Детали

Нэнси открывает дверь своей квартиры нехотя, явно осознавая зачем это и делает и что за этим действием последует. Это — ритуал, это — традиция, и от неё хочется отказаться точно также, как и от присутствия двойника напротив, внешностью — Фрэнсиса, осанкой — Фрэнсиса, взглядом — своим собственным, эгоистично-чудовищным. — Подготовилась. Улыбка заострёнными человеческим зубами, И Нэнси пристыженно запахивает халат сильнее, позволившая себе мысль, что двойник даст ей насладиться отсутствием его компании несколько дней подряд. Закрывает дверь квартиры двойник сам, на щеколду нижнего замка, и почему-то просто смотрит, хитро и прищурившись. Нэнси становится неудобно под этим взглядом, и она уходит вглубь квартиры, привыкшая, не испытывающая сильного, сковывающего тело, напряжения. И, пожалуй, это единственная положительная черта их «отношений». Невозможно продолжать замирать в ожидании худшего: его разновидности давно уже случились с Нэнси. — Как ты хочешь в этот раз? Спрашивает она, интуитивно спускаясь пальцами к поясу, проводя по нему кончиками пальцев. Слышит шаги, чувствует тепло тела, когда двойник проходит рядом. Садится на край кровати и, опираясь на прямые руки, смотрит на неё снизу-вверх, хитро, лукаво. — Как хочу я? Спрашивает он, растягивая губы в ухмылке, а потом, Нэнси не успевает до конца осознать самое начало, видоизменяется. Постепенно и… естественно, начиная с ног, видоизменяя штаны униформы — голыми ногами, узкие мужские бедра — округлыми женскими, мужское строение — женским, кладя ногу на ногу, опираясь на постель тонкими руками, улыбаясь пухлыми губами на знакомом лице. Нэнси призывает всё своё самообладание, чтобы не вскрикнуть. Прямо перед ней сидит, хитро щуря глаза, она сама, абсолютно обнаженная.

***

— Так. Говорит двойник томными интонациями и смотрит на Нэнси, впитывая каждую её реакцию, пока сама Нэнси не может осмыслить то, что не укладывается в голове, из раза в раз скользя взглядом по до ужаса знакомым чертам лица, параметрам фигуры, ощущая, как всё её существо кричит, противясь правде. Копия внешне настолько точна, что совпадает даже расположение родинок на левом бедре и крохотный шрамик от ожога на предплечье, и это добавляет ситуации странности, ситуации абсурда. Потому что Нэнси не воспринимает свою копию, как близнеца, себя или вышедшее из зеркала отражение. Напротив неё сейчас кто-то чужой, похожий до ступора, но другой, более уверенный в себе, более симпатичный и гармоничный. Ведь Нэнси иногда самой себе кажется отвратительной, клишированной, как множество других девушек, в ней нет изюминки, нет особенности, лишь красивая миловидная внешность, привычная, искаженная собственным восприятием. Наверное, поэтому она не сразу может взять себя в руки и начать реагировать. — Иди ко мне. Почему ты застыла? Двойник подзывает её к себе кончиками пальцев, обнажает в улыбке заострённые зубы. Нэнси подходит, чувствуя, как одеревенели за время ступора ноги и как мечется сознание, беззвучно крича: «Неправильно! Неправильно! Неправильно!». Останавливается на расстоянии вытянутой руки, едва сдерживая желание вцепиться в полы халата. Вскрикивает, когда двойник берёт её за руку и тянет на себя, заставляя упасть, седлая бёдра. Двойник в её облике пахнет также, как и сама Нэнси: фруктовым шампунем и гелем для душа с нежным запахом розы. Раньше это казалось приятным, но сейчас раздражает обоняние до желания выдохнуть эту вонь обратно и вообще перестать что-либо слышать. Ощущать, ведь руки двойника — её собственные — змеями заползают под легкую ткань халата, оглаживают бёдра и сжимают, заставляя ойкнуть и скривится от секундной боли. Одна рука скользит выше, забирается под запах, касается обнаженной груди и неприятно пробегает ногтями по соску, слегка царапая его. — Мне нравится. Шепчет двойник её голосом, растягивая такие же, как у Нэнси, губы в улыбке. Грубо развязывает пояс халата и приподнимается, обхватывая этими самыми губами напряженный сосок. Нэнси вскрикивает, дергается, пытаясь вырваться, но хватка — похожими на её руками — намного крепче, хватка двойника, хватка собственника. На бёдрах, на талии, на рёбрах и вновь на бёдрах, фиксируя, удерживая. Женское островатое колено вклинивается между ног, мягко, но напористо давит на промежность. На Нэнси нет белья, посчитала излишним брать в ванную и его, и прикосновение ощущается острее, ощущается интимнее. Особенно через несколько секунд, когда, чуть приподнимаясь, коленная чашечка давит на клитор. Нэнси опускает голову, закусывая губу. Чтобы не упасть на двойника, ей приходится упираться по обе стороны от его рук, находясь на ничтожном расстоянии от чужого тела. Нэнси прячет лицо в линии выпирающей ключицы. — Такая чувствительная, такая нежная. Говорит он ласковым тоном, каким сама Нэнси говорила с маленькими племянниками или встреченными на улице собаками. Она не отвечает ему. Не видит смысла ни противиться, ни уж тем более подыгрывать, ускоряя процесс и реакции, которые двойник никогда не сдерживает. Глухо стонет, каждый раз чувствуя удовольствие, когда чужое колено неспешными движениями стимулирует её промежность. — Подаришь такую же нежность себе? Спрашивает двойник с явной улыбкой в голосе. Отстраняет её, и Нэнси перебирается на другую сторону кровати, не зная, что он затеял, но понимая, что что-то явно отвратительное. Странное. Сюрреалистичное. И правда. Двойник — абсолютно обнаженная Нэнси с лукавым блестящим взглядом и румянцем возбуждения на щеках — ползёт назад, останавливается у подушек и разводит ноги в стороны. Настолько широко, чтобы между ними поместилась… — Нет. — Да, дорогая. Иди, порадуй себя. Двойник, не отрывая от неё взгляда, скользит пальцами вдоль тела, обводит грудь, пробегает по рёбрам и останавливается у промежности, раскрывая блестящие от выступившей смазки складки. Нэнси сглатывает ком в горле. Зрелище завораживает её, как огни фуры тёмной ночью завораживают взглянувшего на них оленя. Девушка, одновременно сама Нэнси и кто-то чужой, очень сильно похожая и также сильно отличающаяся, тянет к себе, будто магнитом, откликаясь в сознании приглушенным: попробуй себя потрогай себя посмотри почувствуй Нэнси приближается, абсолютно не обращая внимание на ещё сильнее растянувшиеся в ухмылке губы. Запах её возбуждения сильный и острый, вкус — приятный и слегка кислый, реакция — восхитительнее всего остального, потому что Нэнси откликается, приподнимает бедра так интенсивно, что их приходится обхватить руками. Нэнси — отзывчивая, послушная и податливая, хоть и шипит неразборчивым шепотом слова голосом на несколько тонов грубее собственного. Касаться её приятно, целовать, обводить кончиком языка набухший клитор, слегка вбирая его в рот. Чувствовать, как слюна смешивается с соками и как сокращаются мышцы, когда, под аккомпанемент громкого полукрика-полувизга, Нэнси накрывает оргазм. Ощущать возбуждение в собственном теле, и уже тянуться к нему пальцами, неожиданно замирая от твердой хватки. — Я сама. Шепчет двойник (или Нэнси?), до ужаса красный, растрепанный и довольный. Легко толкает, заставляя лечь на спину и забирается сверху. Нэнси смотрит на неё расслабленно, как на самую красивую девушку в мире, пусть и напрягается, когда ощущает влажную головку члена у собственных половых губ. — Нет. Не так. Или стань Фрэнсисом. Пожалуйста. Просит она, находя нависшую над ней Нэнси прекрасной, её стройное тело, грудь с напряженными сосками и розы румянца на щеках. Интуитивно ждёт продолжения прикосновений, и не может сдержать улыбки, когда внутрь легко входят два пальца, сгибаясь во второй фаланге и надавливая на верхнюю стенку влагалища. Расслабленная, Нэнси не препятствует, когда мужские руки с длинными когтями обхватывают её бедра и тянут на себя. Лишь стонет, чувствуя чужую плоть расслабленными мышцами и вновь зарождающееся внизу живота наслаждение.