Миллисента или сватовство генерального конструктора

Он поздоровался – вежливо, но слегка тараторя, извинился за опоздание, сославшись без подробностей на неожиданно застигший его врасплох важный звонок из Главного квартирмейстерства. Она кивнула, пригласила присаживаться. Два человека смотрели друг на друга, но в действительности были столь погружены в себя, что не замечали, как долго уже длится пауза. Он думал о том, что начал удачно – от некоей беседы с генералом Грэем можно плавно перейти к срочной переброске обратно под Нариту, затем развить мысль. Однако на практике цепь не желала разматываться, сознание так вцепилось в первую маленькую, но совершенно нежданную радость, что раз за разом по кругу возвращалось к ней же. Да, ты неплохо, осмысленно начал. Продолжишь – как? …А что там Ланселот? Наверное, к моменту его возвращения вокруг найтмера соберется изрядная толпа любопытных зевак. Придётся ему… А вдруг сегодняшняя встреча – это «приятный сюрприз», и всё уже готово!? Сейчас прозвучит: знаешь, давай поженимся прямо сейчас? Приглашён священник, заказан ресторан, созваны гости. Ты не рад? Что тогда!? Сбежать в самом буквальном смысле? Сделать вид, что его… срочно вызывает… император! …Апостол Пётр! Инсценировать собственное похищение террористами! …Инопланетянами! Что предпринять, как ему быть, если, быть может, уже через несколько секунд..!? Надо начинать самому – скорее, быстрее! Упредить! Но он не мог, не имел внутренних сил, чтобы без предисловий перейти к сути. Она была довольна тем, что не вздрогнула. Это его резкое появление откуда-то из-за сосновых лап… А ещё тем, что поставила себя хозяйкой: вот чудесный краешек остывшей скамейки, который ждал только вас, располагайтесь поудобнее. Смешно. И жутко. Ведь ты же почему-то не веришь ему! Не было никакого сеанса связи с этим квартирмейстерством. Он просто… Что? Безумец? …А вдруг правда!? Разве это так уж невероятно? Жил-был великий конструктор, который уверенно шёл по натянутому канату своего технического гения над пропастью психопатологии, да вот оступился. Его необъяснимая, странная, вывернутая на изнанку любовь – не сложный и тонкий план, так пока тобой и не понятый, а болезненная мания. Откуда, почему он бежал? Всклокоченная прическа, мутный взгляд за покрытыми какими-то разводами стёклами очков. Ты ведь сказала то «да» от испуга, обнаружив, что осталась один на один с личностью, чьих мотивов никак не можешь хоть примерно вообразить. И вот опять. Вы двое – и ни души больше во всём Черити парке. Так близко сидит. А если рванётся? Схватит? …Да он уже тебя поймал не используя рук: ты не можешь, не смеешь говорит! …Как было бы хорошо, если б кармане лежали драже. Да, те самые, так и не купленные. Взять, положить на язык, поверить в лучшее. Наверное, это лишь мнительная чепуха. Только если всё пойдёт так, как теперь, однажды, спустя месяц-два «нежной предвенечной любви» она, неверно оценив какой-нибудь неловкий жест, ударит его с перепугу коленом в живот, помчится куда глаза глядят, призывая помощь. И этим разрушит, махом уничтожит то, что пытается уберечь… Двое были совсем рядом – но словно на разных берегах реки, или отсеченные один от другой прутьями незримого забора. Они старались поменьше шевелиться, даже почти не моргали. Захлопала крыльями взлетающая птица – совсем негромко, однако оба обернулись, долго провожали её сухими печальными глазами. Прежнее положение. Но лёд всё-таки тронулся. - Вы пригласили меня… - Да, позвольте одну минуту. Но разве и вы сам не хотите сказать..? - Верно, я тоже намеревался… Однако вам принадлежит право первенства. Он ненавидел свою алогичность. Она корила себя за малодушие. Ещё горчило на губах у обоих послевкусие от бессмысленных, вымученных и тем унизительных фраз, когда они разом почувствовали, что у них окончательно отклеились маски. Двое будто впервые разглядели, как следует лицо собеседника – и уловили в нём признаки страдания. Странным образом, это обнадёживало. Осыпались мрачные воздушные замки – да, бывают и такие – со всеми их башнями, зубчатыми стенами и подземельями. Он принял ответственность. Нельзя продолжать вычисления, сколь угодно сложные, если видишь ошибку в самой основе формулы. Недостойно учёного развивать и отстаивать теорию, принципиально сознавая её ложность, какие бы последствия ни пророчило признание. Может карьера рухнет. Но уже не учёный тот, кто сбегает от правды. Хоть в шулерские уловки, хоть в Африку. Она приняла ответственность. Быть взрослым – значит самому расплачиваться по своим счетам. Проигравшегося картёжника, отдавшего ради азарта последние сбережения, ждёт боль и негодование родных, падение в их глазах. Но это не значит, что надо прятаться и пытаться, затягивая сроки расчёта, как-нибудь обжулить заимодавца. Нет, не может подлинная забота замешиваться на стремлении утаить, предстать перед дорогими людьми в фальшивом, неверном свете. Любишь? Волнуешься? Значит, скатись с горы до низа, чтобы на собственной ободранной спине испытать и запомнить урок. А затем начинай подниматься. Новыми делами заслуживай их уважение, честным сопереживанием смазывай нанесенные по недомыслию и глупости раны. Пока совесть не подскажет – достаточно, зажили. Им было страшно, конечно. Но так, как бывает, когда слишком быстро съезжаешь на лыжах с крутой горы – вроде бы жутко, а всё равно привольно. Тормозить и «плужить» опаснее, чем держать прямо. И верить в лучшее так тоже легче. Они заговорили одновременно, эхом повторяя слова друг друга: - Я.. - Тебя… - Не… - Люблю. Рассеянный перламутровый свет пробивающегося сквозь тонкое облако солнца нежно касался серо-голубой водной глади. Троица уток, переваливаясь с боку на бок, важно шествовала мимо выступающего из берегового склона толстого древесного корня. Старый кот, наблюдавший за ними, лёжа под низко склонёнными ветвями ивы, лениво махнул в сторону птиц лапой: вижу, осалил, а теперь плывите себе с миром. Муравьи водили хоровод на кем-то забытой в траве тарелочке-фрисби. Потревоженные пролетавшей мимо вороной водомерки крохотными конькобежцами заскользили во все стороны по стеклянно-ровной поверхности своего родного водоёма. Стояла небывалая для города тишина. Многомиллионный мегаполис, продолжающий, естественно, жить своей бурной жизнью, точно обходил скромный, но прибранный парк стороною, натянув для верности войлочные тапочки. Люди тоже не беспокоили своими визитами маленький островок природы в этот особенный час, когда ранние пташки отбегали свои кроссы, собачники благополучно загоняли даже самых истосковавшихся по движению и уличным запахам питомцев, а мамочки пока не успели ещё вполне снарядить малышей для предстоящей прогулки на свежем воздухе. Не слыхать разговоров, а также приветствий давно знающих друг друга соседей, ведь сюда в основном ходят люди из ближней округи. Лишь на скамейке перед маленьким прудиком сидели два человека. Они тоже молчали, откинувшись на спинку с довольными, безмятежными улыбками. Тишина чересчур вызывающе напрашивалась на возгласы, шумные обсуждения, громкий и вольный смех. Всё это собиралось, сгущалось в воздухе под разлапистой сосной. Но пока ещё нет, момент не настал. Двое сидели, раскинув руки и глядя в небо. И им было хорошо.