9:09 Ты сам примешь решение, или это сделать мне? Glass Animals – Helium
Кроули очень неторопливо наводил порядки на своем рабочем месте. Ему, конечно, не терпелось побыстрее добраться до дома, но он слишком устал, чтобы работать с какой-либо эффективностью. Он убирал за стойкой стремительно опустевшего джин-бара, когда услышал, как Эрик кого-то выпроваживает. Голос коллеги доносился до него через все помещение, пока тот протирал столики для коктейлей. – Прости, друг, но мы уже закрыты. – Ох, прошу прощения. Я просто надеялся, что смогу... Кроули мгновенно поднял голову и увидел Азирафеля, нервно переминающегося с ноги на ногу в своем обычном вечернем костюме. Он встретился взглядом с Кроули и улыбнулся – робко, но с надеждой в глазах. – Все нормально, Эрик. Свои. Детишки, с которыми он работал (всем им было от двадцати до тридцати, так что их вряд ли назовешь детьми, но это все равно не мешало ему мысленно свалить их в одну кучу) часто так говорили о своих друзьях. Запиши на мой счет. Она – своя. Можно ему воспользоваться служебным туалетом? Он – свой. Я принесу им еще. Они – свои. Этот язык окружал его, проникая в словарный запас Кроули незаметно для него самого. Сердце заколотилось, когда он наконец произнес это вслух, обращаясь именно к Азирафелю – последнему человеку в этом мире, которого он мог по-настоящему считать своим. Он прочистил горло, когда Азирафель подошел к барной стойке, явно не желая навязываться в пустом пабе, но в целом стойко приняв это нежное обращение. Кроули жестом предложил ему присесть, когда стало ясно, что иначе он этого не сделает. Он сунул швабру в ведро и прислонился к стойке. – Хочешь выпить? Азирафель покачал головой, затем пожал плечами. Его пальцы забарабанили по столешнице. – Только если что-нибудь попроще. Может, воды. – Ну, я на сегодня закончил. Так что... – Кроули повернулся к холодильнику за стойкой, провел пальцем по ассортименту бутылок и вытащил два вида крафтового пива. Он сорвал крышки прикрепленной к поясу открывалкой и подтолкнул одну бутылку по стойке, а вторую поднес к губам. Азирафель обхватил ее руками, словно впитывая тепло горячего кофе. – Ты поздновато бродишь, – отметил Кроули. – Один дома? Азирафель кивнул. – Габриэль докладывает на конференции в Эдинбурге. А я слышал, что ты сегодня здесь, и... Ну, давненько у нас не было возможности просто так... Он неопределенно указал на барную стойку между ними. Кроули улыбнулся и сильнее оперся на нее. И правда, он уже не помнил, когда в последний раз Азирафель околачивался рядом во время закрытия, поддерживая Кроули в тонусе короткими фразами. – Он часто уезжает на все выходные? Азирафель снова пожал плечами. – Не очень. Раньше у него было гораздо больше командировок, до повышения его посылали куда угодно. Но теперь его деятельность более узко направлена – он просто следит за политическим сезоном. – Политическая журналистика, вот это да. И что, он хорош в этом? Азирафель слегка виновато поежился. – Нам необязательно говорить о нем. – Но я хочу поговорить о нем, ангел, – Кроули резко улыбнулся, сделав глоток пива; Азирафель так и не притронулся к своему. – Если честно, я, блять, ни о чем другом больше думать не могу. Я не понимаю, что тебе в нем нравится. Азирафель нахмурился, изображая неодобрение, словно следуя пошаговым инструкциям. Но это только поверхностно – оно быстро улетучилось, как будто и не было изначально. – Неужели два человека не могут просто нравиться друг другу? – Могут, конечно. Но я не знаю никого, кто бы так упорно держался за что-то настолько посредственное. Должна же быть причина. На мгновение лицо Азирафеля ожесточилось, но он тут же отогнал это. Он отхлебнул пива. – Об этом не так-то просто говорить вслух, – тихо признался он. – Подкинуть ручку? – насмешливо бросил Кроули. Он был искренне рад видеть Азирафеля, конечно, очень сильно рад, и не мог понять, к чему так язвит. Наверное, он все-таки не хотел говорить о Габриэле. Но некоторые вещи были необходимы, даже если они не желанны. Азирафель какое-то время молча смотрел на свои руки, а затем, когда наконец был готов попробовать, кивнул. Они оба сделали по глотку. – У Габриэля сложная психологическая травма... – медленно начал он, но тут же покачал головой и поспешил поправить тебя. – То есть, у нас обоих, конечно, есть травма, но я прошел через самопознание и исцеление еще в юности, в то время как он начал этот путь только после нашей встречи. – Значит, вы не влюблены друг в друга с детства? Кроули не хотел перебивать. В этом и заключалась его работа. На самом деле, это его основные обязанности – выслушивать Азирафеля, потому что он сам этого хотел, потому что он никогда не принимал это за тяжелый труд. Но он долго оттягивал этот разговор, слишком увязнув во всех ложных истинах, которые сам же создал в своей голове. Азирафель удивленно приподнял брови. – Боже, нет, он вообще вырос в Штатах. Я познакомился с ним, когда нам обоим было уже за тридцать. Мы были единственными зрелыми студентами на нашем потоке, поэтому, естественно, быстро примкнули друг к другу. – А что за направление? – Кажется, это был... курс по методам исследования. Я хотел стать археологом, а он учился на журналиста. Мы очень сблизились в течении того семестра, а когда наконец разошлись по разным группам, мы... сошлись. Сначала неофициально, только пара случайных встреч, – добавил он, как будто это было чем-то постыдным. – Мне сложно представить, что ты занимаешься чем-то случайным, даже в бурном тридцатилетнем возрасте, – Кроули попытался подшутить, но насмешка не прозвучала бы злобно, даже если бы он сильно постарался. – Да, но... он мне очень нравился. Не знаю, нравился ли тебе кто-нибудь когда-нибудь настолько сильно, что ты готов был принять от него все, даже если это лишь малая часть того, чего ты на самом деле хотел... Азирафель замолчал, осознав всю тяжесть и значимость своих слов. Кроули залпом выпил половину своего пива, и Азирафель быстро последовал его примеру. – После этого он стал отдаляться от меня, к чему я уже был готов. Он не был так хорошо знаком с бисексуальностью, и тогда еще не открыл эту часть себя. И он... мг-м, – Азирафель запнулся, сделал глубокий вздох и отвел взгляд, что всерьез привлекло внимание Кроули. Он всегда любил рассказывать длинные истории, хоть и мечась и заикаясь, когда не знал, как сформулировать и донести свою мысль, но сейчас это была чистая нерешительность. Кроули догадался, что сразу же наткнулся на самую суть проблемы. – У него было такое же детство, как и у меня, он рос с религией в качестве третьего родителя. Уже будучи взрослым, он понял, что иметь другую сексуальную ориентацию – не грех, но, понимаешь, этот тоненький голосок, который твердит тебе обратное, сложно заглушить. Я сам прошел через это... Ты, возможно, скажешь, что у меня синдром спасателя или еще что, но я хотел быть тем, кто поможет ему преодолеть это. Я думал, что смогу помочь ему, смогу исправить его, и как только он разберется с самим собой, мы с ним будем счастливы. – На словах оно все так легко и просто, да? – пробормотал Кроули. – Все пошло бы по плану, будь люди просто телевизионными персонажами, у которых есть место для максимум двух-трех качеств, – вздохнул Азирафель с нотками иронической тоски. – Под поверхностью скрывалось гораздо больше, к чему, я думаю, он и сам не был готов. Кроули отвернулся и взял вторую бутылку. В предыдущей оставалось еще на несколько глотков, но ему нужно было чем-нибудь занять руки и куда-нибудь направить взгляд. – Что же получается, папаша колотил его, а теперь он имеет право бить тебя? Да, он произнес это вслух, но не смог заставить себя вложить серьезность в свои слова. Взгляд Азирафеля похолодел, и его саркастическая усмешка превратилась в гримасу. – Я же говорил тебе, он не дикарь. И, к слову, я сам до сих пор многого не знаю, так что всякое может быть. Потребовалось некоторое время, чтобы понять всю глубину того, что мы не видели, и в течении нескольких лет мы то сходились, то, когда самое худшее вылезало наружу, снова расходились. Но я уговорил его пойти на терапию – что само по себе уже было задачей не из легких, – а когда понял, что у него множество мелких сложных проблем, связанных воедино, и что он хочет измениться, хочет стать лучше, я захотел стать тем, кто поможет ему пройти через это. Как будто была... какая-то финишная черта, к которой нужно стремиться. Он улыбнулся, представляя собой разрушительную картину самоуничижения. Хватка Кроули соскользнула с поводка, но он сумел удержаться и не протянуть руку. – Когда он... – Азирафель снова оборвал себя, но поспешил преодолеть паузу с решительной улыбкой, воодушевленный своей ностальгией. – Когда он сделал предложение, Британия все еще не признавала однополые браки, поэтому он отвез нас домой в Миссури. Но его мать не захотела иметь с нами ничего общего, и мы уехали в Массачусетс, чтобы расписаться без ее участия. Это было похоже на начало нового этапа – видеть, как он становится на мою защиту, как противостоит своему единственному оставшемуся родственнику ради того, в чем сам когда-то так сильно сомневался. Мы знали, что в Англии нас не признают мужьями, но все равно были полны решимости, верили в лучшее. Да, глупо и самонадеянно. Мы ведь тогда только закончили университет, а все свои деньги потратили на поездку и церемонию... Однако домой вернулись совершенно другими. Мы чувствовали, будто готовы ко всему. Азирафель допил бутылку и потянулся за второй. Мгновение он собирался с мыслями, опустив голову и закрыв глаза. Затем он выпил еще, и еще, и в конце концов отставил бутылку и потер переносицу. Кроули потянулся к нему чисто инстинктивно, игнорируя все сказанные слова, пытаясь прорваться сквозь них, чтобы добраться до Азирафеля. Он схватил его за свободную руку, которая тут же сжала его в ответ. Этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы прервать мысленную паузу Азирафеля и заставить его снова поднять голову. – Пойми... я прошел через это все вместе с ним, – его голос задрожал, поэтому Кроули сжал его крепче, удерживая своей рукой. – И на его стороне, и против него. Я помог ему открыться, помог ему полюбить себя. Я согласился на работу в архиве – на бесперспективную работу, но со стабильным доходом, – просто чтобы обеспечивать нас, пока он добивался своей первой публикации. Я боролся с его отцом двадцать лет, а он ушел из жизни задолго до нашего с Габриэлем знакомства. Я все еще жду свою заслуженную награду за все это. Своего идеального мужа. Знаешь, его любовь ко мне – это как... Это такое чувство, будто меня любят все ангелы на небесах. Даже если мне приходится за это бороться. – Азирафель... – вздохнул Кроули. – Я знаю, как это звучит: он ужасен, а я мучаю себя, – его голос дрогнул, и он отдернул руку, нервно перебирая пальцами. Мгновение спустя он, казалось, запаниковал и снова потянулся к Кроули; ладонь Кроули раскрылась для него. – Да, правда, никогда не было легко. Но если я сдамся... Тогда ради чего все это было? Его голос надломился, а глаза заблестели, но не солнечным сиянием, а мерцающими каплями дождя. – Я все понимаю, – пробормотал Кроули и перевернул его руку, внимательно рассматривая, как напряглись сухожилия. – Ты вложил в этого парня двадцать с лишним лет. Наверняка он стал намного лучше, чем в самом начале. – Азирафель посмотрел на него с любопытством, едва заметно кивнув. – Могу себе представить, каким это кажется утомительным – сбежать с кем-то вроде меня и начать все заново. Горечь вырвалась наружу прежде, чем он смог ее сдержать. Он начал убирать руку, но Азирафель только крепче уцепился за него. – Мой дорогой, – прошептал он, распахнув глаза и нахмурив брови; он высвободил руку Кроули из своей крепкой хватки и обхватил ее ладонями. – В тебе нечего исправлять. Ты и так идеален. Кроули смотрел на их переплетенные пальцы, чувствуя облегчение от того, что Азирафель так преданно держит его. Он заметно смягчился, хоть и не согласился. – Не совсем, – безрадостно усмехнулся он. – Для начала, я сплю с мужчинами в браке. – Я еще никогда не был так благодарен за такой недостаток, – он опустил взгляд, но не перестал прослеживать пальцами очертания костяшек его пальцев. – Знаешь, то, что он не пускает в ход свои руки, не значит, что он не причиняет тебе боль, – вздохнул Кроули. – Не имеет значения, хочет он этого или нет. Не имеет значения, какие у него были намерения. И его извинения не имеют значения, если он продолжает делать это спустя столько лет. Азирафель смотрел на него широко раскрытыми глазами. Его хватка усилилась. – Он... он старается. После каждой ссоры мы разговариваем – господи, представь, мы все обсуждаем, – и с каждым разом он становится лучше. Да, есть моменты, которые ему приходится осваивать дольше, есть привычки, от которых приходится дольше отвыкать, но в основном он не совершает одни и те же ошибки дважды. Именно поэтому так сложно отступить. Кроули поморщился. – Постоянно находить новые способы накосячить – это ведь по сути одна и та же ошибка, разве нет? Где же твой предел, Азирафель? Где же твоя финишная черта? Азирафель опустил глаза, пытаясь скрыть от взгляда Кроули или смущение, или вину, или еще что-то другое. – Я не знаю. Кроули перебирал его пальцы своими, но их взгляды по-прежнему оставались далекими друг от друга. – Наверное, тебе стоит найти ее. Азирафель медленно повернулся – медленно нашел путь обратно к нему. Он взглянул на их руки, но не смог долго удерживать взгляд. – Спасибо, дорогой. Я понимаю, что ты прав. И я так рад, что у меня есть ты, – он осекся, охваченный паникой, на что Кроули вообще не обратил внимание. – Т-то есть, если я... Он кивнул, даже не успев осознать этого. – Да, у тебя есть я.***
Кроули с головой погрузился в этот ритм, каким-то образом умудряясь находить баланс между томными взглядами, молчаливым ожиданием и, собственно говоря, неизбежным воссоединением после этих долгих ожиданий. Когда все было хорошо (между Азирафелем и Габриэлем, то есть), он испытывал голод, пробираясь сквозь азирафельскую засуху, и только мимолетные взгляды в ресторанах и быстрые вздохи в телефоне помогали ему насытиться. Азирафель убеждал его, что он не забыт, что он держится на расстоянии только потому, что внимание Габриэля обострилось и он с большей вероятностью заметит, если тот будет слишком часто ускользать. Кроули, затаив дыхание, пытался верить ему. Возвращение Габриэля из Эдинбурга принесло с собой проливной дождь, затопивший измученные чувства Кроули присутствием Азирафеля, его губами, его кожей, его любовью. По его словам, внешне все было хорошо, но внимание Габриэля снова переключилось на работу и он едва поднимал голову, когда Азирафель тянулся за своим пальто. В промежутках между поздними вечерами в офисе и глубокой концентрацией за ноутбуком дома, у Азирафеля было достаточно времени, чтобы вернуться под бок Кроули. Он заверял его поцелуями (и укусами) в каждый изгиб его тела, что никогда не был так рад невнимательности Габриэля. Кроули глубоко вздыхал и верил ему. Он еще был под впечатлением после дневного визита (ненасытная жадность с его стороны привела к тому, что после своей смены в кафе Эдем он неожиданно принес кофе Азирафелю в университет; он уже и так готовил напиток себе, так что не было ничего необычного в том, чтобы приготовить такой же и для Азирафеля; он не придал особого значения ни тому, как смахнул молочную пенку с губ Азирафеля, ни тому, как позволил ему дочиста вылизать свои пальцы, и уж тем более ни тому, с какой скоростью они ринулись в кладовку, где Азирафель опустился на колени, а Кроули толкнулся своим членом ему в рот), когда вечером снова зазвонил телефон, а на экране высветился номер Азирафеля. Кроули провел бы с ним каждую свободную секунду своей жизни, будь у него такая возможность, но все равно очень удивился, что тот вышел на связь так скоро после их обеденного свидания. Его смена в отеле Истгейт только началась, но он выскользнул в темный переулок, чтобы в тишине ответить на звонок. Он взял трубку после четырех мучительных звонков, как только его нога ступила на тротуар. Улыбка сползла с лица, когда он услышал сдавленный всхлип. – Азирафель? – Ох... – его дыхание сбивалось, с хрипом вырываясь изо рта. – Прости, пожалуйста, что я... – прошелестел Азирафель, пытаясь скрыть свои страдания измученным смехом. – Габриэль... он... Кроули зажал телефон плечом и принялся развязывать завязки фартука. В голове мелькали худшие варианты, но он отмахнулся от каждого, сосредотачиваясь на захлебывающихся рыданиях Азирафеля. – Где ты? Что случилось? – Кажется, меня сейчас стошнит... – Так, поезжай ко мне, – настойчиво сказал он, почти умоляя. – Встретимся там. – Прости, ты, наверное, занят, а я... – Это произошло, верно? – перебил его Кроули, дрожащими пальцами вцепившись в свой фартук. Азирафель резко выдохнул, и этот звук натянул каждую струну в груди Кроули. – Туда я уже точно не вернусь. – Поезжай ко мне, – повторил Кроули. – Я сейчас приеду.***
Когда Убер Кроули подъехал к дому, Азирафель уже был спокоен и собран, даже слишком – жесткий фасад на грани разрушения. – Мне очень жаль, что приходится отрывать тебя от работы, – сказал он, как только Кроули вышел из машины. – Если тебе нужно... – Перестань, ангел. Я уже здесь. Пойдем внутрь. Так странно, так непривычно – вести Азирафеля в свою квартиру, когда еще светило солнце. Он старался не думать о том, как закажет на дом еду, старался не радоваться возможности вместе любоваться закатом, провожая этот день. Азирафель явно был чем-то потрясен, как бы сильно он ни пытался сдерживаться. Когда рука Кроули коснулась тыльной стороны его локтя, направляя через порог, он вздрогнул под этим легким прикосновением, а дыхание вырвалось рваным выдохом. Он снова напрягся, облачаясь в свою бесшумную броню, а Кроули, сбросив куртку, стремительно двинулся на кухню, чтобы поставить чайник. Азирафель присел на краешек дивана. Кроули опустился рядом с ним, не обращая внимание на шум закипающей воды. – Что случилось? – он хотел держать себя в руках, хотел действовать осторожно, но все его худшие опасения полезли наружу, когда наконец-то появилась возможность спросить. – Нас кто-нибудь видел? Он догадался? Азирафель посмотрел на него почти удивленно, как будто вообще не ожидал увидеть здесь Кроули. – О... нет, – выдохнул он. – Он даже не подозревает. Кроули растерянно нахмурился. – Тогда что..? Слезы, которые Азирафель так старательно сдерживал, снова хлынули наружу, и очень быстро его самообладание рухнуло окончательно. Азирафель закрыл лицо руками и уперся локтями в колени. Кроули инстинктивно прижался к нему, обхватив за плечи и запустив пальцы в его волосы, а Азирафель прильнул к нему. – Я так устал, что ушел домой пораньше. А он... он уже был там. И он... был не один. Кроули замер. Азирафель снова всхлипнул, и он машинально сжал его руку крепче. Наверняка он все неправильно понял. – Он изменил тебе? – медленно спросил он. – Ты уверен? – О, абсолютно, – горько рассмеялся Азирафель, его голос все еще дрожал. – Я застал их в самом разгаре, – он с трудом перевел дыхание. – В нашей постели, Кроули. Я знаю, что не идеален, но после всего, что я для него сделал? Кроули уставился за его плечо, когда Азирафель придвинулся ближе к нему, запустив руку в рубашку Кроули, чтобы крепче прижать его к себе. Он вздрогнул от тепла влажного лица Азирафеля, уткнувшегося ему в шею, наблюдая, как его кожа покрывается мурашками, будто по воде расходится рябь от брошенного камня. Он видел это, но ничего не чувствовал, лишь гадал, когда же наконец наступит это ощущение. Чего-то определенно не хватало. – Она... она... я не уверен. Я ушел довольно быстро, но, кажется, узнал ее по его последней поездке. Они были вместе в Эдинбурге. И я точно видел, как они переписываются, – он глотнул воздуха и подавил очередной всхлип. – Такая маленькая простушка, ее можно подхватить одной рукой. Отличается от меня по всем мыслимым параметрам. Почему это так больно? Кроули крепко обнимал Азирафеля, пока тот плакал. Прижимал к себе этот комок плоти, костей и мышц, но мысленно находился гораздо дальше расстояния вытянутой руки. Он слышал эхо рыданий Азирафеля, но не сами рыдания, слишком зацикленный на поиске облегчения, которое должно было наступить. Потому что так и есть. Облегчение. Эйфория. Кроули ждал радости. Они ведь должны были радоваться, должны были праздновать. Бить тарелки и проклинать имя мультяшного злодея, который все эти годы водил Азирафеля за нос, только чтобы выдернуть ковер из-под его ног, когда все только должно было наладиться. Он предоставил Азирафелю возможность уйти. Он отступил в сторону, чтобы Кроули смог увести его, даже не взглянув на кровь, пропитавшую их алмаз. Они должны были праздновать, но Азирафель был разбит. – Что ты собираешься делать? – услышал он свой голос, наблюдая, как его пальцы исчезают в пушистых волосах на затылке Азирафеля. Азирафель сел чуть ровнее, опираясь на Кроули всем телом. Его голова опустилась на плечо, слезы беззвучно капали, пропитывая кожу солью, которая к утру сделает ее шероховатой и загрубевшей. – Я не знаю, – прошептал он, уткнувшись в грудь Кроули. Он должен был праздновать. Но что тогда, что сейчас – Азирафель не знал. Кроули хватило и такого ответа. – Думаю, ты нашел черту, – пробормотал он. Затем он набрал полную грудь воздуха и приготовился к изнурительной работе по открытию стальной ловушки, в которой все еще был заперт его разум. Настало время освободить Азирафеля.***
Азирафель просыпался медленно, отягощенный бременем беспокойного сна. Он обиженно надул губы, заметив, что Кроули уже собирался на работу, и от раздражения на самого себя нахмурил брови. Он так много хотел сказать, так много чувств захлестнуло его под напором потрясения и горя. Хотя после всей заботы Кроули он едва мог сосредоточиться на каком-то одном ощущении. Проснувшись, в нем оставалось место только для чувства благодарности. Его недовольное выражение растаяло, когда он увидел, как обнаженная спина Кроули изгибается и потягивается, пока тот роется в шкафу, с восхищением разглядывая игру мышц. Тонкие красные рубцы проступили на лопатках – там, где Азирафель цеплялся за него, там, где Кроули позволял ему цепляться. Он все еще чувствовал прикосновения, окружавшие его всю ночь, доводившие его тело до пика, чтобы он смог погрузиться в сон, окутанный его любовью. Он долго ворочался и метался в разные стороны, но Кроули продолжал прижиматься к нему, пока он не затих. Азирафель упорно напоминал себе, что это правильно. Было больно, как никогда раньше, но луч надежды был ярким, широким и сияющим, как бриллиант. Если он сосредоточится на этом свете, то, возможно, даже не почувствует холод дождя, продолжавшего хлестать его по лицу. Сердце забилось сильнее, когда Кроули обернулся, и их взгляды встретились. – Ты проснулся... отлично. Он подошел к кровати, все еще раздетый, если не считать расстегнутых джинсов, сползших на бедра. В руках у него был клочок одежды черного цвета: короткие рукава и серый фартук с тонкой красной вышивкой по краю. Утро в кафе. Азирафель улыбнулся, представив аромат эспрессо и выпечки, представив, как сгибаются руки Кроули, когда он с привычной легкостью делает напиток, как он невольно улыбается, смахивая молочную пенку с губ Азирафеля. Азирафель машинально подвинулся, подтянув ноги и свернувшись на боку, освобождая место на краю кровати для Кроули. Мужчина многозначительно посмотрел на это, затем опустил взгляд на одежду в своих руках и остался стоять. – В общем, мне предложили работу. Азирафель выпрямился, приподнимаясь. – Еще одну? – улыбнулся он. Кроули натянуто улыбнулся, глядя Азирафелю в глаза. У Азирафеля по спине пробежал холодок. – В одной крупной технологической компании. Давненько я не занимался этим, конечно. Но, судя по всему, скучать мне точно не придется. – О... больше никакой посменной работы? – с любопытством спросил Азирафель. Он попытался улыбнуться, радуясь хорошим новостям, но в глазах Кроули чего-то не хватало. Он не мог найти в них этой самой радости. – Больше никакой посменной работы, – подтвердил Кроули. – Я уезжаю из Лондона. Азирафель откинулся на спинку кровати, приняв вертикальное положение, а его улыбка осталась лежать на подушке. – Ты уезжаешь из Лондона, – повторил он. Кроули кивнул. – И куда? Кроули провел языком по зубам и лениво окинул комнату взглядом. – Пока не определился с местом. Надеюсь, к концу недели что-нибудь придумаю, – он пожал плечами, сообщая эту новость так, словно делился старой историей с новым знакомым. Словно он не был всем для Азирафеля; словно он не был всем, что у него осталось. – Ты этого хочешь? – слова с придыханием вырвались из него; он испугался своего же нахлынувшего беспокойства. Кроули посмотрел на него с серьезным выражением лица. – Хочу. На данный момент, во всяком случае. В долгосрочной перспективе – это как раз то, что мне необходимо. Стабильность и постоянство вместо тысячи коротких мгновений. Он качнул бедром, оттолкнулся от кровати и направился в ванную. Азирафель рывком дернулся вперед, и шороха простыней оказалось достаточно, чтобы он остановился. Он оглянулся, глядя на раскрытый рот Азирафеля, из которого паническими порывами вырывалось сердцебиение. – Ты... ты бросаешь меня? Сейчас? Он не ожидал, что это прозвучит так резко, так недоверчиво. Усталые черты лица Кроули исказила гримаса. – Я просто уезжаю, – осторожно сказал он. – Если только... нг-к. Пульс Азирафеля участился, когда Кроули, занервничав, медленно втянул воздух. Он видел, как тот приближается к тому, о чем не может решиться сказать. Мысли, что он услышит это, или что у него никогда не будет такой возможности, пугали одинаково. Наконец Кроули продолжил, по-прежнему глядя себе под ноги. – Тебе решать, хочешь ли ты поехать. – Почему я должен не... – Один, разумеется. Азирафель замер. – Что? – Я бы хотел провести... да. Но вот в чем дело, Азирафель. Я уже просто не выдерживаю все эти мимолетные моменты. Я хочу, чтобы ты поехал только в том случае, если собираешься остаться навсегда, если ты сможешь забыть о нем. Ты можешь пообещать мне, что не захочешь вернуться? Его легкие начали подхватывать ритм сердца, заставляя делать неконтролируемые судорожные вдохи, пока он пытался понять позицию Кроули. Его ультиматум. Упаковать вещи и оставить все в прошлом – каждую крупицу своей жизни, – к концу недели. – У меня нет столько сил, ангел, – продолжил Кроули, его голос был напряженным, а улыбка – неубедительной. – Я не могу двадцать лет бороться с призраком, как это делал ты. Горло сдавило, к глазам снова подступили слезы, которые уже давно высохли. Кроули ждал, пока он восстановит дыхание, ждал, чтобы увидеть, что смог пробиться сквозь стену потрясения и горя, мучивших его с прошлого вечера. Но, в конечном счете, он не дождался ничего. Выругавшись себе под нос, он вышел из комнаты, оставляя Азирафеля наедине со своим молчанием.***
Той ночью Азирафель остался ночевать у Трейси. И следующей тоже. Пока на его телефоне накапливались пропущенные от Габриэля, история звонков Кроули покрывалась пылью. Однако рабочий календарь – цифровая штука, куда Кроули добавил его несколько недель назад, – изрядно потрепался по краям за все те разы, что он его открывал. Он практически видел, как текст будто выветривается с каждым пролистыванием, несмотря на то, что все квадратики на экране были такими же яркими, как и в первый раз, когда только появились в папке входящих сообщений. Ближайшие две недели были заполнены различными сменами, а затем превращались в пустую сетку. После третьего вечера, проведенного за обеденным столом Трейси и Шедвелла, когда она задавала осторожные, но волнующие вопросы, пытаясь разобраться в деталях произошедшего, а ее партнер перебивал шепотом, словно хотел отвлечь от темы, словно принудительная жизнерадостность могла полностью развеять проблему, Азирафель открыл календарь и поискал следующую смену. У Кроули было запланировано выступление на последние рабочие часы в Далримпле, поэтому Азирафель приоделся подобающе Далримплу. Он направился прямиком к фортепиано, которое стояло в дальнем углу между папоротниками, но остановился на полпути, увидев, что на клавишах играет фигуристая женщина в сверкающем платье. Азирафель развернулся в сторону бара и, облокотившись на стойку, оглядел зал в поисках малейшего намека на рыжие волосы или темные очки. Один из постоянных барменов скользнул к нему, спрашивая, кого он ищет. – Кроули, – умоляющим голосом произнес Азирафель. – Он здесь? – К сожалению, он уволился. Азирафель грузно опустился на барный стул. Телефон уже был в руке, и он, прищурившись, посмотрел на календарь, отчаянно выискивая какую-нибудь несостыковку, которая докажет его ошибку и даст еще хотя бы один день в компании Кроули; что угодно, лишь бы опровергнуть ту жестокую правду, что он слишком долго тормозил и упустил все, что когда-либо по-настоящему хотел. В календаре стояла только одна графа: «Далримпл, 19:00-00:00». Но все же фортепиано было занято черными вьющимися волосами и щекой без татуировки. Азирафель все-таки потерял его. – В таком случае, – слова прорвались сквозь саднящее горло, привлекая внимание бармена, пока тот не успел отойти, – двойной виски. Чистый. Он задержался достаточно, чтобы допить свой напиток и начать оплакивать себя. Затем он вернулся домой, к Габриэлю, уже с комком в дерущем горле и камнем в желудке.***
Габриэль сожалел. Габриэль говорил, что не подумал. Габриэль обещал, что никогда больше так не поступит. Азирафель думал, что будет сложнее. Сложнее смотреть на него и слушать его извинения, сложнее сидеть рядом с ним на их совместном диване десятилетней давности и пить какао из их любимых чашек. Он думал, что будет гораздо сложнее смириться со своей судьбой и уйти от бурной любви, за которую он так упорно цеплялся. Но когда Габриэль посмотрел на него сверху вниз, когда их пальцы переплелись, было так легко взглянуть ему в глаза. Ничто никогда еще не было так легко, как поцеловать его на ночь, вернуться в их спальню и собрать все, что можно было уместить в один чемодан. Но проще всего на свете оказалось в последний раз снять с пальца кольцо, оставить его на дрожащей ладони Габриэля, проигнорировать повышающийся голос и отправиться обратно в квартиру Трейси. То, что ожидало его по ту сторону – развод, одиночество и страдания, – пугало до глубины души. Но прямо сейчас все было легко, и он знал, что в долгосрочной перспективе хотел именно этого, причем так же сильно, как и нуждался. А когда каждый удаляющийся шаг от квартиры отдавался эхом сомнений, и он думал, не обрекает ли его лицемерие на жизнь, полную бесконечных шансов, Азирафель вспоминал слова Кроули о том, что череда новых поступков – это по сути одно и то же.***
Трудности начались, когда он открыл свой чемодан при свете лампы гостевой комнаты Трейси. Он взял все самое необходимое на данный момент. Даже успел мимоходом вспомнить о потрепанном твердом переплете «Доводов рассудка», лежавшем на прикроватной тумбочке, и о любимых носках, оставленных в сушилке. Все на месте, и это было больнее всего. Семнадцать лет аккуратно уместились в 24х17х10 дюймов. Он начал распаковывать вещи, не успев подсчитать количество лет на дюйм, и позволил Трейси пригласить его выпить, не успев разобраться, а зачем это все вообще было нужно.***
– Думаю, пора мне уволиться с работы, – сообщил ей Азирафель, когда они потягивали горячий шоколад с двойными взбитыми сливками у парадного окна Эдема. Трейси продолжала оставаться хорошей подругой, не только приютив у себя без каких-либо ограничений по времени и условий, но и регулярно вытаскивая его на посиделки и выпивку, как будто ничего не изменилось. Она познакомила его со своими друзьями с работы, ни разу не оставляла наедине в обществе Шедвелла и в конце концов даже перестала спрашивать, что произошло. Пускай он уже и произносил эти слова вслух, тихо признавшись в ответ на сбивчивые мольбы Габриэля, что у него кое-кто есть, причем некоторое время. Но раскрыть эту часть себя мужу было не так страшно, как рассказать о таком лучшему другу. Трейси продолжала оставаться хорошей подругой, тогда как Азирафель продолжал быть ужасным другом. Он держал ее в неведении – оставался в тени, потому что сам боялся света, – но всякий раз, когда она хватала их пальто и вытаскивала повеселиться, он не мог не предложить новые заведения. По крайней мере, новые для Трейси, пока сам он мучил себя, любуясь знакомыми интерьерами и незнакомыми лицами, наливающими им напитки. Она устроилась в мягком кресле Эдема, как будто это было самое обычное место, а Азирафель уставился на сердце, которое бариста, даже не знавший его имени, нарисовал на молочной пенке. – Не все сразу, милый, – она нахмурила брови, но ее голос звучал успокаивающе, как и рука, похлопавшая его по запястью. Он добродушно кивнул, не решаясь признаться, что уже сделал это.***
Трейси была очарована неоном, освещающим стены Второго круга, тем самым давая Азирафелю непозволительно много времени предаться воспоминаниям о том, как он изливал душу за барной стойкой и подбрасывал рюмки ради смеха. Она все еще разглядывала некоторые из наиболее необычных световых инсталляций, когда по ту сторону стойки он заметил пару глаз, покрытых узнаваемым слоем темного карандаша. – Эрик? – позвал Азирафель и застенчиво помахал рукой молодому бармену, вздрогнувшему от звука своего имени. – Привет, – парень отставил стакан, который протирал, и направился вдоль барной стойки к Азирафелю. – Э-эм, прости, я не знаю твоего настоящего имени. Кроули всегда называл тебя ангелом. Азирафель сбивчиво рассмеялся от этой крошечной детали и всего, что она подразумевала. К счастью, Трейси все еще была где-то позади него, воркуя с другим своим другом об изгибе бедер неонового суккуба. – Ты часто общаешься с ним? – не сдержавшись, спросил он. Эрик покачнулся, его размазанные глаза сузились. – Да. А ты? Азирафель неопределенно пожал плечами. – Как он? Эрик пожал плечами в ответ. – Не знаю. Послушай... если он с тобой не разговаривает, я не хочу трепаться о нем за его спиной. Азирафель быстро кивнул и отступил от барной стойки, оставив лишь пальцы, нервно постукивающие по ее краю. Возможно, Второй круг был ошибкой. Девятый, во всяком случае, казался ему более подходящим. – Понимаю, не буду давить. Я просто не успел попрощаться, вот и все. И мне... мне грустно, что я так и не узнал, куда он направляется. – Да, но в любом случае ты обращаешься не по адресу, – Эрик покачал головой и поднял руки, все еще оставаясь в оборонительной позиции. – Я только знаю, что у него поезд в пятницу, но куда конкретно – понятия не имею. Азирафель поспешно кивнул, стараясь не нагнетать обстановку. Затем он крепче ухватился за барную стойку. – В пятницу? – выдохнул он. – То есть, через два дня? Глаза Эрика сначала распахнулись, а затем сузились, когда он понял, что сказал что-то не то, но не мог сообразить, что именно. – Э-э... нет? – поморщился он, медленно отступая назад. Но Азирафель уже отвернулся от барной стойки, забыв о заказанных коктейлях, и подхватил Трейси под локоть. В самом тусклом уголке Второго круга было лишь немногим тише, чем в остальном зале, где грозовые тучи окутывали яркие волосы Трейси сине-фиолетовой дымкой, но пришлось довольствоваться и этим. Как только он обхватил ее, она обхватила его в ответ, и ее рука так же крепко держалась за него, как когда он искал необходимое тихое место. – Что случилось, милый? – спросила она, и все ее сдерживаемое беспокойство снова вырвалось наружу. Азирафель заставил себя встретиться с ней взглядом, переплетая их руки. – Я должен тебе кое-что рассказать.***
Кроули откинулся на изогнутую деревянную скамью, перекинув руку через спинку и небрежно вытянув ногу, подвергая опасности всех спешащих прохожих Ватерлоо. Он задрал голову назад; отросшие волосы щекотали заднюю часть шеи, пока он всматривался в экран с отправлениями. Он с артистичной непринужденностью сидел посреди всей этой суеты, изображая собой идеальный образ расслабленной уверенности, скрывающей напряженное сжатие челюсти и нервное дерганье коленей. Его глаза слезились, но исключительно от немигающего взгляда в сочетании с резким утренним светом, проникающим сквозь закругленный стеклянный потолок, а не из-за чего-либо другого. Вся его жизнь была упакована в два черных чемодана, стоявших у ног, а светодиодное табло с расписанием было заполнено поездами, отправляющимися каждый час. Он не совсем понимал, чего именно ждет. Смелости, наверное. Словно еще несколько минут могли изменить всю его дальнейшую жизнь. Кроули еще раз окинул взглядом вокзал, наблюдая, как последняя волна прибывших стекает с платформы. Они застопорились у шлагбаумов, а затем ровным, непрерывным потоком хлынули на лондонские улицы. А затем из этого течения вынырнуло облако белых кудрей. Кроули резко мотнул головой, а его подпрыгивающая нога твердо уперлась в пол. В процессе этого он забыл, как дышать. Последний человек, которого он ожидал увидеть на станции Ватерлоо, медленно выплыл из толпы, останавливаясь в периферийном зрении Кроули рядом с яркой оранжевой полосой. Его желудок сжался, стараясь сдержать учащенное дыхание, но он не смог удержаться и взглянул в ту сторону, прикрывая свое любопытство дужкой очков. Это определенно был Азирафель, которого поцеловали в щеку у турникета, а его руки обнимали даму, которая когда-то все-таки рассказала ему о невероятных фактах глубокого синего моря. Как только объятия закончились, его взгляд снова метнулся вперед, оттесняя Азирафеля обратно на задний план. Кроули молился, щелкая языком по сомкнутым губам, чтобы его не заметили, пока Азирафель не покинет здание вокзала. Он молился, чтобы у него хватило сил усидеть на месте, чтобы дыхание оставалось спокойным и равномерным, чтобы его натянутый поводок продержался на своих истрепанных нитях еще хотя бы минуту, пока эти кудри снова не исчезнут в толпе. Он молился, чтобы так и продолжалось, целую минуту, а затем еще одну, пока Азирафель маячил в уголке его глаз, так никуда и не подевавшись. Он рискнул бросить еще один взгляд и чуть не подавился воздухом, обнаружив, что мужчина внезапно оказался гораздо ближе, уверенно двигаясь к нему. Кроули стиснул зубы, когда Азирафель сел, и сжал руку в кулак, когда тот облокотился на спинку и их плечи соприкоснулись. А затем в глаза бросилась яркая желтая клетка, и к их ногам присоединился еще один чемодан. При одном только взгляде на него у него перехватило дыхание, а один судорожный вздох разрушил всю внешнюю невозмутимость. Он был чертовски рад, что подождал. – Ты не торопился, – прошипел он. Кроули уловил движение справа от себя. Он повернул голову и увидел руку Азирафеля, лежавшую на его собственном бедре ладонью вверх, а дрожащие пальцы наклонились в сторону Кроули. Глупый идиот. Все еще не понимал, когда ему позволено взять. Кроули быстро обхватил ее, переплетая их пальцы. Он моргнул, отгоняя солнечный свет, от которого у него слезились глаза, а не по какой-то другой причине. – Расскажи мне все, – попросил он, снова глядя перед собой. – Во всех подробностях. Каждую мелочь. И Азирафель рассказал. Он чуть крепче сжал руку Кроули, рассказывая ему о том роковом вечере с Габриэлем и его коллегой из Эдинбурга, о каждой мучительной и навязчивой мысли, преследовавшей его до квартиры Кроули. Он признался в собственном стыде и эгоизме, и во всем том, что ему не хватило ума осознать или принять в тот момент. Он еще крепче сжал его, когда заговорил о Трейси и ее партнере, о том, как просматривал календарь Кроули и искал его следы в тускло освещенных барах по всему Лондону. Азирафель дословно пересказал ему то, о чем говорил с Габриэлем, и о всем остальном, что сказать ему не хватило смелости, и о том, каково это – вернуть золотые крылья, оберегавшие его семнадцать лет, и даже о том, как страшно ему было остаться без них. Он крепче всего сжал его, когда сказал Кроули, что любит его, когда сказал, что даже Габриэль теперь знает глубину этой любви. И что ничто в этом мире – ни сомнения, ни страх, – не могли противостоять этому. Час спустя Кроули отпустил его руку, чтобы Азирафель вытер лицо, смущенно смеясь в носовой платок. Тогда он позволил себе взглянуть на него, полюбоваться в полной мере им, его глазами, хоть и влажными, но большими и голубыми, сверкающими, как летняя гроза. Кроули перевернул ладонь и оставил ее на бедре. Он сдержал улыбку, когда Азирафель потянулся за ней. – Так куда мы едем? – спросил Азирафель с отдышкой после столь долгого разговора, но достаточно решительно. Кроули неловко поерзал на скамье и бросил еще один взгляд на табло с отправлениями. – Еще не решил, – признался он. Азирафель долгое мгновение смотрел на него, все его тело застыло, словно камень, кроме растерянного мерцания глаз. – Но как же... твоя работа? Кроули крепче переплел их пальцы и осмелился робко улыбнуться. – Э-э, вообще-то, это удаленная работа, – виновато сказал он. – Офис находится в Берлине, но, в принципе, я могу поехать куда угодно, лишь бы был доступ к интернету. Азирафель сделал глубокий вдох, выдыхая гораздо больше, чем просто воздух, и придвинулся поближе к Кроули. Ему показалось, что если присмотреться повнимательнее, то можно заметить облегчение. Радость, которую он так долго искал. – Но чего тебе хочется? – легко спросил Азирафель. Кроули одарил его пристальным взглядом и искренней улыбкой. – Не знаю, – честно ответил он. – Может, немного попутешествовать. Порадовать себя чем-нибудь непозволительно разгульным. Что ты об этом думаешь? Азирафель опустил взгляд на их руки и провел большим пальцем по костяшкам Кроули. – Думаю, что разгул – это не мое, – пробормотал он, и его улыбка сменилась чем-то, что едва можно было назвать улыбкой вообще. В тот же момент Кроули почувствовал, как его сердце рухнуло вниз, хоть он и покачал головой в знак категорического несогласия. Это движение привлекло внимание Азирафеля, и он прильнул к нему, еще крепче сплетая их пальцы. – Совершенно мне не подходит, – настойчиво продолжил он. – Но ты подходишь. Что бы ты ни делал и где бы ты ни был – меня это устраивает. Кроули наклонился, опираясь на плечо Азирафеля, и с легкостью повернул его к себе – достаточно, чтобы поцеловать, обхватив свободной рукой подборок и прижимая их друг к другу, как будто у кого-то из них было желание оторваться. Когда они молча отстранились, большой палец Кроули все еще держал его подбородок, а губы все еще касались изгиба лука купидона. – Окажешь мне честь? – прошептал он, улыбаясь ему в губы. – Давай, продолжай. Наслаждайся жизнью. Он ощутил, как дыхание сбилось у его губ, но тот тут же уверенно поднял свободную руку над головой Кроули. Кроули откинулся назад, чтобы лучше видеть, но замер, широко улыбаясь, когда увидел плотно закрытые ангельские глаза. – Вот наш поезд, – заявил он, по-прежнему не глядя. Кроули посмотрел вдоль линии руки Азирафеля, наклонившись ближе, чтобы проследить, куда указывает его палец. Через мгновение глаза Азирафеля распахнулись, озаряя Кроули своим солнечным светом. – Уортинг... – прочел вслух Азирафель. – Я... я всегда мечтал съездить в Саут-Даунс, – затаив дыхание, он с надеждой улыбнулся Кроули. – И немного солнца – звучит прекрасно. – Ну что ж, пусть будет немного солнца, – Кроули улыбнулся шире, оставляя на его губах еще один поцелуй, прежде чем встать. Он поправил пиджак и положил руку на ручку чемодана, а затем в предложении протянул другую. Азирафель без колебаний взял ее, и Кроули поднял его на ноги – из сырой земли прямиком на солнце.