его мольбы остались услышаны

витражные высокие окна впускают холодный лунный свет в потемки обширной площади церкви, полной мебели для молитв и богослужения—часть света падает на нее, еле отражаясь в переливающихся деталях интерьера и рассеиваясь в коварной ночной тьме. крохотная лампада блекло освещает мелкое расстояние вокруг себя, но этого более чем достаточно, чтобы священник смог осуществить очередную ночную молитву, склонившись с ней рядом. железный звон негромкий и совсем кроткий, но этого достаточно, чтобы статично зафиксировать свет на холодной подставке для него и позволить себе высвободить руки, подняв глаза на высшие узоры окон. на стекле возвышался вытянутый силуэт, расправивший руки и позволявший громоздким копьям вбиваться в грудь со стороны сердца. голова святого склонена вниз, а веки опущены, вызволяя из сокрытых глаз хрустальные капли слез. чужая голова была увита черными прядями волос, через которые редкостно прослеживались еще светлые локоны, до сих пор не покрывшиеся сажей. левее мученика, павши ниц, находился волк с тем же предметом в груди, а меж мордой его и расслабленной ладонью фигуры, подвешенные на запястье висели весы, с приподнятой правой чашей—именно с этой стороны относительно силуэта разветвлялись языки алого пламени, переливавшиеся озлобленными выражениями лиц. тяжело выдохнув и подняв руку для крещения, мужчина опускает голову подобно силуэту, подхватывая меж пальцев золотистый крест на длинной цепи и делая несколько незамысловатых движений. он не опускает рук, лишь делая несколько шагов ближе к фреске и жмет подвеску к собственной груди, опуская глаза в близ стоящий распахнутый сборник молитв—большинство из них уже известно невиллетту наизусть, потому он, опустив веки, четко диктует обращение к святому, периодически крестясь. голос звучит спокойно, но с тем крайне уверенно и целеустремленно, что искренность слов прослеживаемо льется после каждого слова, заполняя тишь святого помещения легким туманом по полу. третье крещение значится еще одним повторением имени господне, но то становится беззвучным отчего-то, вынуждая удивленно поднять веки приподнять крест к собственному горлу. ошибся в произношении? такого быть не может. но вместо подставки для чтения священного писания, мужчину слепит резкий свет, заставивший зажмуриться и поднять руки. глаза ужасно жжет, отчего святой отец резко отшатывается назад и трет очи темным рукавом одеяний, чуть ли не падая назад. внезапно к второй руке обжигающе касаются кротко, но жар не бьет как от огня, а скорее идет терпимо, как от чашки горячего напитка, но и это пугает, заставляя опустить руки и постараться сфокусировать поплывший взгляд на нежданном госте и, скорее всего, примириться со скорой кончиной—божья кара поджидала совсем рядом. — не стоит так страшиться, — внезапно звоном звучит голос в ушах, а перед глазами наконец восстанавливается четкая картинка: высокая фигура, затемненная тенью от падающего из-за его спины света, но это не мешает заметить чужой частичной наготы и лишь тонкая белейшая ткань струится лоскутами, сначала вызывая вопросы, а потом приоткрытый от удивления рот — впервые столь счастлив я встрече со смертным. изволишь? — фигура тянет руку вперед, на что невиллетт вновь внезапно для себя делает шаг назад, шепотом повторяя вопросительно последнюю произнесенную строчку молитвы. в ответ лишь уверенный кивок и такой же шаг назад, зеркалящий действие священника. внезапно язык прилип к небу, а в голове всплыл туман, мешавший не то, что думать, а заставивший забыть все молитвы, до этого момента ровной стопкой лежавшие в голове, ныне—парящие и смешанные, лишь в виде крохотных обрывков. ощущалось бушующее чувство в груди, невероятно мешавшее дышать, но с тем какая-то горсть здравого разума оставалась действующей, заставив священника опустив покорно голову пасть на колени и спрятать руки на них же, скрывая те за стекающими по плечам черными тканями головного убора и пачкая подол формы. свет внезапно опустился вслед за невиллеттом, а фигура села в той же позе напротив, единственным различием оставляя все еще смотряющую сверху вниз голову. — не прячь столь чистый лик, милейший.. аль есть какой-то грех, который неизвестен мне поныне? — ответа не следует, лишь светлые глаза скромно взирают из-за выскользнувшей и спавшей от резких движений челки. картина вызывает на лице святого улыбку, которую видно по ямочкам на щеках, на которые чудесным образом переливается свет сзади. он поднимает руку, костяшкой подначивая поднять голову и сровнять уровень глаз, чему монах перечить не в силах и, продолжая молчать, заглядывает в чужие переблескивающие в свете лампады глаза, что схожи с летним чистым небом. ладонь в перчатке поднялась с шорохом по груди вверх, рефлекторно сжимая крест для душевного покоя, вторая тоже потянулась вверх, однако теперь по направлению предмету поклонений, плавно перемещаясь по воздуху вокруг него, но все равно избегая любых прикосновений. ладонь перехватывают, прижимая к тонкой ткани на левой грудине и ласково гладя тыльную сторону руки, с очередным желанием подарить ощущение активности организма, осознание того, что они друг другу подобны. если бы кто-нибудь когда-либо сказал невиллетту до этого, что ему придется встретиться с самим богом, да еще и в сей обстановке, то он бы мало того, что не поверил, более того—призвал бы столь большого любителя поболтать глупостей извиняться перед иконой и замаливать столь сквернословие. но теперь он смотрит в чужие спокойные глаза, видит слишком яркий свет луны в эту ночь, ощущает чужое сердцебиение прямо под собственной рукой и не может возжелать, чтобы это прекратилось. дыхание предательски учащается, а веки тяжелеют; еще немного и в глазах начнет темнеть. но не успевает священник и подумать о плохом самочувствии, как мгновенно хватив за крайнюю ткань головного убора, святой стягивает его с чужой головы, той же рукой проводя по серебряным рекам волос на груди и зарываясь пальцами между локонами. он глазами смеряет белые прядки, притягивая к своему лицу несколько, сжатых меж пальцев, и целует их самыми устами, при этом пряча собственный рот за пальцами, а глаза—в чужом взгляде. святой отец уводит взгляд на лампаду, наблюдая за тем, как она догорает. он поджимает губы и сглатывает тугую слюну, получая на собственные действия тяжелый вздох. но даже с этим он все еще не смеет посмотреть в сторону всевышнего, пускай и с трудом удерживая себя от этого. — взгляни, прошу. горестно мне знать, что тебе не по душе очи свои на мне водержать, — святой усомненно поворачивает голову в профиль, задумчиво смотря в пол и в скорое мгновение он поднимаетмя с места, разворачиваясь спиной к священнику и делает пару мелких шагов к окну, босыми ногами тихо ступая по мрамору. чужая спина резко обрамляется формой пары широких крыльев, перья которых слабо переливаются белесым светом в лунных лучах. сами крылья плавно раскрываются, нежась в слабом ласковом естественном свете, демонстрируя не идеальный белый цвет, а обрамленные темным пепельным оттенком их края. по телу пробежалась дрожь, когда крылья пали на полы, расстянувшись огромным подолом и почти дотянувшись до самых колен монаха. — молю, постойте, — мужчина бросает тихую просьбу, которая оказалась еле слышна, но с тем была замечена, заставив оппонента мелькнуть переливчатой иллюзией с правой стороны. чужое крыло внезапно падает тяжело на плечо, треплящими медленными движениями водя до локтя и обратно. невиллетт поднимается, а святой помогает пернатой опорой, наблюдая с ним на пару за картиной, развернувшимся перед ними. они оба смотрят в одну и ту же точку, но внимание заостряют за разном: пока священник внезапно для себя замечает ранее незаметную улыбку на чужом сложенном из осколков стекла лице, ризли смотрит на луну, собственными глазами заставляя ту светиться ярче, чтобы и глаза монаха светились больше. — ты согласен? — да, — бархатом окутали спину огромные крылья, и она тут же отдала гудением. чужая ладонь прилипла к щеке, мгновенно вызывая под ней, меж пальцев и тонкой светлой кожей, цветение алых бутонов и жар, лепестки которых секундно опадали и оставляли на щеках лишь алые разводы. — рай встретит тебя с превеликим удовольствием.