Ненавистное тело

      Говоря откровенно и исключительно честно, Дотторе терпеть не мог Одиннадцатого Предвестника. Доктору тот напоминал тех самых детей из «Дома Очага», которые совершенно ничего особенного собой не представляли, но спокойно могли навести бессмысленного, никому ненужного шума, который устранялся им по щелчку пальцев.       Он не понимал, почему Арлекино видела в этом взбалмошном мальчишке хоть какой-то возможный потенциал. Хотя, в её мысли Второй Предвестник в принципе не трудился особо вникать, собственными глазами видя, как новая Слуга, получив титул, упускает возможность прекрасного сотрудничества, так что судить её странное отношение он и вовсе не решался. Уверенности в том, что бывший Четвёртый Предвестник была бы на его стороне, Доктор тоже не лелеял, оставляя подобные мысли.       Пытаться понимать своих «коллег», с которыми у Дотторе кардинально разнилось не только мировоззрение, но и методы ведения абсолютно любых дел, было равносильно тому, чтобы проводить едва ли не все собственные эксперименты на самом же себе. Предвзятое отношение должно было распространяться не только на них самих, но и на их мнение, которое Доктор выслушивал, понимал, но не принимал и не ценил от слова совсем.       И всё же, каждый раз Дотторе невольно возвращался к мыслям, высказанным, пожалуй, самым благопристойным и разумным из всех Предвестников — Пульчинеллой. Что же такого мог видеть в этом мальчишке даже он? Доктору казалось, что в Тарталье, носящем титул Чайльда, не было ровным счётом ничего примечательного, за что тот, собственно, и удостоился лишь одиннадцатого места, замыкающего всю иерархию.       Однако, возвращаясь к этим мыслям, беспощадно занимающим и так ограниченное свободное время Доктора, он невольно всё больше позволял им овладевать собой, действительно заставляя задумываться над столь сильно мучающим его вопросом. Дотторе коротко посмеивался, перебирая в голове все возможные варианты — один изощрённее другого.       Если уж так подумать, Доктор определённо мог отыскать в Одиннадцатом Предвестнике что-то интересное, найти ему толковое применение. В качестве вполне неплохого материала для исследований, к примеру.       Облюбованное здоровое молодое тело, хранящее в себе уйму сил, с каждым разом всё сильнее привлекало Доктора. Он вполне в самых ярких красках мог представить, как раскладывает мальчишку на исследовательском столе, взглядом изучая стройные, подтянутые изгибы, испестрённые шрамами былых сражений. Разглядывать те было одно удовольствие, ведь каждый след таил в себе запечатлённое воспоминание того, что успело пережить тело Одиннадцатого Предвестника. И к удивлению Доктора даже после всех тех испытаний, что неугасающим воспоминанием таили в себе эти шрамы, мальчишка оставался невредим.       Как много тот мог выдержать? Столь крепкое тело наверняка было сильнее бесполезных детей, испускающих дух после всего нескольких экспериментов, или больных элеазаром, не способных принять внутри себя новую силу.       В отличие от них Одиннадцатый Предвестник был способен и на то, и на другое. А Доктор, в свою очередь, доведись ему воплотить свои мысли в жизнь, испробовал бы на нём всё.       Дотторе никогда не ценил бессмысленное насилие, вызывающее лишь отклик какого-то нездорового удовольствия и блаженства, но в случае с этим мальчишкой был бы не прочь посмотреть, как тот будет кричать, надрывая тонкие голосовые связки, умоляя Второго Предвестника остановиться. И ведь Доктор знал, что подобного Аякс бы себе не позволил — слишком горд был для этого. Ему пришлось бы довольствоваться стиснутыми до боли зубами, напряженно играющими желваками, да искусанными в кровь губами, плотно сжатыми до самого конца: пока изощрённая «пытка» Второго Предвестника не окончилась бы, так и не позволив тому получить это нездоровое удовольствие…       Да, Дотторе определённо желал бы взглянуть сколько бы выдержало это тело, порой превосходящее любые возможности обычного человека. Узнать все его пределы, доступные Аяксу на данный момент.       И вместе с тем приходила та нездоровая жажда, безумное желание взглянуть на то, как с этих искусанных губ сорвутся рваные крики, почти переходящие в отчаянные болезненные стоны, а пальцы будут с силой вжиматься в поверхность стола, оставляя ногтями неровные следы, подобно шрамам, что способны были запечатлеть воспоминания об исследованиях.       Всё это — каждая подобная мысль — ощущалось как странная больная фантазия, от которой самому Дотторе становилось тошно, почти мерзко. Нервные смешки сами слетали с губ, вынуждая плечи подрагивать, заходясь в прерывистом хохоте.       Странное осознание постепенно приходило в голову Доктора, вынуждая в отвращении кривить губы, поддаваясь немыслимой злобе. Неужели именно этим и был так хорош Одиннадцатый Предвестник? Давно превзошедший способности обычных людей, узнавший собственный лимит, он стоял почти наравне с остальными Предвестниками, почти походя на идеал Дотторе, который тот так жаждал отыскать, раз за разом проваливаясь в собственных экспериментах.       Великолепно. Безусловно великолепно.       Именно это так долго искал Доктор. И теперь — он готов был кусать губы от досады — желаемое было ему недоступно. Если бы их не разделяли несколько номеров, если бы Дотторе мог просто наплевать на иерархию и все эти чёртовы титулы, он бы воплотил в жизнь всю ту больную фантазию, что поветрием захватила все его мысли.       Но раз за разом он медлил, позволяя этим фантазиям вспыхивать в его разуме лишь когда перед глазами появлялось тело ненавистного ему Одиннадцатого Предвестника…