Compliments

Это началось с приступа гнева, со жгучей злости. Мир по традиции воспринимал это как нечто плохое, но, честно говоря, подавляющее большинство разработок в секте Не начиналось именно так, – они унаследовали вспыльчивый и недоброжелательный нрав от своих предков вместе с традицией совершенствования с помощью сабель, – и не всегда заканчивалось плохо. В Нечистой Юдоли существовало множество зданий, техник и технологических новшеств, которые претворялись в жизнь с чьего-нибудь разъярённого «хрен тебе» в адрес кого-нибудь и превращались во что-то стоящее только в процессе, когда вовлечённый человек достаточно успокоился, чтобы подумать о том, что он делает, осознать, чего он уже достиг, а затем пожать плечами и продолжить начатое, потому что не было смысла останавливаться на полпути в своём деле. Не Минцзюэ имел в виду следующее: прецедент был. Ему нравилось думать, что всё началось с Цзян Фэнмяня, но, если Не Минцзюэ был честен с самим собой, это началось ещё в Нечистой Юдоли, когда Не Хуайсан, однажды во время ужина, совершенно будничным тоном сказал ему, что, по его мнению, одна заклинательница из его класса была очень хорошенькой и что он будет счастлив жениться на ней. – Э-э-э, – очень умно отреагировал Не Минцзюэ. – Хуайсан, тебе семь. Не Хуайсан не видел в этом проблемы. Вместо этого он очень откровенно объяснил, что было бы правильно, если бы он начал думать о своём браке как можно раньше, поскольку женитьба и рождение детей были бы его большим вкладом в секту, учитывая то, что он был никчёмным и ни на что другое не годным… – Погоди, – прервал его Не Минцзюэ. – Кто сказал тебе это?! Не Хуайсан утверждал, что сам сделал такой вывод. Не Минцзюэ утверждал, что Не Хуайсан нёс чушь собачью, а также что он не был никчёмным, даже если не был хорош во владении саблей, и в любом случае, даже если он был совершенно никчёмным, он всё ещё был тем, кого Не Минцзюэ считал своим человеком, и никому не следует говорить против него ни единого проклятого слова, иначе Не Минцзюэ укусит их. – Я имел в виду «зарежу их»! – слишком поздно исправился он: Не Хуайсан уже катался со смеху до слёз. – У меня есть сабля. Я умею резать людей! Знаешь, я на самом деле очень пугающий! Не Хуайсан ни капли ему не поверил и продолжил ужин, казалось бы, умиротворённый и забывший обо всём, но Не Минцзюэ после этого поинтересовался мнением у всех своих старейшин и советников, а также у наиболее надёжных старших учеников своей секты, внезапно испугавшись, что он непоправимо навредит Не Хуайсану, воспитав его неправильно или что-то в этом роде. Разве дети не нуждались в поддержке в таком возрасте? Разве они не были юными и нежными персиками, способными получить вмятину от малейшего взгляда, или молодыми ростками, которые нужно было укрывать от резкого ветра, чтобы они не выросли травмированными? Все уверяли его, что дети более выносливые, чем кажутся, что они гибкие и способны оправиться практически от чего угодно. Однако он настаивал, указывая на то, что даже самая гибкая древесина в конечном итоге получит трещину перед лицом жестокого урагана, и в конце концов они признали, что лучше избегать слишком большого давления на слишком юных детей, что у ребёнка, которого загоняли в слишком тесные рамки или не ограничивали вообще, может развиться невроз, который помешает ему в будущем. Говоря это, они в основном старались не смотреть на него, по-видимому, думая про себя, что Не Минцзюэ сам был немногим старше ребёнка и уже подвергался наихудшему давлению, которое, несомненно, приведёт к боги знают каким проблемам в будущем, но он не обратил на эту часть никакого внимания. С его точки зрения, его жизнь уже была потеряна: он поклялся отомстить за своего отца, заставив этого древнего монстра Вэнь Жоханя заплатить своей жизнью за то, что он сделал, и, более того, он поклялся стребовать кровавый долг в полном объёме, прежде чем какое-либо бремя перейдёт к Не Хуайсану. Позволить Не Хуайсану прожить счастливое детство – вот что имело значение. Позволить ему терпеть оскорбления, когда Не Минцзюэ нет рядом, чтобы увидеть, не было частью этого плана. Если Не Хуайсан и будет оскорблён, то пусть это будут посторонние, о словах которых ему не нужно будет беспокоиться! В их секте Не его, как минимум, следовало обожать и уважать, иначе виновным придётся держать ответ перед Не Минцзюэ. Эти мрачные мысли всё ещё крутились в его голове, когда он отправился на Пристань Лотоса на дискуссионную конференцию, и, возможно, именно там всё на самом деле началось. Благодаря слухам весь мир совершенствования уже знал, что Цзян Фэнмянь нашёл осиротевшего сына саньжэнь Цансэ и Вэй Чанцзэ и взял его к себе в качестве подопечного, позволив ему стать учеником секты Цзян – даже обращаясь с ним почти как с членом своей семьи. Это было известно, поэтому не стало большим сюрпризом, когда Цзян Фэнмянь с гордостью представил его или когда ещё более гордо перечислял его достоинства, восхваляя его до небес. Что действительно стало сюрпризом, так это то, как мало он хвалил своего собственного сына, стоящего рядом с ним, несмотря на то что разница в возрасте между мальчиками составляла всего несколько дней. Как будто Цзян Фэнмянь просто забыл о существовании этого создания, не говоря уже о том, что сам способствовал его появлению на свет, и постоянные взгляды надежды – неизменно разрушаемой, – которые ребёнок посылал своему отцу, давали понять, что нынешняя ситуация продолжается уже какое-то время. Пошёл ты, подумал Не Минцзюэ, впадая в ярость, когда мысленно вместо этой картины увидел Не Хуайсана на его провальных уроках по владению саблей, когда он отчаянно старался изо всех сил не отставать от остальных, хотя его тело не позволяло ему этого, в то время как ему говорили, что он бесполезен и не годится ни для чего другого, кроме брака. Пошёл ты, Цзян Фэнмянь. Конечно, он не мог сказать это вслух. Так что вместо этого он сказал ребёнку, который имел вежливое имя Ваньинь, но, казалось, все подряд считали совершенно нормальным звать его домашним именем: – Отличная стойка. Ты знаешь остальные позиции в этом сете? Цзян Ваньинь, глядя на него, очень медленно кивнул и продемонстрировал их. – Абсолютно идеально! – громко сказал Не Минцзюэ, привлекая к себе внимание своим слишком звучным голосом, который все автоматически прощали ему из-за того, что он был одновременно из секты Не и молодым человеком. – Совершенно очевидно, как усердно ты работал над этим, и это щедро окупилось. Вам очень повезло с вашим сыном, лидер секты Цзян. – …спасибо, – сказал Цзян Фэнмянь, немного смущённый тем, что его прервали. Он продолжил говорить о блестящем мастерстве Вэй Усяня, снова взявшего в руки меч после долгих лет жизни на улице без практики, хотя в данный момент впечатляющие навыки улыбающегося мальчика всё ещё были в значительной степени дикими и недисциплинированными. Не Минцзюэ кивнул и спросил: – Когда именно, вы сказали, начнётся торжественное открытие? Очевидно, Цзян Фэнмянь забыл об этом в своём приступе энтузиазма, поэтому он поспешно вернулся к актуальной теме, и дискуссионная конференция началась всерьёз. Этого было почти достаточно, чтобы позволить Не Минцзюэ забыть о случившемся и оставить эту тему позади. Или так и было бы, если бы только Цзян Фэнмянь не продолжил восхвалять Вэй Усяня при каждом удобном и неудобном случае – как если бы мальчик был сыном этого человека, а не кого-то другого. Раздражённый до глубины души, Не Минцзюэ начал делать комплименты в адрес Цзян Ваньиня каждый раз, когда Цзян Фэнмянь говорил что-нибудь хорошее о Вэй Усяне. Он старался, чтобы его комплименты всегда соответствовали истине: мальчик был трудолюбивым, преданным своему делу и искренним, вдумчивым, умным, без чрезмерной высокомерности… – Вэй Усянь уже придумал свои собственные идеи относительно стиля меча, – заявил однажды Цзян Фэнмянь своим слушателям. – Вы можете видеть его сейчас на тренировочной площадке, практикующего это… взгляните! Не Минцзюэ поднял камешек и метнул его сложенными пальцами, заставив Вэй Усяня подпрыгнуть на пол-чи в воздух и чуть не упасть на задницу. – У него слабый фундамент, и он слишком переусердствует, – сухо проанализировал он, потому что это было правдой, и потому что никто больше этого не говорил. Он не делал это более суровым, чем оно должно было быть: Не Минцзюэ, конечно, ничего не имел против самого мальчика; просто он по опыту знал, что гораздо легче и мотивирующе быть тем, кого хвалят, чем тем, кого нет. – Голова у него так высоко в облаках, что ноги едва касаются земли – самый слабый свирепый труп с лёгкостью поборол бы его с таким несерьёзным стилем. Ему лучше следовать традиционному пути, иначе однажды он попадёт в настоящие неприятности. – Лидер секты Не, правда, – неодобрительно процедил Цзян Фэнмянь. – Ему всего девять. – Достаточно взрослый, чтобы приобрести дурные привычки, – парировал Не Минцзюэ. – Ваш сын – его ровесник, и он непоколебим, как скала. Если Цзян Ваньинь продолжит развиваться в том же духе, его основа будет достаточно сильной, чтобы пережить самый жестокий шторм. – У камня нет воображения, – сказал Цзян Фэнмянь, и действительно ли он утверждал, что его сын хуже? Вслух, в присутствии посторонних? Неужели у этого человека не было стыда? – Минцзюэ, ты молод, но ты должен знать, что моя секта Цзян ценит свободу и творчество как высшую добродетель… – Ты бы предпочёл построить дом, используя в качестве фундамента фейерверк или камень? – спросил Не Минцзюэ, изо всех сил стараясь внешне не выдать негативной реакции из-за пренебрежительно-фамильярного использования его имени кем-то, кто технически мог быть старше него, но по статусу был равен ему. – Скажи мне, Фэнмянь, неужели прославленная «свобода» твоей секты Цзян позволяет людям быть только такими текучими, как река, но не такими устойчивыми, как земля? Цзян Фэнмянь колебался, явно не зная, как на это ответить. Не Минцзюэ вскинул руки в саркастическом поклоне. – Как лидер секты, стиль которой основан на прочном фундаменте, я был бы очень счастлив, если бы ты научил меня своей мудрости. Не сомневаюсь, что другие лидеры тоже выиграют от этого. Возможно, именно в этот момент Цзян Фэнмянь понял, что его слова могут быть неверно истолкованы как оскорбление всех сект, чей стиль был менее свободным, чем у Цзян, – то есть, почти всех из них, за исключением, может быть, Ланей и их вассальных сект, учитывая их предпочтение техникам, сформированным на манер ветра над водой, – и, более того, что это была дискуссионная конференция, где каждое слово толковалось с политической точки зрения, и что множество людей зловеще прожигали его взглядами. Он поспешно продолжил разговор, отложив тему своих сыновей на другой день. Вечером того же дня госпожа Юй подошла к тому месту, где сидел Не Минцзюэ, вертя в ладони чарку очень хорошего вина, которое ему не особенно хотелось пить. Прежде чем он успел начать беспокоиться о намерениях Пурпурной Паучихи, она натянутым тоном сказала: – Твои слова в адрес моего сына были слишком добрыми. Его навыки всё ещё низки. Ему предстоит ещё много стараться, чтобы добиться значительного прогресса. – Ему всего девять, – сказал Не Минцзюэ, чувствуя себя униженным из-за того, что она заметила его небольшую истерику, которая, как он запоздало понял, была, вероятно, весьма очевидной. – В любом случае, я не лгал. У него хорошая основа. Однажды он станет сильным заклинателем, в этом нет никаких сомнений. Я сказал только то, что видел. – Ты не прокомментировал Вэй Усяня, – сказала она. – Ты, должно быть, заметил его гениальность. – Гениев не нужно слишком много хвалить, – сказал Не Минцзюэ. Его самого учителя часто называли гением, и он ненавидел каждый такой момент – разве он не мог просто быть хорош в чём-то, не заставляя при этом людей сбиваться с ног, стремясь превозносить его? Поначалу ему это нравилось, но через некоторое время это стало утомительным; от него ожидали, что он будет гением во всём, а простая заурядность внезапно стала считаться неудачей. – Это нужно тем, кому приходится усердно работать, чтобы добиться высоких результатов, иначе они будут обескуражены. Сравнение кого-то с ребёнком другого человека в определённой степени действует как стимул, но через некоторое время оно теряет свою полезность и может даже привести к обратному эффекту. Твой муж – чёртов идиот, не сказал он. Это его собственный сын! Как он может так говорить о нём? Разве он не должен держать его в ладонях, как нежное пламя, оберегая от ветра и дождя? Как он оправдывается перед самим собой, критикуя своего сына, но при этом не давая ему понять, что критика предназначена во благо? – Возможно, – сказала госпожа Юй, но по её лицу было видно, что она не собиралась воспринимать всерьёз советы по воспитанию детей от подростка, коим был Не Минцзюэ. – Тем не менее, твои слова были добрыми. После этого она ушла, к его большому облегчению. Он покачал головой и принялся мечтать о волшебном инструменте, который позволил бы ему пройти через весь этот кошмарный опыт намного быстрее. В конце концов, конференция прошла с той же скоростью, что и всегда. На этом всё могло бы закончиться, но Не Минцзюэ сохранил привычку открыто хвалить Цзян Ваньиня на следующих конференциях, хотя бы потому, что это явно раздражало Цзян Фэнмяня, – в меньшей степени потому, что Не Минцзюэ хвалил его сына, и в большей степени потому, что это было очевидной косвенной критикой навыков Цзян Фэнмяня как родителя или лидера секты, и более того, это напоминало всем другим сектам о том неудачном обмене мнениями и делало их менее склонными слушать его, – и, конечно же, потому что, ну, если ты взялся за дело, то должен был закончить его, даже если ты пришёл в себя где-то на полпути. Разумеется, он позаботился о том, чтобы его высказывания соответствовали реальности, поскольку не было ничего хуже ложной похвалы. На самом деле он ничего не подразумевал под этим, кроме полуоформившейся мысли, что кто-то должен это сделать – что мальчик должен знать, что кто-то посмотрел на него и Вэй Усяня и счёл его достойным похвалы в первую очередь. Не Минцзюэ, конечно, хвалил Вэй Усяня тоже, поскольку мальчик часто это заслуживал; просто он никогда не забывал и о Цзян Ваньине. (Он также позаботился о том, чтобы другие лидеры сект увидели, насколько хорошо эта техника может быть использована, чтобы сбить с толку Цзян Фэнмяня, – вторжение в его личную жизнь, которое можно был замаскировать под идеальную вежливость, – и некоторые из них подхватили эту тактику, хотя и менее последовательно, чем Не Минцзюэ: лидеры сект Цзинь и Вэнь, естественно, всегда были нацелены на поиск слабостей, но, что интересно, также Лань Цижэнь, который обычно был выше таких мелочных манёвров. Возможно, он на самом деле просто хвалил Цзян Ваньиня, потому что искренне одобрял его.) Не Минцзюэ не особенно об этом задумывался. Он не особенно об этом задумывался во время других дискуссионных конференций, или когда он приехал в Облачные Глубины, чтобы забрать Не Хуайсана, которому – на удивление – действительно удалось завершить обучение на этот раз, хотя выражение лица Лань Цижэня предполагало, что его успех, возможно, был больше связан с желанием другого лидера секты никогда больше не видеть Не Хуайсана на своих занятиях. – Знаете что, пока не говорите мне. Скажите лучше… хм… как проявил себя Цзян Ваньинь? – спросил Не Минцзюэ, прикрыв ладонью глаза, как будто это могло предотвратить головную боль. – Он смышлёный мальчик и знает, как направить свои мысли в нужное русло, когда захочет. Лучше сначала расскажите мне о нём, это будет менее удручающе. – Он очень умный, – согласился Лань Цижэнь. – Крайне внимательный и исключительно кропотливый. Иногда он склоняется к консерватизму из страха дать неправильный ответ, но это всего лишь вопрос уверенности; его мышление чрезвычайно хорошее. Он весьма проницателен, когда дело касается логики, а не эмоций. – Неудивительно, – проворчал Не Минцзюэ. – В своё время он станет лидером секты, достойным уважения. Когда избавится от отца, который тянет его вниз, нелюбезно подумал он и увидел, как Лань Цижэнь кивнул в невысказанном согласии. – Хорошо, – сказал Не Минцзюэ. – Теперь я достаточно укреплён. Расскажите мне о Хуайсане. Лань Цижэнь посмотрел на него с глубоким сочувствием. Лишь гораздо позже, во время кампании «Выстрел в Солнце», на это впервые прямо обратили его внимание – как ни странно, сам Цзян Ваньинь. – Почему ты продолжаешь делать это? – прошипел он, оставшись после одного из их собраний. Не Минцзюэ моргнул, глядя на него. – Делать… что? – Ты… ты сказал… обо мне!.. Не Минцзюэ попытался вспомнить, что он только что сказал во время собрания. – Что ты… превосходно справляешься со своей работой, сталкиваясь при этом с гораздо более высоким уровнем препятствий, чем все остальные? – предположил Не Минцзюэ, потому что он вправду сказал что-то подобное. – Или это была часть о том, что, если бы кому-то из них пришлось одновременно восстанавливать свою секту и сражаться, мы все были бы обречены, потому что они ни черта не способны многозадачно работать? Да, наверное, это было оно. – Я не желал нанести никакого оскорбления, ссылаясь на то, что случилось с твоей сектой, – сказал он, надеясь объясниться. – Это было только… – Я не обиделся, – пробормотал Цзян Ваньинь. – Это нормально. Я имею в виду, это не нормально, но… это произошло, все знают, что это произошло, и отсутствие разговоров об этом не будет значить, что этого не произошло. На самом деле я имел в виду… почему ты продолжаешь говорить такие приятные вещи обо мне? Не Минцзюэ снова моргнул. – Потому что они правдивы? Щёки Цзян Ваньиня покраснели. – Ты всегда хорошо отзывался обо мне. С тех пор, как я был ребёнком… каждый раз, когда ты меня видел, на дискуссионных конференциях, или в Облачных Глубинах, или даже в твоих письмах моему отцу… Он действительно это делал. – Я просто хочу знать почему. Это… моего отца нет рядом, значит, ты не мог делать это только для того, чтобы разозлить его, даже если я знаю, что это было частью всего этого. Почему я? Не Минцзюэ слегка кашлянул, только сейчас осознавая, что Цзян Ваньинь это заметил. Или, возможно, даже подслушал, что касается Облачных Глубин. – Я уверен, что тебе знакома концепция о ребёнке другого человека, – сказал он, и Цзян Ваньинь резко кивнул, явно думая о Вэй Усяне. – Ты – такой ребёнок для Хуайсана. – Я? – Цзян Ваньинь казался слишком уязвимым, спрашивая об этом. – Ты сравниваешь его… со мной? – Удивительно, что он терпел тебя в Облачных Глубинах, – со вздохом признался Не Минцзюэ. На самом деле, его брат едва не объявил Цзян Ваньиню заочную войну из-за всех комментариев Не Минцзюэ, однако в его первом же письме домой из Облачных Глубин в том году было: «Я понимаю, почему он тебе нравится! Он милый! Идеальная пара для тебя!» – потому что он, видимо, решил, что Не Минцзюэ влюблён в этого мальчика. Что точно не соответствовало действительности… по крайней мере, когда он был в том возрасте. Но теперь Цзян Ваньинь вырос и стал воплощением всех комплиментов, которые Не Минцзюэ делал ему на протяжении этих лет, особенно с той мужественностью и естественной аурой властности, которая пришла к нему после его личной трагедии. – Но почему… ты знал Вэй Усяня примерно так же хорошо, как и меня. Не Минцзюэ фыркнул. – И как именно это помогло бы Хуайсану? Если бы я хотел сравнивать его с кем-то, у кого всё получалось с первого раза, мне не нужно было бы для этого выходить за пределы секты Не – меня тоже считали гением, когда я был молод. Нет ничего плохого в том, чтобы родиться без огромного и бесконечного природного таланта. Проблемой Хуайсана всегда было его нежелание прикладывать усилия. Цзян Ваньинь не мигая смотрел на него. – В любом случае, твой отец был настолько ослеплён своим обожанием Вэй Усяня, что не обращал внимания на твои заслуги, которые отличаются, но не менее впечатляющи, – добавил Не Минцзюэ. – Меня, как человека, пытавшегося понять, как воспитать ребёнка, это раздражало. Я подумал, что кто-то должен дать тебе понять, что тебя замечают и ценят по достоинству. – Да, – сказал Цзян Ваньинь странно хриплым голосом. – Да, ты… ты преуспел. Он на мгновение замер, пристально посмотрев в глаза Не Минцзюэ, а затем проронил: – Я ухожу, – и бросился прочь. Не Минцзюэ не был полностью уверен, означало ли это, что ему следует остановиться, или нет. Цзян Ваньинь сказал, что он не обиделся… как бы то ни было, к настоящему времени это вошло для него в привычку. Он делал это больше половины жизни! Он не мог так просто прекратить! Это было бы всё равно, что попытаться остановить его гнев или целеустремлённое намерение… ничего не поделаешь. Цзян Ваньиню придётся смириться с жизнью, в которой он будет слышать от него комплименты. – Ух, ты такой идиот, – сказал Не Хуайсан, когда он рассказал ему об этом случае месяцы спустя, лёжа в постели и оправляясь от катастрофы, в которую превратилось окончание войны. – Я исправлю это. – Исправишь что? – Я скажу ему, что ты умираешь, – решил Не Хуайсан. – Ты собираешься сделать что?! – Оставайся в постели, дагэ! Предписание целителя! Главный целитель секты Не был чрезвычайно устрашающим человеком. Не Минцзюэ остался в постели. Некоторое время спустя Цзян Ваньинь ворвался к нему с бледным лицом. – Хуайсан – гадкий лжец, со мной всё будет в порядке, – тут же сообщил Не Минцзюэ. Цзян Ваньинь остановился на середине запала и резко сдулся. – Правда? – Правда. Я бы остановил его, но на данный момент я застрял в постели. Цзян Ваньинь сел рядом с ним. – Звучит серьёзно. Не стоит недооценивать военные травмы, особенно учитывая склонность твоей секты к отклонениям ци… – Ещё и сострадательный, – поддразнил Не Минцзюэ. – Мне придётся добавить это к списку комплиментов. Цзян Ваньинь покраснел. – Ты… планируешь продолжать? – Всю оставшуюся жизнь, какой бы короткой она ни была, – ответил Не Минцзюэ, потому что он был честным человеком, даже когда это было неудобно. Он собирался рассказать о своей привычке и о концепции остановки на полпути, но не успел начать, так как Цзян Ваньинь схватил его за ворот и втянул в поцелуй. После этого он решил, что, может быть, объяснять эту часть происходящего не нужно. Возможно, он и был медленным в понимании, но на самом деле не был идиотом.