё ещё жив, а его пара исцелит стаю. Жемчужина, свисающая на конце ожерелья, такого же серого оттенка, что и глаза Феликса. Чанбин сомневается, что Чан будет возражать, что он дарит драгоценности их папы. В конце концов, они оба одарят свои пары жемчугом.
Помимо угнетенного состояния его стаи, нервозность Чанбина подогревается разговором с отцом, что они провели после передачи ожерелья. С возвращением Чанбина и Феликса, знающим как применить звёздные цветы в качестве лекарства, поднялась тема пророчества. Никто из двух альф не знал, что и думать. Его отец считает, что прорицательница, предсказавшая смерть Чанбина, ошиблась, но что-то внутри Чанбина ворошится в неприятии такого объяснения. Всё путешествие, поиски Феликса… всё кажется слишком простым и лёгким. Было несколько опасных моментов — его состояние, когда он добрался до долины, или напавший на них рыжий волк-одиночка, но в целом никаких препятствий к исцелению стаи он не встретил.
Несмотря на улучшение здоровья стаи, в глубине сознания сидит маленький червь сомнений, зудящий о том, что что-то надвигается.
Отложив эту мысль на потом, Чанбин бежит последний короткий отрезок пути до дома Чана. Утреннее солнце поднимается над горой, заливая землю лучами. Сопротивляясь течению времени, ночное небо мешается с рассветом, окрашивая небеса в неимоверно кровавый оттенок красного.
— Хён! — не успев постучать в дверь, она тут же распахивается, и тяжесть, носимая несколько месяцев под сердцем улетучивается, когда он видит здорового брата. Оглядывая его с ног до головы, Чанбин улыбается. Чан представляет собой образец идеального здоровья. Его чистая, смуглая кожа светится, мускулистая фигура натягивает одежду, что последние месяцы свисала с него.
Феликс сделал это. Его брат будет жить.
— Бин…
Радость недолговечна. Твёрдый взгляд Чана тает, и теперь человек, смотрящий на него, точно такой же, как и остальные после лечения. Глаза старшего полны раскаяния. Чан отводит взгляд в сторону, смотрит на горизонт, и восходящее солнце отражается в его зрачках. На ресницах блестят слёзы.
— Заходи…нужно поговорить.
Прежде чем он успевает даже ответить, Чан втягивает его внутрь дома. Рука на запястье Чанбина сжимается болезненно крепко.
— Хён, что случилось? Почему ты… — другое тело врезается ему в бок, обрывая вопрос. Клубника и прокисшие от боли сливки, забивают нос, и Чанбин почти отшатывается от своего лучшего друга. — Сон-и? —
Почему они здесь?
— Бин, присядь, пожалуйста.
Тон Чана не оставляет места для возражений, и он садится туда, куда ему указывают. Хёнджин наблюдает за ним со своего места в постели пары, лицо блондина тоже залито горькими слезами. Куча цветов смеральдо, лежащая на меховом покрывале, привлекает внимание. Огонь очага придает лепесткам золотой оттенок. Заметив цветы, ему хочется убежать отсюда и найти Феликса. Его сердце жаждет вновь воссоединиться со своей парой. Как и обещал, прекрасный омега спас их стаю. Чанбин проведет остаток жизни, не прекращая благодарить его.
Стоя перед ним на коленях, Чан держит его за руку и переплетает пальцы:
— Бин-а, я… — Чанбин обращает внимание на нерешительность в голосе альфы. Ощущая возрастающее беспокойство, Минхо отходит от своего места в углу хижины. Альфа незаметно становится между Джисоном и Чанбином. От этого защитного действия другого альфы у него учащается пульс…
Что-то не так.
— Чан, что, чёрт возьми, происходит? Вы все заставляете моего альфу нервничать.
Откашлявшись, Чан крепче сжимает его руку:
— Нам нужно поговорить о лекарстве и лечении.
Реакция его друзей и семьи совершенно не такая, как он ожидал, и глядя на их мрачные лица, в груди начинает зарождаться чувство надвигающейся опасности.
— Что насчёт лекарства? Оно сработало, верно? Тебе лучше, стае лучше. Мне нужно поговорить с Феликсом, потому что все вокруг ведут себя очень странно. Даже люди, которые не болели, ведут себя иначе.
Боковым зрением он замечает, как Хёнджин закрывает лицо руками.
— Феликс не был до конца честен с тобой насчёт лекарства и цветов. — Рука Джисона ложится ему на плечо, и, повернувшись, Чанбин видит наблюдающего за ними Минхо, взгляд альфы полон осторожности и готовности защитить свою пару.
— Что ты имеешь в виду? — гнев вспыхивает внутри от этого заявления, превращая его голос в рычание. — Какого чёрта, Джисон. Он не врал, или ты забыл, что всего день назад ты сам был на волоске от смерти? — глаза Минхо вспыхивают, и он видит, как старший борется за контроль над своим волком.
— Он не это имел в виду, Бин, — Чан вмешивается. — Он имел в виду… Феликс сказал тебе, что цветок — это звезда, верно?
Очевидный вопрос раздражает его растущее нетерпение. По коже бегут мурашки, предчувствие дурного, кипящее в животе, вызывает у него желание бежать и искать омегу.
— Конечно, он сказал именно это.
Тяжело вздохнув, Чан хмурится…:
— Бин-а…чёрт, я не хочу произносить этого. Он соврал. Чтобы защитить тебя, Феликс солгал. Не цветок звезда, и он не делал из него лекарство. Он сам звезда. Он исцелил нас, забрав болезнь себе. — Наблюдая за ним в ожидании реакции, все в комнате задерживают дыхание.
— Он …что? — смущенный Чанбин пытается понять, что только что сказал его брат. — Я не понимаю. Феликс звезда? Нет, это…нет. Он сказал, что цветок это лекарство. Невозможно забрать болезнь себе. Все в стае сказали, что он дал им эссенцию… Сон-и тоже.
— Бинни, пожалуйста, послушай, — оттолкнув свою пару, Джисон приседает рядом с Чанбином. — Феликс не хотел, чтобы ты знал. Он заставил всех нас пообещать, что мы не расскажем тебе, пока он лечит стаю.
— Нет! — резко подскочив, он с грохотом роняет стул на пол. Схватив Джисона Минхо толкает омегу себе за спину. Защитные действия альфы ещё больше разжигают гнев Чанбина.
Почему они так себя ведут? — Это не правда! Он бы не сделал этого! Феликс сказал мне, что цветы — это лекарство!
Указывая на кучу цветов смеральдо, кровь Чанбина стынет в жилах. Растерянность и непонимание уступают место панике и страху. Белые лепестки становятся черными, стебли увядают прямо на глазах.
— О боже, — голос Хёнджина дрожит.
— Нет-нет-нет-нет… — оттолкнув Чана, он падает на землю, хватая увядающие цветы. Ужас оседает тяжелым камнем в желудке, черные лепестки крошатся на землю. В глазах нарастает давление, и он до конца не понимает, почему вообще начинает плакать. — Они не могут погибнуть. — Чья-то рука ложится ему на плечо, и, обернувшись, он встречается с разбитым взглядом. — Чан! Они не могут погибнуть! Феликс сказал, что они связаны со звездой… О-он сказал, что они буду жить до тех пор, пока…
В ушах звенит весёлый голос омеги —
Цветы связаны со звездой, они не умрут, пока у них есть её энергия.
— Брат, мне очень жаль… — тёплая ладонь Чана вытирает слёзы, текущие по лицу Чанбина. — Феликс — звезда.
Невыносимая и внезапная боль разрывает его грудь, волк внутри него воет в отчаянии от слов брата. Руки обмякают, мертвые цветы падают на землю.
— ФЕЛИКС! — Подскочив с пола, он натыкается на Минхо, от его друга пахнет горькой мятой.
— Чанбин. Мне очень жаль…
— НЕТ! — отказываясь верить тому, что ему говорят, он качает головой и отталкивает альфу в сторону. — Вы все ошибаетесь! Феликс! — оттолкнув всех, он идет вперед, его ноги ослабевают от ужаса. Он должен найти его, найти свою пару. — Феликс! — сила крика разрывает голосовые связки. В отчаянии он выбегает из хижины и спотыкается, падая с крыльца. Глаза смотрят в землю и у него перехватывает дыхание, когда он видит ноги десятков людей. Когда он садится, его лёгкие трясутся, не в состоянии наполнится воздухом, его тело дрожит от ужаса, поскольку каждый человек, которого исцелил Феликс стоит перед ним со своими семьями, они стоят и ждут его, слёзы пятнают их лица. У каждого в руках один увядший цветок смеральдо.
— Нет!
— Чанбин! — Чан спрыгивает с крыльца, поднимая его с земли. — Бин! Он …
В диком отчаянии он набрасывается на Чана, царапая длинными когтями чужое лицо. Его волк рвётся наружу, ему нужно найти свою пару.
— Нет! Феликс жив. Он бы не оставил меня.
Кровь стекает из открытых царапин на лице брата, а губы старшего сжимаются в тонкую линию. Подскочив, Чанбин оборачивается и устремляется в сторону своей хижины. Волк внутри истерично воет от горя, подталкивая его на поиски омеги. Срывая дверь с петель, он врывается в единственную комнату и замирает, когда обнаруживает что она пуста. Словно тут никого и не было. На столе рядом с дорожной сумкой, что Феликс брал с собой в путешествие, лежат увядшие цветы. Дрожащей рукой он вытаскивает запасную рубашку омеги. Мягкая ткань пахнет жимолостью и морозом.
Он хватается за грудь, словно пытается вырвать сердце, и пятится назад из хижины, оборачиваясь на звук приближающихся шагов. Стая последовала за ним, некоторые с надеждой на лицах, которая исчезает при виде его бледного лица. Рубашка Феликса выскальзывает из хватки. Вдалеке он видит отца, торопящегося выяснить причину беспокойства его стаи.
— Его здесь нет…
Гораздо более осторожный в своих действиях, Чан приближается к нему на несколько метров, вытягивая руки в подчинении:
— Бин, сделай глубокий вдох. Ты не дышишь.
Лёгкие горят, когда он следует команде, только сейчас замечая, что его зрение потемнело. Глотнув воздуха, его грудь с каждой секундой вздымается всё резче и резче, внезапное понимание обрушивается, наполняя все конечности свинцом. Его волк мечется в истерике.
Его пара пропала… ушла.
Порыв ветра несет по поселению аромат, и его сердце подпрыгивает от узнавания. Отчаянный орган кричит ему, чтобы он следовал за этим дуновением.
Феликс.
Голые инстинкты движут им, и он бежит за ветром, не обращая внимания на шум спешащих за ним людей. Двигаясь за своим обонянием, он достигает окраины поселения; он видит ручей, текущий к западу от поселения, и его ноги подкашиваются. На берегу, в нескольких метрах от воды, лежит тело.
— Нет, пожалуйста… — но фоне раздается тихий всхлип Хёнджина.
Упав на колени, он на четвереньках ползёт к телу Феликса, прерывистые всхлипы не позволяют нормально вдохнуть.
— Нет-нет-нет-нет… — протягивая руку, в желудке нарастает волна тошноты. Кончики пальцев касаются ледяной щеки омеги, и рука отдёргивается от этого неестественного холода. Упав рядом с ним на колени, Чан тянется к омеге, и утреннюю тишину разрывает предупреждающее рычание. Рвущийся вперед Чанбин прижимает Феликса к своей груди. — Не смей его трогать!
Запрокинув голову, Чанбин воет из самой глубины своего сердца, его волк присоединяется к нему, выражая своё горе. Он воет до тех пор, пока легкие не начинают гореть синим пламенем, а голосовые связки не кровоточат. Мучительный плач траура сменяется мучительным криком, когда он сильнее цепляется за безжизненное тело своей пары. Душа оказывается разорвана в клочья, он сворачивается вокруг Феликса, а слезы беспрерывно капают на рубашку Феликса. Дрожащими ладонями он обхватывает щёку омеги, цвет лица совсем бледный, а веснушки мерцают ярче, чем когда-либо.
— Малыш, проснись… проснись, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты вернулся ко мне. — Мольба остаётся без ответа, и Чанбин понимает, что губы его возлюбленного, застывшие во времени, больше никогда не размокнутся и не ответят ему.
— Минхо, пусти меня! Я ему нужен! — звуки возни сзади переходят в яростное рычание. Тёплое тело прижимается к его боку, и из-за тумана своего горя, он понимает, что Джисон держит его, обнимая. — Хён. Бин, мне очень жаль.
Прижимая тело Феликса сильнее к себе, Чанбин склоняется к своему самому дорогому другу. Знакомый запах Джисона несет крошечное утешение для его опустошенного альфы. Поглаживая щёку Феликса, он целует идеальные губы, их нежный розовый цвет теперь смертельно бледный. Всё тело трясётся, от рвущихся наружу рыданий. Он прижимается лбом к лицу Феликса, и его слёзы капают на лицо его пары. Влажные дорожки выглядят так, словно сам омега плачет вместе с ним.
В поле зрения попадает рука и, обернувшись, он замирает, узнавая отца. Сочувствие, написанное на лице альфы, режет раскаленным ножом по сердцу.
— Сынок, это он?
Он крепче обнимает Феликса и кивает, его губы дрожат:
— Это должен был быть я.
Вожак тяжело вздыхает. Глаза отца наполняются слезами. Он точно знает, какую боль переживает его сын. Чан присоединяется к ним, на его лице видна засохшая кровь от царапин и мокрые дорожки от слёз.
— Бин… что значит, это должен был быть ты?
Оставляя вопрос без ответа, Чанбин утыкается носом в шею Феликса. Слабый намек на запах омеги оседает на языке, и его мозг запоминает этот аромат.
За него отвечает отец:
— Когда родился твой брат, прорицательница из кочевников предсказала его будущее. Она сказала мне и твоему папе, что великое несчастье постигнет нашу стаю, и Чанбин будет тем, кто её спасёт.
Чан перестает дышать, и шёпот окружающей их стаи тоже затихает.
— Она также сказала, что звезду невозможно приручить, и цена за спасение стаи будет стоить ему самого дорогого. Мы с твоим папой предположили, что она имела в виду жизнь Чанбина. Когда Чанбин отправился на поиски цветка, он знал, что может не пережить это путешествие.
— Я был готов к этому! — голос Чанбина ломается, гнев закипает в его жилах. — Я достаточно пожил. У меня есть друзья, семья… стая, которая заботится обо мне, а у него никого не было. Никого. Он только начал узнавать, какой может быть жизнь! Чёрт!
— Бин-а, — Джисон гладит его спину. — Он тоже был готов к этому. Феликс сказал нам с Мином, что ещё до того, как покинуть свой дом, он знал, что исцеление нашей стаи будет стоить ему жизни.
— Нет, это невозможно. Он не…
— Он сказал, что ты был болен, когда нашёл его, и что он забрал у тебя болезнь. Чанбин… он знал это с самого начала. Поэтому он взял с нас обещание не говорить тебе, что никакого лекарства не существует. Он сказал, что если бы ты знал, то не позволил бы ему исцелить нас.
Погруженный в горе Чанбин пытается осознать то, что только что сказал его друг
. Феликс с самого начала знал, что умрет… и все же он пришел. Всю дорогу до поселения омега лгал. Каждое упоминание цветов и лекарства было ложью, чтобы скрыть настоящую плату за исцеление.
— Зачем? Зачем он сделал это?! Он не знал нас, это не его стая!
— Он сказал, что это единственное правильное решение, — потянувшись вперёд, Чан берет его за руку. — Прежде чем уйти из моего дома, он попросил передать тебе… — хватка его брата крепчает. — … передать что он любит тебя и сожалеет. Он сказал, что хотел бы стать твоей парой.
Послание переданное Феликсом через Чана пронзает его кожу, разрезая до костей. Он вспоминает их последний поцелуй, отчаяние, что ощущалось в каждом движении губ, и последние слова младшего, обращенные к нему.
Чанбин, я люблю тебя… Всё хорошо, хён. Я просто хочу, чтобы ты знал это.
— Чанбин, — отец смотрит ему прямо в глаза. — Мы его стая. Этот мальчик, он такая же часть этой стаи, как мы с тобой.
Старший альфа оглядывается вокруг, и Чанбин наконец обращает внимание на окружение. Лица его друзей, людей, с которыми он вырос. Некоторые стоят на ногах, некоторые, как он, упали на колени от горя. Многие из них до сих пор держат увядший цветок смеральдо. Горе и боль на их лицах являются молчаливым доказательством того, что Феликс стал членом стаи с того момента, как вошёл в поселение.
Маленький щенок вырывается из рук родителей и бежит к Чанбину.
— Дживон, вернись сюда! — девочка замедляет шаг, когда приближается. Почерневший бутон смеральдо заправлен в кармашек её платья.
Феликс исцелил её. Шестилетняя Дживон была одним из самых пострадавших от болезни щенков, а теперь она здоровее, чем когда-либо.
— Чанбин-щи, — Дживон переводит взгляд с лица Феликса, сосредотачиваясь на лице Чанбина. В глазах маленького щенка отражаются его страдания и боль. — Мне жаль, что твоя пара умерла, чтобы вылечить меня. Я-я могу это вернуть?
Драгоценное предложение ребёнка ломает его.
— О нет, милая… — Чанбин протягивает руку и Дживон шагает в его объятия, её крошечные ручки обвиваются вокруг его шеи. — Он бы не хотел этого. — Вытирая нескончаемый поток слёз, Чанбин задыхается. Феликс принял решение, и в конце концов его жертва спасла стаю.
Он единственный, кто мог сделать это.
Тонко всхлипывая Дживон наклоняется, чтобы коснуться лица Феликса. Её маленькие пальчики скользят по его веснушкам.
— На его щеках звёздочки. Он самый красивый омега.
— Да… — выдыхая, Чанбин подносит руку Феликса к губам. — … он самый красивый.
***
Оцепенев, Чанбин наблюдает, как солнце опускается за горизонт. Его первый день без Феликса прошёл в сдавленных рыданиях и безутешных криках. Он отказался покинуть берег ручья. Теперь, всё ещё держа безвольное тело омеги в своих руках, он наблюдает, как звезды заполняют ночное небо.
Будет ли Феликс сиять ярче других? Омега часто перед сном рассказывал истории о звездах и созвездиях, тогда Чанбин думал, что они передались мальчику от его бабушки.
— Бин…
Глядя в ночное небо, Чанбин молчит, его брат останавливается слева от него. Тяжесть мехового покрывала падает на плечи, обращая его внимание на холод, опустившегося вместе с солнцем. Мех пахнет клубникой и мятой, и острый укол зависти пронзает грудь. Он должен радоваться за Джисона, но сломленный альфа внутри горит завистью, что у его лучшего друга всё ещё есть пара. Знание того, что Феликс хотел, чтобы остальные жили, не освобождает Чанбина от боли утраты.
Тепло давит на его правую руку, и ему не нужно смотреть, чтобы узнать Джисона. За исключением некоторых коротких мгновений, его друг оставался рядом с ним весь день. Эта поддержка вынуждает его негодование переплетаться вместе с чувством вины.
— Бин, уже поздно. Ты не можешь оставаться тут всю ночь.
Вместо ответа Чанбин изучает Луну. Яркий шар сегодня полон, его бледный свет сияет ярче, чем обычно.
— Я разговаривал с Минхо, и он сказал, что мы можем оставить тело Феликса в лазарете до завтра, пока не разложим погребальный костёр.
Заявление вызывает внутреннюю реакцию, его волк сопротивляется, и Чанбин крепче прижимает омегу к себе, качая головой:
— Нет. Феликс хотел бы остаться под звёздами, и я не оставлю его здесь одного. Он не может быть один.
Чан от досады хрипло дышит:
— Он не… Бин, его больше нет, и стая в полном беспорядке из-за тебя здесь. Они не вернутся в свои дома, пока не вернёшься ты.
Отведя взгляд от неба, Чанбин смотрит через плечо. Толпа людей стоит на коленях в трауре, некоторые ушли, но большинство всё ещё здесь, все, кого исцелил Феликс, остались и молятся за омегу. Сердце пропускает удар из-за такой поддержки, но его решимость остаётся прежней.
— Я не могу, Чан.
— Чанбин, чёрт побери, я…
— Хён! — повысив голос, он перебивает брата. — Пожалуйста… Феликс просил так мало, и я знаю, что он хотел бы остаться под звёздами. О-он… — его глаза болят от слёз, что он проливал целый день, теперь они наполняются новой влагой. Удивительно, что его тело вообще способно ещё плакать. — В последний день, перед тем, как отвести его к Джисону, он попросил меня об одной вещи.
Одна вещь! Я рассказывал ему о сладком хлебе, который мы печем на праздник урожайной Луны, и он спросил, можно ли ему попробовать хлеб. И знаешь, что я сказал?
Чан молчит, его острый взгляд следит за скатывающимися слезами брата.
— Я сказал нет, — это признание, произнесенное вслух, заставляет его плакать ещё сильнее. — Я сказал, что ни у кого нет готового хлеба, и стая слишком занята, чтобы сделать его прямо сейчас. — Джисон рядом тихо скулит. — Он попросил об одной вещи! Одна чертова вещь, и я не смог дать ему этого.
С Феликсом в своих руках, он провёл весь день, переживая заново их путешествие к стае, подсчитывая все случаи, когда младший намекал ему на грядущие события. Чёрт, не в силах больше сдерживаться он ломается.
— У него началась течка, когда мы почти добрались до поселения, и он мне ничего не сказал. Он три дня бежал в предтечном состоянии, потому что не хотел тормозить меня.
— Чёрт… — Чан опускает голову. Блеск слёз виднеется в его глазах.
— Когда он попросил меня помочь с ней, он сказал «Хоть раз я хочу знать, каково это — быть любимым.» Всего один раз, Чан. Он знал, что это будет единственная течка, проведенная со мной. — Он злится на себя за то, что не замечал выбор слов омеги, и негодует из-за остальных за то, что они живут, пока его любовь покинула этот мир. Он повышает голос. — Так что извини, но катись к чертям. Он хотел бы быть здесь, значит я тоже буду здесь.
— Чанни, — позади раздаётся хриплый голос Хёнджина. Наполненные сочувствием и пониманием голубые глаза омеги перескакивают с Чанбина на его брата. — Позволь ему остаться. И если стая тоже хочет оставаться тут, то это их выбор.
Используя плечо своей пары, чтобы опуститься на землю, Хёнджин садится рядом.
— Я знаю, что ты думаешь, что помогаешь, но сейчас на первом месте должно быть то, что Чанбин считает правильным и нужным.
Вздыхая Чан уступает. Нос альфы порозовел от сдерживаемых слёз:
— Я просто волнуюсь за тебя, Бин.
Чанбин не знает, что на это ответить, поэтому молчит. Он не может заверить брата, что все будет хорошо… он не думает, что так будет. Несмотря на то, что они с Феликсом не стали одним целым из-за отсутствия метки, он ощущает, словно половина его души ушла. С отсутвием Феликса его альфа томится внутри, сбиваясь в комок страданий и боли. Он хочет вернуться в долину. По крайней мере, там он сможет жить среди вещей, которые любил Феликс, о которых он заботился. Он представляет, что некогда волшебное поле смеральдо сейчас опустело.
Будет ли в хижине по-прежнему пахнуть им?
Стоя на коленях, Хёнджин осторожно двигается вперёд.
— Я принес кое-что, — омега притягивает ближе корзину, с которой пришёл. — Феликс говорил, что ты описывал ему брачную церемонию и сказал ему, что мы с Джисоном помогли бы ему. Надеюсь, ты не против…
Подняв платок с корзины, он достаёт небольшой букет из жимолости, астр и примулы:
— Мне удалось найти последние летние цветы. Не знаю, как они пережили первые заморозки, но… ты позволишь? — Хёнджин просит разрешения, указывая на волосы Феликса.
Тронутый предложением, Чанбин ослабляет хватку и позволяет Джисону забрать Феликса и уложить его голову себе на колени. Вручив Чанбину веточку жимолости, двое омег приступают к работе, вплетая цветы в волосы Феликса. Прижимая бутоны к носу, он вдыхает их тонкий аромат, и образ красоты, которым является его пара, разбивается вдребезги.
Он не хочет отпускать его. Плача, он падает в объятия Чана и позволяет брату держать его, пока омеги аккуратно касаются волос Феликса. Приглушенный плач других членов стаи наполняет тяжёлую ночную тишину вокруг.
Закрыв глаза, он позволяет наконец горю полностью одолеть его, дыхание сбивается, когда его альфа внутри воет в трауре. Он отпускает свои эмоции, выплескивая всю любовь, что испытывает к омеге. Панический вскрик, за которым следуют другие ошеломленные крики, вынуждают его открыть глаза.
Тьма окутывает землю. Берег ручья теперь такой тёмный, что он едва может видеть людей рядом.
— Джисон! — голос Минхо перебивает остальных, когда альфа появляется из ниоткуда, чтобы защитить свою пару.
Ползя вперед, Чанбин берет тело Феликса обратно в свои руки. Голос Хёнджина раздаётся совсем рядом:
— Чан! Луна!
Голова тут же вскидывается, рот открывается от потрясения — ночное небо пусто. Сверкающие звезды мерцают им с темного холста, но свет полной Луны исчез, затопив землю тьмой. Резкий вздох Джисона раздаётся прямо возле уха…
— Посмотри через реку.
Чанбин скользит взглядом по горизонту и его сердце останавливается. На другой стороне стоит сияющая фигура. Фигура, не совсем человеческая, размытый контур того, что могло бы быть женщиной скользит вперёд. Неизвестное существо парит над поверхностью воды, приближаясь.
Рыча, он крепче прижимает Феликса к себе и отползает назад, пытаясь увеличить расстояние между ними.
— Остановись.
Чистый звонкий голос женщины звенит, как перелив колокольчиков, замораживая Чанбина на месте. Когда существо останавливается всего в метре от альфы, свет, исходящий из него, освещает всё вокруг. На лицах всех присутствующих отражается выражение потрясения и трепета.
— Я пришла увидеть альфу, что украл сердце моей звезды.
— Твоей звезды? — голос Чанбина дрожит, он смотрит на пустое небо, где должна быть Луна.
— Да, моей звезды. Она упала много веков назад, и теперь, вернувшись обратно, её сияние потускнело. Искра её света осталась с тобой.
— С-со мной?
Бледный свет, исходящий от фигуры, становится ярче, жгучее сияние жжет глаза Чанбина.
— В твоей судьбе было предначертано найти её и вернуть мне, а теперь она разбита. Она плачет о тебе даже сейчас.
Поворачиваясь, фигура смотрит вверх на небо и Чан, стоящий рядом с ним, задыхается. Тысячи крошечных искр прорезают тёмное полотно, устремляясь вниз. Боль сдавливает грудь Чанбина.
Феликс тоже плачет.
— Твоё появление стало причиной, почему моя звезда приняла человеческий облик. Пересечение ваших путей было предопределено с момента твоего рождения. — Присев, фигура тянется вперед, касаясь светящейся конечностью ноги Феликса.
Предначертано. Это слово эхом отдаётся в голове Чанбина.
Феликс был его истинным.
— Можешь ли ты вернуть его?! Если он упал однажды, то сможет вернуться ещё раз?! — надежда загорается внутри. В отчаянии он падает вперед, голова Феликса лежит у него на коленях, когда Чанбин кланяется до самой земли и умоляет. — Пожалуйста. Пожалуйста, верни его мне.
Прищурившись из-за вспыхнувшего яркого света, он видит, как голова существа наклоняется в сторону. Эта безликая форма изучает его. Через мгновение она отворачивается.
— Звёздам здесь не место. Я не могу создать жизнь там, где её нет.
Уголек надежды, тлеющий за его ребрами, угасает, и рядом с собой он слышит всхлипы Хёнджина из-за разбитого разочарования. Чанбин сворачивается вокруг Феликса, его слёзы, словно кристаллы, падают на белоснежную кожу омеги.
— Звезду невозможно приручить, но боюсь, что его свет не засияет без твоего. Готов ли ты отдать ему свой свет и подняться со мной?
Едва вопрос заканчивается, как ответ слетает с его губ.
— Да.
— Чанбин, нет! — Чан хватает его за руку. — Ты не можешь! Ты нужен нам здесь, ты нужен мне.
Высвободив руку, Чанбин обращает заплаканные глаза на брата:
— Я не могу остаться, Чан. Мой альфа едва ли дышит без него. Я всё равно собирался вернуться в его долину, но, по крайней мере, так я снова смогу быть рядом с ним.
— Хён… — Джисон скулит, сидя в объятиях Минхо. — … едва дышит? Это то, что я чувствовал, когда вы забрали меня у Минхо, — омега плачет, глядя на Чана. — Позволь ему решить.
Лицо альфы искажается от боли. Царапины, что Чанбин оставил ему раньше, растягиваются красными линиями.
— Бин…
Отвернувшись от брата, Чанбин принимает решение.
— Да, я пойду с тобой.
По небу летят новые искры, и фигура направляет взгляд вверх, издавая звук, похожий на разочарованное фырканье. Возвращаясь к изучению лица Чанбина, существо наконец замечает ошеломленные выражения лиц стаи вокруг.
— Невозможно, чтобы так много людей любили одну звезду, но я чувствую их горе вместе с твоим. Она не обрадуется, если я заберу тебя отсюда.
Раздавленный Чанбин наблюдает, как падающие звезды печально тянутся по небу.
Чего хочет Феликс?
— Судьба не предполагала, что он полюбит тебя. Я скучаю по своим звёздам, когда они падают и живут вдали от меня, но ещё больше я ненавижу, когда они плачут. Альфа…
Позвоночник выпрямляется, Чанбин садится, уловив серьезность тона.
— Я не могу создать жизнь там, где её нету… но я могу разделить уже имеющуюся. Поделить жизненную искру на половины. Источник его света будет зависеть от твоего собственного. Ты поделишься с ним?
— К-конечно!
— Он больше не будет звездой, его дар исцеления исчезнет. Ты должен быть очень осторожным, потому что, если умрешь ты, умрёт и он. Его защита будет зависеть только от тебя, и когда ты покинешь этот мир, он последует за тобой.
— Да! Да, я обещаю! Пожалуйста… — сердце ускоряется, такое чувство, что ещё чуть-чуть и оно выпрыгнет из груди.
Наклонившись, светящаяся конечность существа касается Феликса, а другая Чанбина. При соприкосновении теплая пульсирующая сила потрескивает в каждой клеточке его тела.
— Только твоя любовь, что я чувствую, могла побудить меня подарить тебе одного из моих детей. Береги его, и когда вы оба завершите свой путь здесь, вы вернетесь ко мне и будете сиять рядом. Укуси его, как вы это делаете, когда создаёте брачные узы, и я позову его.
Переполненный благодарностью за предоставленный шанс, Чанбин не колеблясь тут же склоняется. Аккуратно повернув голову Феликса в сторону, он нежно целует запаховую железу омеги и вонзает клыки в холодную кожу.
В груди тут же вспыхивает жгучий огонь. Белое пламя несется по венам, обжигая внутренности, обугливая мышцы и кости. Оглушительный рев эхом раздаётся в голове, и его душа вопит, чувствуя, что раскалывается надвое. Боль пронзает каждый сантиметр его тела, и кажется, что самые маленькие частички, из которых он состоит, разрываются на части.
Всё заканчивается так же быстро, как и начинается, и Чанбин чувствует, как его силой отбрасывает на землю. Ветер сбивает его, выбивая из лёгких весь воздух, он кашляет, пытаясь втянуть кислород. Грудь бешено вздымается, он ощущает руки на плечах, поднимающие его.
— Чанбин!
Перед глазами появляется лицо Чана, кожа его брата бледная. Промаргиваясь, к нему возвращается зрение, и из-за спины старшего, он видит полную Луну, сияющую на тёмном небе. Обессиленный он прислоняется к альфе, сила брата — единственное, что удерживает его на ногах.
— Чан… он? Это сработало?
Напуганный он оглядывается по сторонам и собирает последние силы, чтобы повернуть голову в сторону. Рядом с ним лежит тело Феликса, и на короткую секунду он паникует, ведь тело омеги абсолютно неподвижно. Через мгновение ледяной ужас в груди растворяется, затапливая его чувствами, которые он никогда раньше не испытывал. Губы омеги размыкаются в медленном вдохе. Плача от облегчения, он наблюдает, как веки Феликса открываются. Его сердце пропускает удар от мутного взгляда, смотрящего прямо на него. Жизнь постепенно возвращается в этот взгляд, теперь у Феликса один глаз серый, как голубиное крыло, а другой карий, такого же медового оттенка, что и глаза Чанбина.
Дрожа, он поднимает слабую руку, тянется к Чанбину, и видя его борьбу, Минхо берет Феликса на руки, приближаясь к братьям. Прохладная рука, медленно согреваясь от потока крови, касается его лица, и Чанбин улыбается шире и ярче. Вокруг расцветает аромат жимолости и мороза.
— Моя любовь, — голос Феликса звучит хрипло и сухо. Слёзы бегут из его двухцветных глаз, скользя по веснушчатым щекам, растянутым в улыбке.
— Нет… — собрав последние силы, Чанбин берет ладонь младшего в свою. Облизав губы, он целует ладонь омеги. — … Мой истинный. — Не спуская глаза с лица любимого, Чанбин зовёт брата. — Чан. — Хватка старшего на его плечах становится сильнее.
— Да, Бин-а?
Улыбаясь, он ещё раз целует руку Феликса.
— Мне нужен сладкий хлеб.
