В одну реку

      Суна стоит на террасе и смотрит на Босфор. Вечереет. С севера набегают грозовые тучи. Близится дождь. И мысли Суны такие же мрачные, как это небо, и такие же хлесткие, как грозовые потоки. Она думает об ультиматуме, поставленном ей мужем. Ей стыдно, что он, как нашкодившего котенка, ткнул ее в факт того, что она не может ни забыть, ни отпустить первую любовь. Что на словах она сделала свой выбор и отреклась от Абидина, но на деле... На деле все, что касается Абидина, все еще задевает ее. Что ради другой, которую он не любит и не ценит, Абидин сделал то, чего не сделал ради нее, Суны. Что все его слова, все обещания, данные Суне, оказались ветром над Босфором. И что его хваленой любви, кажется, и вовсе никогда не существовало. Что чувствует сама Суна? Обиду. Гнев. Зависть. Но чувствует ли она все еще любовь?       Из дома неслышно выходит Кайя. О его появлении Суна, погруженная в свои мысли, узнает только, когда на ее плечи опускается плед.       – Замерзнешь, – констатируя очевидное, произносит Кайя.       Суна кутается в плед, смотрит на мужа. Взгляд Кайи же устремлен мимо нее на пролив.       – Ты ведь понимаешь, что сам он никогда не уйдет? – спрашивает она, продолжая разговор, начатый в комнате. – И Ферит его никогда не уволит?       Кайя молчит и все так же смотрит на Босфор.       Суна вздыхает: все он понимает. И намеренно предлагает ей этот выбор без выбора: попытаться спасти их брак или остаться и быть рядом с сестрой и мамой. Не для того она глотала обиду от его измены, не для того ходила разбираться с Пелин, чтобы сейчас отступить.       – Надеюсь, ты хотя бы не думаешь привести меня в ту квартиру, где жила твоя любовница?       Кайя отворачивается от пролива и теперь с удивлением смотрит на нее. Кажется, он не ожидал, что она так быстро примет решение.       – И в мыслях не было.       – Хорошо, – отвечает Суна, и теперь ее черед отворачиваться и смотреть на Босфор.       – Хорошо?       – Хорошо, – снова повторяет Суна. Боковым зрением она видит, как Кайя в недоумении смотрит на нее. Он явно не ожидал такого ответа.       – Ты сам сказал: ни твоих бывших, ни моих. Только ты. Только я. С нового листа. На новом месте. Так?       – Так, – соглашается он.       – Хорошо, – в третий раз повторяет Суна. – Только предупреди меня, когда нужно быть готовой: мне нужно будет собрать вещи.       – Что, и даже спорить не будешь? Давить на то, что Сейран и твоя мать остаются тут?       – Нет, не буду. – Теперь Суна внимательно смотрит на Кайю, надеясь, что он услышит и поймет ее правильно. – Ты муж. Ты принял решение, что не хочешь жить под одной крышей с моим бывшим. Что мы уходим из этого дома. Я там, где мой муж, Кайя.       Кайя вздыхает:       – Суна...       – Подожди, я не закончила. Тогда, на окне в нашей спальне, ты сказал, что якобы стал важен для меня, только когда отказался. Но если бы ты не был важен, стала бы я принимать твою руку? Стала бы просить о втором шансе для нас? Переступив через свою гордость, пошла бы к Пелин? Я не знаю, как еще показать тебе, что ты ошибаешься. Ты принял решение. Хорошо. Будет так, как ты решил. В конце концов, мы не на край света уезжаем. Да и телефоны есть.       – Что, и жалеть не будешь?       – Буду. Скучать буду, – уверенно произносит Суна. – Они моя семья. Но и ты – тоже моя семья. Они могут позаботиться друг о друге...       Окончание фразы остается повисать в воздухе, когда Суна протягивает руку и убирает с глаз Кайи отросшую прядь. Завороженный, он следит за ее действиями, за тем, как она отнимает руку и прячет ее за спину, как облизывает губы. Где-то рядом ударяет молния, слышится гром. Кажется, и воздух между ними пропитан электричеством, что еще чуть-чуть и будет виден разряд.       – Поговоришь с дедушкой? – отчего-то шепчет Суна и еще сильнее кусает губы.       – Поговорю, – кивает Кайя. – И найду квартиру. Мы снимем ту, которая понравится тебе.       – Хорошо.       Суна не может сказать, кто из них первым тянется к другому за поцелуем. Но одно она может сказать наверняка – она убьет Карлоса. Потому что именно в тот момент, когда их губы готовы были встретиться, он появляется на террасе, чтобы объявить – к ужину ждут только их.       Суна почти спит, когда ночью в комнату, крадучись, приходит Кайя.       – Я думала, ты совсем дорогу сюда забыл.       – Прости, я не хотел тебя разбудить.       Он проходит в спальню, в нерешительности замирает посередине комнаты, переводит взгляд с кровати на диван и обратно и останавливается, глядя на Суну.       – Почему вдруг вспомнил? – продолжает допытываться она, пристально глядя на него в ответ.       Кайя передергивает плечами, ерошит волосы на затылке.       – Твой муж не должен спать в другой комнате, разве нет?       – В чужой кровати он не должен спать, – ворчит Суна. – Иди сюда.       Кайя забирается под одеяло, устраивается на боку так, чтобы видеть лицо Суны.       – А моя жена разве может спать в чужой кровати?       – Технически, кровать в моей спальне в доме моего отца – это тоже моя кровать, – парирует Суна. – Но ты прав. Touché.       – Все еще злишься?       – Нет.       – Тогда почему ты играешь со мной в примерную жену? – спрашивает Кайя, мягко касаясь пальцами ее щеки.       Суна тянется за этой лаской, тянется к самому Кайе и, наконец, оказавшись в его объятиях, позволяет себе расслабиться.       – Злюсь, – признается она куда-то ему в грудь.       – Из-за Пелин и Пырыл? – продолжает допытываться он, гладя Суну по спине.       – Да. Нет, – все так же куда-то в его грудь отвечает Суна. – Я боюсь.       – Чего? – он теснее прижимает ее к своей груди, словно говоря, что с ним ей бояться нечего.       – Неизвестности. – Суна поднимает голову и говорит теперь, глядя ему в лицо. – Понимаешь, в этом доме только ложь и обман. Ты знаешь это и ничего другого не ждешь. Здесь кругом враги – и мы против них. А там? Что с нами будет там?       – Будет то, что мы сами для себя построим, – отвечает он, целуя ее в лоб.       – А если мы не справимся?       – Справимся. В ком из нас ты сомневаешься? Во мне?       – В себе, – вздыхает Суна. – Я всегда все порчу. Я и на нашу-то помолвку кофе только со второй попытки донесла.       – Ах, вот оно что! – мягко смеется Кайя. – Суна-со-второго-раза! Тогда все понятно!       – Что тебе понятно?! – Суна злится, что он смеется над ее страхами.       – Это твой второй брак, а я – твой второй муж. Вторая попытка просто обречена на успех.       – Не к ночи будь помянута первая, – вздыхает Суна.       – Прости. Я всего лишь хотел тебя рассмешить. Шутка дурацкая.       – Несмешная, да. – Суна снова прячет голову у него на груди, и Кайя перекатывается на спину так, чтобы Суне было удобнее на нем лежать.       – Не хочешь рассказать?       – Нет.       – Потому что он твой бывший?       – Потому что я надеюсь никогда больше с ним не встречаться.       Кайя крепче прижимает Суну к себе.       – Значит, не встретишься. Спи.       – Не могу. Только я закрываю глаза, и мне снится Акын с головой барана на плечах, который гонится то за мной, то за Сейран.       – Акын мертв, – убежденно произносит Кайя. – Я никому не позволю тебя обидеть. Хорошо?       – Хорошо, – соглашается Суна и позволяет себе поверить его словам, довериться ему. Кайя – единственный человек в ее жизни, который верен слову, данному Суне, – быть с ней до самого конца.       Следующие несколько дней проходят в поисках подходящих вариантов жилья: Суна согласна на любой, Кайю не устраивает ни один. И пока он ищет квартиру своей мечты, она покупает приданое. Ни в первом браке, ни во втором отец не дал за ней ничего. Ничего не принесла она в дом мужа из родительского дома: ни клочка ткани, ни осколка тарелки, ни обломка старого табурета. Ничего не дал за ней отец, только брал – всего и побольше, продать да повыгодней, полагая, что в доме богатого мужа Суне не нужно ничего своего – она идет на все готовое, там все уже есть. И самое большое счастье, самая большая удача Суны, в которой она тайком признавалась себе на утро после брачной ночи, пока муж еще спал, что Кайя не Саффет. Что Кайю она выбрала. Сама. И оттого именно ради него, ради их семьи Суне хотелось иметь свое – свои простыни, свои одеяла и трижды неладные кофейные чашки – тоже свои. И если Кайя и видел в выписке ее банковских операций суммы, потраченные в магазинах для дома, то ничего не говорил.       Они обсуждают один из вариантов квартиры, кажущийся Кайе тем самым, когда выходят к ужину. Вся семья собралась в гостиной, включая приехавшего навестить дочерей Казыма, и ждут только их и Халиса-агу с тетей Хаттуч. Со второго этажа спускается Ифакат. Она все еще собирает свои вещи и никак не соберет их, но хозяин дома непреклонен – Ифакат указано на дверь и не велено возвращаться. К столу ее не приглашают. Ифакат злится. И ищет виновного в том, что в доме, который считала своим собственным, она стала нежеланной гостьей.       – А вот и наша сладкая парочка – гусь и гагарочка, – ядовито произносит Ифакат, обращаясь к Суне и Кайе. – Какая ирония – меня гонят из дома и из семьи, которым я посвятила всю свою жизнь, за одну случайную ошибку, за единственный момент моей слабости, тогда как эти двое с самого начала потешались над нами и ни в грош не ставили ни эту семью, ни свое место в ней.       – Ифакат-ханым! – предупреждающе произносит Кайя, становясь между ней и Суной, закрывая Суну своей спиной.       – Так ли уж единственную? – в тон Ифакат ядовито произносит Гюльгюн.       На периферии зрения Суна видит, как из кухни в столовую с супницей в руках поднимается Айшен, а через широкие распашные двери в дом входит Абидин.       – Что вы имеете в виду, Ифакат-ханым? – требует Казым. – Объяснитесь!       – Только то, дорогой Казым-бей, – сладкоречиво вещает Ифакат, – что этот «гусь» не гнушался прелюбодействовать с бывшей любовницей своего кузена, всем нам прекрасно известной.       Суна вцепляется одной рукой в руку мужа, другой – гладит по сведенной от напряжения спине. И шепчет:       – Тише, Кайя. Пожалуйста. Она специально тебя провоцирует. Не ведись.       – Но кого в этой семье удивишь прелюбодеянием? Не так ли, Орхан? – продолжает лить свой яд Ифакат. – Другое дело – невестки этой семьи. Вдовые ли. Да, Асуман? Новые ли. Да, Суна?       Спина Кайи под ладонью Суны совсем каменеет.       – Вы на что намекаете?! – взрывается Казым.       – Ох, – притворно вздыхает Ифакат, – я ни на что не намекаю, дорогой Казым-ага. Я прямо говорю. Ваша дочь, вот эта самая «гагарочка», тихий омут, в котором водятся черти, – указующий наманикюренный перст направлен на Суну, – и до свадьбы, и после нее бегала на тайные свидания на заднем дворе к нашему водителю Абидину.       В наступившей мгновенной тишине в комнату входят Халис и Хаттуч. Со сдавленным вскриком роняет супницу на пол и разливает содержимое по полу Айшен. Подскакивает со своего места, словно чертик, выскочивший из табакерки, Казым. Делает шаг вперед к Ифакат Кайя, которого по-прежнему держит за руку и не отпускает Суна. И только Абидин остается недвижим на том же самом месте возле дверей.       – Что здесь происходит? – грозно произносит Халис.       – Повторите, что вы сейчас сказали?! – на грани крика требует Казым.       – Я говорю, что у нашей тихони Суны, – елейно отвечает им обоим Ифакат, – до свадьбы был роман с водителем, с Абидином.       Указующий перст и взгляды всех присутствующих теперь направлены на него. Абидин застыл каменным изваянием и только одного взгляда он ищет – но не Суны, нет. Он ищет взгляда Ферита. Ферита, который поднимается с дивана и направляется к застывшей посреди холла группе.       – Я говорю, – продолжает между тем Ифакат, – что ни этот роман, ни их тайные свидания не прекратились и после свадьбы.       – Это правда, Суна?! – раненым нарвалом взвывает Халис.       – Дедушка, – вмешивается Кайя, за спиной которого Суна замерла ни жива, ни мертва, – это не касается никого из присутствующих, только меня и Суны.       – Не лезь! – все так же нарвалом ревет Халис. – Я задал вопрос!       Кайя делает шаг в сторону, полностью заслоняя Суну от деда.       Со всех ног в их сторону спешит Казым, горящий праведным гневом и желанием призвать непутевую дочь к ответу.       – Скажи им, сестра! Скажи, что это неправда! – подает голос Сейран.       И только Абидин по-прежнему хранит молчание и каменным истуканом стоит возле дверей.       – Дедушка, я еще раз повторяю: это касается только меня и Суны, – твердо произносит Кайя, и теперь его черед держать и не отпускать ее дрожащую ладонь.       – Молчи, щенок! – зло бросает Халис и замахивается на Кайю, чтобы дать ему пощечину. – Не с тобой разговариваю!       Кайя перехватывает руку деда и взрывается:       – Никому! Никому я не позволю поднять руку ни на меня, ни на мою жену!       Ферит вклинивается между Кайей и дедом. Позади Халиса маячит верный Латиф, готовый тоже вмешаться, если потребуется. Все, на что хватает перепуганной Суны, – это шептать бессвязно мужу: «Пожалуйста, Кайя, не надо! Пожалуйста!» Именно ее дрожащий голос и отсутствующий взгляд приводят Кайю в чувство, когда он оборачивается проверить, как она. Кайя только крепче берет ее за руку и говорит теперь, обращаясь к одной лишь Суне:       – Пойдем. Мы уходим.       И взяв только верхнюю одежду и документы, они направляются к широким распашным дверям. Мимо застывшего печальной статуей Абидина, не удостоенного ни одного больше взгляда с их стороны.