Первая стадия любви

–Да сойдитесь вы уже. – устало бормочет Се Лянь, уткнувшись лицом в локти. Хуже, чем иметь двух вспыльчивых и немного резких друзей, один из которых имеет страшные проблемы с доверием, может быть только иметь двух вспыльчивых, немного резких и влюблённых друг в друга друзей, которые не могут сойтись каждый раз по какой-то абсолютно дурацкой причине. –Ты не понимаешь, как я с таким буду встречаться? Если я соглашусь, то он уже через пару месяцев найдет мне замену! – с возмущением заявляет Му Цин, сидя на небольшой кухоньке в квартире Се Ляня. По мнению Се Ляня, эмоции и обвинения тут совершеннейшим образом не обоснованы. –Му Цин, скажи мне честно, ты хоть раз видел Фэн Синя с кем-то? А подкатывающим видел? – уточняет Се Лянь, чуть поднимая голову. Если быть до конца честным, то от этих бесконечных стычек, достойных полноценной военной кампании по захвату другого он уже порядком подустал. Хочется просто спросить, а за что вы, собственно, так отчаянно воюете? За то, чтобы не самому предлагать встречаться? За то, чтобы показать другому, насколько он слабее и дурнее? Тогда смысл в отношениях, если другому хочется сделать не лучше, а хуже? Се Лянь потерялся в этом всём ещё на моменте, когда Му Цин впервые плюхнулся перед ним за столом в квартире, принадлежащей Хуа Чену и самому Се Ляню и начал вываливать абсолютно весь свой поток сознания, в котором “Фэн Синь” звучало чуть ли не в каждом предложении. Се Лянь плохо помнит, чем всё там начиналось и заканчивалось, помнит только, что по очень важному и значимому мнению Му Цина, Фэн Синь является конченным дураком, дурнем, беспросветно тупым, так ещё и целоваться смеет как боженька и выглядеть тоже как боженька (“даже губы его терпеть не могу, как вообще можно ходить с такими губами, которые хочется постоянно целовать…” и дальше следует настолько подробное описание губ Фэн Синя, что Се Ляню кажется, что это нанесло ему уже непоправимый моральный ущерб), кроме того, Фэн Синь ещё смеет подкатывать к Му Цину не только гадкими словечками, значения которых самому Му Цину по ночам спать не дают и заставляют вновь и вновь заливаться румянцем (на этом моменте Се Лянь машет руками, мол, правда, спасибо, я не хочу их знать, можешь не утруждать себя перечислять их все, мой дорогой друг), а вдобавок ещё и сам такой весь обходительный, забирает Му Цина с работы, целует на прощание, готовит (“сносьненько, я бы сделал лучше, но пусть сам попыхтит за плитой”) и ещё и не делает ничего, что могло бы заставить самого Му Цина почувствовать себя плохо, ну “согласись, жесть какая-то? Как вообще так можно?”. Се Лянь соглашается, потому что спорить с Му Цином в таком состоянии – всё равно, что в пороховую бочку спичку кинуть. В душе самого Му Цина – полный раздрай. Готовность лезть на стену от возбуждения стоит Фэн Синю лишь появиться, причем уже не важно в одежде или без (всякое бывает, если вы два самых настоящих и крепких друга детства, которые видели друг друга во всех состояниях), совмещенная с “он же мой друг, как же так?” и присыпанная многолетними наикошмарнейшими подколами и собственной тревогой заставляют Му Цина раз за разом приходить к Се Ляню в попытке вообще понять, а что же у него самого в голове-то происходит. Се Лянь каждый раз честно выслушивает, говорит, что всё ок и это просто влюбленность, так с людьми бывает и это нормально, это не состояние животного отупения, Му Цин не умрет и даже не пострадает, если проявит немного встречных чувств. Му Цин каждый раз вздыхает, говорит простое “наверное, ты прав”, а затем (в зависимости от времени и наличия Хуа Чена дома) либо начинает с “я просто не понимаю…” или “спасибо, я пойду”. На любой из этих ответом Се Лянь лишь вновь тяжело вздыхает, потому что знает, что в ближайшую пару дней ему светит сначала психотерапевтическая сессия с Фэн Синем, где психотерапевтом будет сам Се Лянь, а затем ещё одна психотерапевтическая сессия, где психотерапевтом уже для Се Ляня будет Хуа Чен. Фэн Синь не злится – сразу видно, кто стресс сливает не на Се Ляня, а в тренажерном зале. Он медленно берет чашку с горячим чаем, также медленно отпивает, а затем просто спрашивает короткое “что мне делать?”, и Се Лянь отвечает такое же короткое “ждать и любить?”. Самый юмор ситуации уже по мнению Хуа Чена заключается в том, что и Му Цин, и Фэн Синь знают, что оба ходят к Се Ляню не просто в гости потусить и поделиться чем-то там с работы, а обсудить вполне себе конкретных людей, то есть друг дружку. –Мне кажется, именно ты двигаешь их отношения. – однажды произносит Хуа Чен, и Се Лянь не может не согласиться с подобным убеждением, не после того, как однажды Фэн Синь, весьма захмелевший после выпитого им вина, с некоторой горечью в голосе произнес “знаешь, я бы всё отдал, лишь бы он, наконец, сбросил с себя эту ядовитую колкость и просто доверился мне так, как он это делает с тобой”. Фэн Синь никогда про это не вспоминает, и ни разу не подал виду, что этот диалог вообще состоялся, но Се Ляня это цепляет. Цепляет за самое живое, заставляет сердце сжиматься за чужие отношениях, решение которым только в том, чтобы Му Цин, наконец, отпустил свою колкость и ежистость, открылся хотя бы чуть-чуть и, наконец, перестал думать, что каждое действие другого направлено на то, чтобы лишь задеть и унизить его, даже если подобного уже и в помине нет. И всё, как и всегда, решает одна простая маленькая случайность. Му Цин решает заглянуть к Се Ляню не по расписанию. Когда входная дверь открывается, Му Цин видит хмурого Хуа Чена, которому эта драма, разворачивающаяся на сцене, состоящей из его кухни, уже порядком поднадоела. На его лице явно отображается желание никого не пускать, но, видимо, ради своего ненаглядного он всё-таки отходит пропускает Му Цина в квартиру. Последний закрывает за собой дверь, а затем слышит с кухни два голоса и застывает как вкопанный. Разум выхватывает обрывки фраз, большая часть которых, несомненно, принадлежат Фэн Синю. –Да я уже не могу так. – очень резко и отчетливо слышится с кухни. –Понимаешь, когда всё, что тебе хочется – оттрахать его в каждом углу собственной квартиры, а он сбегает, едва я проявляю хотя бы что-то, я чувствую, как руки опускаются. Я стараюсь, но чем больше я стараюсь, тем, кажется, хуже становится. Я уже совсем ничего не понимаю. Му Цин чувствует, как его словно током прошибает от этой тирады, сказанной не ему и абсолютно искренне. Он чувствует на себе вопросительный взгляд, поднимает глаза. Хуа Чен смотрит пристально, как будто спрашивает “ну что, всё понятно? Может, пойдете отсюда оба?”. Му Цин хмурится, и чувствует, как впервые в своей жизни решается не бежать, а попробовать предпринять что-то в ответ. Он скидывает кроссовки, почти крадучись следует на кухню. Фэн Синь сидит на том месте, где обычно устраивается сам Му Цин, то есть спиной к коридору, так что прежде, чем заметить неладное, он успевает выдать ещё одну полноценную речь о том, какие у Му Цина потрясающие глаза и губы, какие у него шикарные руки, как прекрасно он выглядел бы даже в мешке из-под картошки и как хочется его взять за его невероятнейшие наикрасивейшие длинные смоляные волосы и то ли расчесать их, часами наслаждаясь подобным контактом, то ли намотать на кулак, притягивая к себе и целуя-целуя-целуя. Му Цин чувствует, как от подобных речей мозг рисует совершенно красочные картины, от которых уже ему самому хочется попросту завыть. Лицо медленно, но верно покрывается не просто бледным “румянцем обыкновенным”, а прямо-таки заливает алым цветом, сползающим со щёк на уши и шею. Наконец, его присутствие оказывается замечено Се Лянем. Он явно едва удерживается от смеха, думая о том, какое же воздействие оказали на Му Цина сказанные Фэн Синем только что речи. –Фэн Синь… – тихо прерывает его Се Лянь, переводя взгляд на говорящего в попытке приостановить поток влюбленного в Му Цина сознания. Получается плохо, зато у Му Цина в голове появляется идея. Он прикладывает в губам палец, намекая Се Ляню, чтобы тот больше ничего не говорил, а затем тихо сокращает расстояние между ним и Фэн Синем. Фэн Синь ощутимо вздрагивает, когда чувствует чужие ладони на собственных плечах, резко оборачивается. –Му Цин? – немного глупо спрашивает он. В мутном пьяном взгляде проносится осознание, что он только что наговорил, и вид у Фэн Синя становится такой, будто он готов даже к самой жестокой казни, которую могло придумать человечество. Му Цин колеблется буквально пару секунд, а затем принимает самое простое и самое действенное решение. Он просто целует Фэн Синя. Последний замирает, ни отталкивая Му Цина, ни отвечая на поцелуй. На ошарашенном лице медленно начинает появляться осознание и понимание происходящего. Фэн Синь расслабляется, прикрывает глаза и позволяет Му Цину вести, пока тот сам не отстраняется. –Знаешь, нам есть что обсудить. – произносит Му Цин. –Пожалуйста, уже не на нашей кухне. – отзывается возникший тут же непонятно в какой момент Хуа Чен. Му Цин лишь ухмыляется, а затем чуть ли не впервые в своей жизни отчебучивает что-то настолько плоское и пошлое, что Фэн Синь потом будет ещё несколько недель хихикать и вгонять Му Цина этим в краску. –Полагаю, нам понадобятся пара ночей и кровать, чтобы всё на сто процентов решить. – произносит Сюаньчжэнь, выпрямляясь, но всё ещё не убирая руки от Фэн Синя. Се Лянь чувствует, как его уже недевственные, но способные всё также профессионально смущаться уши краснеют. –Оу. – Фэн Синь выглядит так, как будто чтобы полностью осмыслить это довольно недвусмысленное предложение потрахаться ему требуются особое время и силы. –Да, согласен, тогда нам пора выдвигаться, чтобы успеть до начала ночи? – пьяный мозг не находит ничего лучше, чем дошутить подобным образом. –Да, милый. – кивает Му Цин. Румянец, полученный ещё в коридоре от красочных описания сцен с волосами получает подкрепление. Фэн Синь конкретно так подвисает на слове “милый”, но делает честную попытку подняться, почти сразу падая в объятия Му Цина. Он почти выволакивает Фэн Синя в коридор, помогает обуться (“мне кажется, если он сам сейчас будет завязывать себе шнурки, то мы никогда от вас не уйдём” – коротко комментирует свои действия Му Цин). Хуа Чен на это лишь тихонько посмеивается. На его лице отображается абсолютное довольство двумя фактам: во-первых, кажется, они с Се Лянем наконец-то остаются вдвоём, во-вторых, кажется, эти двое смогут справиться уже без помощи Се Ляня каждую секунду, и это не может не радовать. –Кажется, у них всё налаживается. – вслух заявляет Хуа Чен, едва дверь за парочкой закрывается. Се Лянь слабо улыбается, на лице проступает усталость от этих нескончаемых скандалов. Для себя он уже давно понял, что вот такие отношения терпеть бы не смог. –Я надеюсь на это. Они могли бы уже, наверное, полгода встречаться, если бы Му Цин просто смог немного преодолеть свои беспокойство и недоверие. – со вздохом сожаления произносит Се Лянь. –Главное, чтобы сошлись, а то, гэгэ, ты не представляешь, как я устал от этой бесконечной драмы, разворачивающейся на нашей кухне! – Хуа Чену недостаёт только руки к небу возвести для создания ещё большего трагизма. –О, мой бедный-бедный Сань Лан, я действительно давно не уделял тебе должного внимания. Гэгэ постарается это исправить. – слова Се Ляня звучат с легкой иронией, соответствующей градусу иронии в словах Хуа Чена, а улыбка из вымученной становится более искренней. Он осторожно берет юношу за руку, в затем уводит в сторону общей спальни. –Может, твой нерадивый гэгэ как-то может загладить эту оплошность? Во взгляде Хуа Чена моментально вспыхивает огонечек озорства. –Конечно может! О чём речь, гэгэ, о чём речь. Се Лянь лишь смущенно улыбается. Следующие несколько дней, как, впрочем, и у уже небезызвестной парочки, проходят в тишине, покое и кровати.