***
Он слышал, как кто-то шепчет. Кто-то шепчет ему из-под кровати. Два глаза мерцают в темноте, и что-то трещоткой колеблется во мраке. Он сам шипит в ответ. Сон резко изменился и перед ним зелёное марево, и руки тащат вниз кого-то маленького, а он кричит и извивается. Мрак и сырость. Снова сон меняется. Он стоит перед огромным зеркалом, на котором выведена надпись: «Ацдрес еиналеж а, оцил еовт ен юавызакоп Я», и видит в отражении маленького мальчика, такого же высокого для своих лет, но так на него не похожего, и следом вместо мальчика в зеркале появляется размытый мужчина. Только красные щелки глаз видно в глубине тёмного капюшона. И в руке из-под плаща видно молочно-белую руку с длинными пальцами, удерживающими палочку. Зачем этому мужчине такой плащ и дирижерская палочка? И снова…он бежит по пустому залу, вокруг колонны, обвитые статуями гигантских змей…он в чужом теле, на нем чёрная мантия, а в руках потрепанная книжица. Он так рад, что видит то, что его окружает. Он снова может видеть! Он пишет на стене мерцающей краской слова, но не может прочесть и половины: «Треп…ги…следн…ая…ком...ва…ыта». И вот он душит петухов, пока куры в курятнике мечутся и бегут. Ему страшно, но это нужно сделать. Перья вихрем летают вокруг. Он слышит голос. И говорит с этим голосом. Что-то огромное разворачивается в темноте и уползает, шипя, в огромную трубу. Хлоп. И он сидит в мягком кресле. Его окружают какие-то люди, но он не видит их лиц, а они смеются. И он слышит едва различимое: «Ну вы и наглец, юноша! Откуда вы узнали, что ананасы — мое любимое лакомство?». — Ананасы! — крикнул Леонард Уолш и открыл глаза. Проснись он на секунду раньше, то увидел бы, как феникс исчез вместе с двумя людьми. Он закрыл лицо ладонями на секунду, пытаясь успокоиться. Какой странный сон. Ему было трудно дышать. И голова такая тяжелая, как чугунная. Он в больнице? Ну точно, наверное, они чем-то отравились, и ему приснилась эта жуть, от которой волосы вставали дыбом. Ну и дичь. Расскажет Каю и Джошу, и они вместе посмеются над его кошмарами. И дикой фантазией. О, ужас! Мама, наверное, совсем с ума сошла от беспокойства. Вот бы сейчас домой и поплавать в ванной. Больницы — это не для него. Он махнул ногой. Почему так легко. Что за… Он посмотрел вниз и заорал во всё горло. В палату вбежало несколько людей в лимонных халатах. — Так, дружище, спокойно! Я — твой целитель, Омар Абаси, ты в больнице для волшебников и волшебниц. И мы тебе поможем. Всё будет хорошо… Леон позже не мог даже себе объяснить, что на него нашло, но он сам от себя не ожидал, что рявкнет когда-либо на взрослого: — Вы лжете! Говорите правду! — из него вырвался резкий, чужеродный холодный голос. Слишком звучный и высокий для него. Его трясло, но он так и не понял, что это было. Он словно ввалился в иное пространство, он видел как стоящий перед ним целитель махает деревяшкой над обгорелой до неузнаваемости женщиной. Над ее головой табличка: «Мэри Уолш, маггла…» и цифры года рождения. Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! Леона выкинуло обратно. НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! Мальчик замер внутри, перестав дышать, но его всего трясло. Целители немного отстранились и как по команде вопросительно воззрились на главу Отделения Ранений от живых существ. Омар Абаси кивнул своим подчиненным на дверь. Он дождался, пока остальные выйдут. Он с опаской глядел на своего пациента. «Маггл» только вторгся в его сознание без подготовки с помощью легилименции. Он не просто вломился в разум Омара, а выцепил именно нужное ему воспоминание. Это было тревожным знаком. Ребенок находился на грани безумия, практически на стадии обскуризма. Ему нужно находиться не в его отделении. Если магия принимает агрессивную оболочку, то нужно проходить лечение на пятом этаже. Они ведь и не предполагали, что мальчик мог быть не сквибом, а обскуром. — Послушай, нельзя так себя вести, ведь мы помочь тебе хотим… и пытаемся… Кай… Джош… Мама. Их больше нет. Совсем нет. Навсегда. Нет их больше. Леон зажал голову руками и заорал, что есть мочи. Стёкла на окнах затряслись и тут же престали звенеть, но мальчик не переставал кричать. Он вцепился в свои волосы и драл их со всей силы. Предметы в палате шатало как во время землетрясения. По стенам, полу и потолку поползли криволинейные трещины. — Несите умиротворяющий бальзам…так, прекрати дергаться, иначе придется тебя связать! — мистер Абаси палочкой наколдовал ремни-перетяжки, чтобы привязать брыкающегося мальчика и не дать ему нанести себе еще больший вред, а Леон уже бил себя по голове и заливался плачем, заходясь в истерике. — ДА ЧТО ТАК ДОЛГО?! — заорал он во всю глотку, пока целитель-стажер в панике метался туда-сюда. — Да, Моргана тебя побери! Акцио, ЗЕЛЬЕ! — он поймал пузырек с Зельем сна без сновидений и с силой влил Леону в рот. Тот моментально затих и уснул. Повисла гнетущая тишина. Омар Абаси медленно опустился на койку рядом с подопечным, обхватив дугу кровати вместо моральной поддержки. Он почувствовал, что над верхней губой выступил пот. Достал платок и приложил к коже. Удивился, увидев кровь. По привычке слегка коснулся уха — крови не было. Его, взрослого волшебника, самого сотрясала дрожь. И в голову ему наведалась весьма пугающая мысль, которую он как можно скорее постарался отбросить, потому что стало еще страшнее. — Сложно с этими магглами, — выдохнул стажер. — Неужели?! — рявкнул мистер Абаси, моментально возвращаясь в своё рабочее состояние. — Следи за ним и не делай лишнего. Ничего. НИ-ЧЕ-ГО! Не провоцируй. «Прям как Дадли… много лет назад, хотя нет, у Дадли таких сил отродясь не было», — сокрушенно подумал Омар и вышел, не запирая палату. Стажер не стал засиживаться со спящим и выскользнул следом. Он понимал, что работать в Мунго он и не собирался, а поручение мисс Скитер он выполнил. Он собрал нужный материал. Дело оставалось за малым. Ни один из них не обратил внимания на то, что за дверью, затаившись, за этой сценой наблюдали двое. И один из них не знал о присутствии другого. Худой, но очень красивый лицом мальчишка лет двенадцати с винно-рыжим цветом волос и чёрными глазами, который прятался за дверью, и жук, который сидел выше на скосе этой двери. Внезапно ребенок резко направил взгляд на жука, стал видимым и захлопнул дверь, раздавив насекомому половину туловища. Жук, свалившись на пол, полз, перебирая целыми лапками и мотая головой. Насекомое верещало от боли. — Какая жалость, что вы не можете обратиться обратно, верно, мисс Скитер? Не стоит совать свой стрёмный нос в чужие дела, — он злобно улыбнулся и наступил на жука больничным тапочком, окончательно покончив с журналисткой и репортёршей, размазав хитиновый панцирь по мраморной плите, а после прикрыл дверь и подошел к Леону. — Не волнуйся, я знаю, ты крепко спишь и не слышишь меня, но я тебе обещаю, я не дам тебя в обиду, — он поправил Леону чёлку, взбил подушку и укрыл одеялом. Дверь распахнулась: — Генри, что ты тут делаешь? — мистер Абаси удивленно уставился на мальчика. — Я услышал, как он кричит и пришел сюда, — он кивнул на Леона, — его ноги ведь уже невозможно восстановить? — Я не должен обсуждать с тобой болезни других пациентов, но… да. — Сэр, вы не понимаете, — Генри сочувствующе смотрел на целителя. — Он ведь ничего не знает о нашем мире, на него напал смеркут, и, возможно, что он видел, как едят его друзей, а, может, даже и членов семьи. Потом он проснулся и ощутил, что не имеет ног. Сойти с ума…это даже больше про милосердие. Чтобы жить — надо обладать недюжинной силой и внутренней стойкостью, а вы требуете спокойствия и послушания от того, кто, повторюсь, рос в мире магглов. — Ох, догадываюсь я, в кого ты такой умный вырос и острый на язык! — усмехнулся мистер Абаси, который снова вернулся в строй благодаря паре бокалов огневиски. — Как там твоя бабуля? — Прапрабабушка, — поправил мальчик. — Всё также без сознания, в коме, — равнодушно бросил он. — Ты даже не печалишься… — А какой с этого будет прок? — пожал плечами Генри. — К тому же она в последнее время начала всё забывать, даже своё имя. Она постоянно звала свою покойную внучку Эйлин. Старушке почти две сотни лет, что с нее взять. Омар не первый раз удивлялся взрослости Генри, но с другой стороны, мальчик жил один с очень старой волшебницей на территории Каледонского леса в такой глуши, что ни точного расположения их дома, ни то как выглядел этот самый дом никто не знал, пока к в больницу не прилетела сова с просьбой о помощи. Старая женщина потеряла сознание, а Генри не знал как ей помочь. — Ты же понимаешь, что Мунго делает всё, чтобы поправить ее здоровье. — Вы даете ложные надежды. Это нецелесообразно. Целитель Пандора ответила намного честнее. Что через месяц меня отправят в приют, вернее в маггловскую приемную семью, ведь простецы упразднили детские дома. Пока мне разрешено жить в Мунго, потому что в лесу одного меня никто не может оставить. «Ребенок не может сам себя защитить». Но там в лесу спокойно. С другой стороны, я понимаю, что эта моя беззаботная жизнь скоро закончится, — он смотрел в окно с очень грустным видом. У целителя Абаси защемило сердце. Какой же тяжелый сегодня день. Неудивительно, что Генри такой взрослый. Конечно, он всего себя посвятил заботе о своей прапрабабушке Гертруде Принц. — Генри, а зачем ты все-таки пришел к Леону? — Я подумал о том, что ему нужен друг. Кто-то, кто сможет помочь ему ассимилироваться в нашем мире. Я…Целитель Абаси, вы не будете ругаться? — он поднял свои огромные глаза на Омара. Тот, заинтригованный, кивнул. — Я подслушал разговор, — понурив голову, сказал Генри. — Это какой же? — прищурился Омар. Мальчик перешел на шёпот: — Я слышал, что его мама тоже была тут пару часов назад на другом этаже. Что в маггловской больнице кто-то вызвал дикий огонь, и никого не смогли спасти. Он ведь теперь…один? — Генри кивнул в сторону Леона. — Да, это правда, — без задней мысли подтвердил целитель Абаси, а после задумался. Генри Принц не нарушал тишины, а терпеливо ждал. Он не так давно научился получать тот результат, который был ему нужен. — Значит, ты хочешь с ним подружиться? — Омар посмотрел на Генри. — Это хорошая идея. Соглашусь с тобой, парень, ему нужна поддержка. Хороший друг нужен и тебе. Вы оба по сути одиноки. К тому же через восемь месяцев вы оба поступите в Хогвартс на первый курс. Ты прав, мудрый не по годам ребенок. Знаешь что? Я распоряжусь, чтобы тебя поселили к нему в палату. Так ты сможешь установить с ним хотя бы контакт. Потому что я сильно сомневаюсь, что он начнет взаимодействовать с кем-то из целителей. Генри мягко улыбнулся и снова посмотрел на Леона. «Вот и славно», — подумал целитель Абаси и вышел из палаты. Генри на всякий случай посмотрел еще раз на дверь, а после, повернувшись к Леону, сказал: — Я проведаю отца, мне надо с ним попрощаться. Ведь я перееду к тебе, а после мы сюда уже вряд ли вернемся. Пока Генри шел по коридору, он повторял про себя порядок событий, которые происходили с ним за последние несколько часов. Сложно назвать их случайными. Принц младший вышел к лестнице и направился на пятый этаж, по пути здороваясь со всеми целителями, колдомедиками, стажерами. Он жил тут уже несколько месяцев безвылазно. И мечтал о том, чтобы фанатичка чистой крови и чокнутая садистка Гертруда как можно скорее померла, потому и уговорил рой докси напасть на неё, когда старуха поднималась по раздолбанной лестнице их отвратительной и не пригодной для жилья лачуги. Фейри развлеклись, а он выдохнул с чистейшим удовлетворением, понимая, что карга больше не будет на долгие часы ставить его коленями на крупу и избивать розгами, заставляя наизусть читать фамилии Священных двадцати восьми. Шут с ней. Он был рад еще оказаться тут, потому что смог увидеть отца. Его оболочку. Которая покорно делала все, что ей говорили. Оболочку мыли, кормили и беседовали с ней. Северуса Принца там давным-давно не было. Его отец даже не захотел попытаться быть отцом. Он просто последовал за матерью. Великая сила любви? Нет, эгоизма! Разве был Генри виноват в том, что мама ушла к другому? Нет. Разве это был повод оставить его на растерзание старой ведьме? Нет. Он жалел оболочку своего отца. Но самого отца проклинал за малодушие и слабость. Генри также бесило лицемерие окружавших его волшебников. Он испытал лютое разочарование в своих сородичах. Приговорить человека к поцелую дементора, а потом показательно и якобы с добротой ухаживать за ним. Никто не беспокоился о том, что у Генри никого не останется. Никто не подумал о полукровке, потому что его мать была магглой. Все улыбались и говорили, какой он смышленый и ответственный. И как повезло Гертруде с таким умным и красивым праправнуком. Знали бы они, эти отзывчивые и добрые маги, как он их ненавидел. Они говорили о лояльности к магглам, что они заботятся о них. И тут же высмеивали «простецов». А Генри мельком видел чудеса изобретений, которыми люди, не имеющие волшебных сил, окружали себя. Он сбегал по ночам и заглядывал в дома. Не без посторонней помощи. У Генри была особенность, которой не было даже у так называемых «истинных чистокровных волшебников». Он видел тех представителей фейри, которых не видели сами волшебники. Он это давно понял, что Гертруда их не видит, но думал, что их видят все другие волшебники без исключения. Как раз накануне перед тем, как привезли Леона, Генри убедился в обратном, когда к целителю Сметвику на чашку залез гном размером с большой палец руки, спустил портки и с диким хохотом отлил в кофе струю мочи. А после фейри заметил, что Генри, выпучив глаза и открыв рот, смотрит на него. Гном усмехнулся и приложил палец к губам, прошептав достаточно громко, чтобы его услышали все вокруг: «Тсссс!», но никто его не слышал! — Ты видел моё варенье?! — хрипло проорал гном. — Вонючий козел сожрал и печенье! — он смачно отрыгнул в сторону Сметвика. — Ни печений! Ни мармелада! И утром сожрал он плиту шоколада! Сахар последний вытряс из банки! Жирная жопа в штанах наизнанку! Пусть морду твою усыплют поганки! И в жаркой страсти пренебрегут куртизанки! На носу Сметвика внезапно налился и вылез огромный прыщ в ярко-малиновом ореоле. Следом еще пара на лбу, на подбородке и на щеках. Сметвик продолжал жевать и внезапно начал дико чесать ляжки, даже запаниковал, а после подскочил и понесся в сторону туалетной комнаты. Гном заржал сатанински. Согнувшись, он стучал мелким кулачком по столешнице, но вот Генри стоял, зажав рот руками, и еле сдерживал смех. — Чо скалишься, огрызок колдуна?! Генри понимал, что не может говорить с гномом, когда вокруг столько целителей. Он сунул руку в карман, заметив, что гном с прищуром наблюдает за ним, и немного вытащил пачку печения, которым его угостили утром родственники одного из пациентов, и продемонстрировал ее представителю народа фей. Гном причмокнул. Легенды не лгали. Фейри всегда были жуткими сладкоежками. — Хочешь чо за сласть? — гном хрипел. — Колдовства?! С которым не пропасть?! Генри кивнул. Ему просто было очень любопытно. — По рукам, мелкая рыбёшка! Но если ты соврёшь — пришью на рот тебе застёжку! — захохотал гном и спрыгнул со стола, но не расшибся и побежал прочь из столовой. Генри следовал за ним. Так быстро он никогда не бегал, даже в лесу от акромантулов. Наконец-то гном затормозил и остановился, ожидая пока мальчик догонит его. Он поманил Генри за собой и показал дверь, расписанную светящимися символами и лиственными узорами. Причем и целители, и волшебники даже не касались этой двери. Они ее не видели в упор, даже когда Генри открыл её. Комната была бы пустой, но только посреди на постаменте покоилась книга ярко-фиалкового цвета, потрепанная. Гном махнул, мол, иди и возьми. Генри снял книжку. На ней светились неизвестные символы, но долго Генри не смог ее разглядывать, потому что в коридоре послышался шум и топот ног. Гном басом оглушил Принца: — Хочешь спрятать ее в карман, мелочь, — уж кто бы говорил-то! — Скажи: «Сделал гадость — на сердце радость, двойная гадость — двойная радость!» А теперь отдай печенье со своего кармана! — он хрипло закашлялся как курильщик. Гертруда часто коптила потолок трубкой и выдыхала сизый дым в Генри. — Возьмите пожалуйста, — опешил Генри и положил пачку перед гномом, который увеличился в размерах в несколько раз, взвалил на спину брикет, и бросил ошалевшему Генри напоследок: — Тебе пригодится, когда поймешь наш язык. А сейчас сам прячься, я чую ветер перемен, пора сваливать из Англии, — он перестал говорить рифмами и хрипел жестче, чем бездомные пьяницы, шатающиеся ночью по улицам Лондона. — Ну, бывай, сопля! — и убежал с такой скоростью, что глаза Генри едва успели уловить его движения. — Везите их сюда! Сюда! — раздавались голоса целителей. Явно произошло что-то ужасное. А через пару часов сюда привезли и покалеченного Леона. Генри застыл как статуя, когда увидел лицо Уолша. Ему часто снилось это лицо, улыбающееся и счастливое, и он только однажды во сне узнал его имя. Днём все свои одиннадцать лет Генри проходил все возможные круги Ада, ведь бабка не давала ему никакой жизни, а ночью он незримо проживал иную жизнь с Леоном и его братом, а также их другом Джошем. Он думал, что возможно он сходит с ума. И таким образом его сознание пытается спасти остатки разума. Но сейчас он понял, что случайностей не существует, и что скорее-всего они с Леоном связаны магически. А это значит, что он никогда больше не будет один. Теперь у него будет друг.***
— Вот ведь уникальный вид перемещения! — мистер Малфой не впервые оказался около тайного замка Альбуса Дамблдора. Великая крепость средневековой магической истории, где чародеи четырнадцатого века сражались с троллями. Строения располагались посреди четырехугольного заполненного водой рва, будто вырастали из водной глади. Укрепленный зачарованной каменной стеной и башнями, равноудаленный от береговой линии, так что попасть в замок можно было только через портал, созданный хозяином лично, либо с помощью Фоукса. Октавиус был поражён тем, что Альбус смог наложить не только магглоотталкивающие чары, но и скрыть замок даже от волшебников. Верховный чародей Визенгамота имел рабочий адрес в Лондоне, на Бейкер-стрит, куда направлялись совы и письма из Министерства, а оттуда их ему пересылали вольнонаёмные домовики в скрытое убежище, где проживали Дамблдоры. Официально все из них считались мёртвыми: Персиваль, Кендра, Ариана и Криденс. Аберфорт Дамблдор бывал тут не так часто, как раньше, ведь он заправлял «Кабаньей головой» в Хогсмиде. После истории с Геллертом Грин-де-Вальдом они заслужили тихую и спокойную жизнь. Все они жили тут. В безопасности. Дорога в магическое сообщество была закрыта для них, но никто и не стремился иметь что-то общее с волшебным миром. Им было достаточно их нового дома. — Спасибо, Фоукс, — Дадли погладил феникса, усевшегося ему на плечо. — Пойдем, пап. Они вместе направились к воротам, вошли во внутренний дворик, оставляя позади цветущий сад, где другие фениксы пели свои песни или спали, склёвывая красный виноград с оранжево-зелёной огнелозы. — Да, он очень много средств вложил в реставрацию замка. Даже не знаю, начинаю думать, что пора и самому заняться фермерским хозяйством и разводить те же мандрагоры на зелья, — сказал Октавиус. На встречу вышли Криденс вместе с Нагайной. У обоих в волосах проблескивала седина. — Рад встрече, — Октавиус пожал руку Криденсу, обнял Нагайну и чмокнул её в щёку. — Как поживают Неишаа и Карайт? — Чудесно, отправили их учится в Бразилию в Кастелобрушу, там на высоком уровне изучают Травологию и Магозоологию, — сказала Нагайна. — Наши близняшки очень зациклились на изучении проклятия маледиктуса, — Криденс тяжко вздохнул, — хотят также изучать магию как брухо, а не как «бабуины с волшебными палочками скакать», — он примирительно поднял руки, — это цитата Флитвика. Он давным-давно перебрался в Бразилию и является главой их факультета. Есть кому присмотреть за ними. — Да я все понимаю, а где Альбус? — В самой высокой башне — он ждёт, — так что поднимайтесь. И тихонько, — Нагайна понизила голос. — Персиваль только заснул. Он сильно страдал от бессонницы. Последний месяц ему снятся кошмары об Азкабане. Снова. — А где Кендра с Арианой? — мистер Малфой направился к лестнице, все также следуя за Дадли, чья серьёзность никуда не испарялась. — Они решили сегодня побаловать нас всех вкусным завтраком, и мы идём им помогать, — Нагайна обняла Октавиуса. — Я рада, что вы пришли. Пусть даже по делам. Сейчас столько хлопот, что редко удаётся свидиться. А еще и Новый год сегодня. Останетесь? — Обещаю, мы останемся на ужин. — Вот и отлично, — она улыбнулась, взяла мужа за руку, и они отправились вниз, пока Октавиус и Дадли шли наверх. Альбус действительно являлся великим чародеем. И Октавиус не переставал так думать, даже когда узнал особую тайну министра. Он добровольно дал Непреложный обет только потому, что хотел быть уверен, что даже в случае, если его будут вынуждать рассказать её, то он умрёт. Он был сам обязан Альбусу Дамблдору, но его верность и преданность строилась не на этом, а на том, что Альбус в свое время спас и Дадли. Мистер Малфой понимал, что настал тот день, когда и Дадли станет частью их общей тайны. Это было необходимо, к сожалению. Вопрос в том: почему сегодня? Возможно, что это как-то связано с недавними происшествиями. — Ужас, как часто он поднимается по этим винтовым лестницам несколько раз на день? — тяжко выдыхал мистер Малфой. — Уму непостижимо. Он поднялся и остановился, чтобы отдышаться. — Теряешь форму, Октавиус, а моложе меня чуть ли не в два раза, но по твоему дыханию и кряхтению старше — в четыре, — послышался ехидный голос. — Рад видеть вас обоих. Альбус распахнул перед ними дубовую дверь, обнажая проход к зауженной арке из белого камня. Дадли зашел вместе с фениксом на плече, следом — Октавиус и Дамблдор, закрывший за ними дверь. — Располагайтесь, — он махнул на кресла. — Мы тут часто по вечерам играем около камина — это так расслабляет, — он взмахнул палочкой, и стопки игральных карт как гирляндные ленты поплыли по воздуху, ныряя в массивный комод, который сам наклонился и открыл маленький ящичек, а после встал на место. Дадли сначала отнёс феникса к его насесту, погладил, затем отошел и уселся в мягкое кресло, уложив голову на высокую спинку. Октавиус был выжат как лимон и просто плюхнулся рядом на пол. Дадли вскочил, собираясь уступить место, но тот жестом заставил сесть парня обратно. Мистер Малфой мотнул головой, мол, на мягком ковре еще хорошо и свободно. Альбус кивнул сам себе, после махнул палочкой и на старинном геридоне перед Октавиусом появился графин с темно-красной жидкостью и шнифтером. — Только сильно не увлекайся, тебе надо следить за давлением. Особенно с твоей-то одышкой и в твои-то годы. Я уверен, что вы уже оба осведомлены и о пожаре в маггловской больнице и о нападении трёх смеркутов — да, Дадли, я уже знаю — которых в Папуа чаще именуют мортильями. Кто-то сравнивает их природу с дементорами, но тут они чуточку ошибаются. Мортилья не имеет призрачной структуры как дементоры. И следует отметить, что есть всего три вида магических тварей, созданных именно колдунами при ряде чудовищных экспериментов… Дадли выпалил как на уроке: — Дементоры, выше упомянутые смеркуты или мортильи, а также боггарты. Вы ведь неспроста упомянули о том, что они были созданы, сэр. Созданы некоторыми волшебниками. Это намек на то, что тот, кто ими управляет, устроил все это, чтобы убить кого-то конкретного? И тут уже возникает противоречие. Не похоже на маскировку под несчастный случай. Если надо было устранить определенного человека, зачем наводить столько шума? — В том-то и дело, Дадли, мой мальчик, что «шум» этот доступен был только тебе. — Вы хотите сказать, что в Министерство не поступило оповещение о применении запрещенного заклятия против магглов, когда горела больница? — Дадли удивленно уставился на Дамблдора. — И в моём случае тоже? Они узнали только о моих чарах? Октавиус тихо слушал и переводил свой взгляд с Дамблдора на Дадли и обратно. Видимо у этих двоих были секреты, доступные только им двоим. Он не вмешивался. Так как у него тоже имелись от Дадли некоторые тайны. — Именно, Дадли, и я верю, что все дело в твоих особенностях, вернее, исключительных способностях волшебника. В Министерство пришло оповещение о применении магии против магглов. И если бы не глава больницы Святого Мунго Кьяра Лобоска, которая лично зафиксировала тушу смеркута, то тебя бы уже уволокли в казематы Министерства Магии, и я бы ничего не смог поделать, Дадли. Правда, мадам Лестрейндж считает иначе. Она хочет свалить всю вину на тебя. Ты понимаешь, что происходит, Октавиус? Октавиус продолжал молчать, но при этом его взгляд был весьма красноречив. Дадли закричал: — Да как можно?! Чтобы я причинил кому-либо вред… Я никогда! Слышите?! Никогда не нападал на людей, тем более на магглов! Особенно — на магглов! Вы же знаете почему! Я — сам такой же маггл! Дамблдор мягким погасил гнев Дадли: — Я же сказал, что я тебе верю. Чуточку терпения и контроля, Дадли. Это версия Беллатрисы. И это — я думаю — не только ее инициатива. Поэтому я прошу тебя рассказать мне все, что сегодня ты видел и слышал. Всё. Даже пусть ты думаешь, что что-то тебе показалось. Любая деталь важна. Дадли сделал пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, а после начал говорить: — Я вернулся со смены, принял душ. И пошел плавать в бассейне. Весь вечер и начало ночи я не мог отбросить от себя одну и ту же навязчивую мысль. В голове без остановки крутилось: «Это затишье перед бурей». Я включил телевизор, и там мелькнуло что-то такое странное даже для волшебника, когда я переключал каналы. — Постарайся вспомнить, прошу тебя, — Альбус сложил руки, сцепив их в замок, и внимательно смотрел на Дадли через очки-половинки. Дадли шумно выдохнул: — Возможно, что это просто усталость, и мне померещилось. — Дадли, любая мелочь, — настаивал Дамблдор. — Время и дата на всех каналах были неправильными. Вместо одиннадцати вечера как на моих часах на таймере каждого из каналов на телеке высвечивалось «час и сорок одна минута ночи тридцать первого декабря». Они как торопились в будущее. Потом я начал листать обратно, а время и дата совпадали. Вот я и подумал, что сам это выдумал. — Что было дальше? — глухо спросил Октавиус. — Прости меня, но я уже весь извелся. Ты сорвался посреди ночи, я только и слышал, как ты резко закричал и трангрессировал. Ты и потом со мной не связался. Даже когда прибыл в Мунго. Если бы не идиот Абаси, то я не знаю, что было бы со мной и матерью. Ты об этом не подумал. — Прости меня, но я… я сам был растерян. Раньше такого не случалось, — виновато ответил Дадли. Дамблдор кашлянул: — Я прошу вас обоих быть сдержанными. Нам многое предстоит решить и очень быстро, каждая минута на счету. Прошу, продолжи свой рассказ. — Я почувствовал дискомфорт, вы знаете, сэр, я не труслив, но выключил телевизор и просто ходил по нашему особняку. Смотрел на город, как обычные люди гуляют по Лондону и ходят в гости, предпраздничное настроение других тоже не помогало мне успокоиться. Мне казалось, что за мной наблюдают. Или следят. Я намеренно не шел спать и пил бодрящее, хотя усталость сковывала всё тело. Не выпускал палочку из рук. Где-то около двух часов ночи я почувствовал жжение в груди такой силы, будто меня вспарывали заживо, а в висках раздался то ли свист, то ли щёлканье, и я увидел место, куда мне надо. Я даже не думал о том, что мне не следует отправляться одному. Я просто понял, что я нужен там. И трангрессировал. Выбил дверь как раз вовремя. Три смеркута. Два были полными и срыгивали одежду своих жертв и останки иссушенной плоти. Им же нужен только бульон. И я даже этого не знал, сэр, прошу вас, поверьте! Это знание словно само засело в моей голове. Третий смеркут уже поглощал ноги мальчика. Я даже не вспомнил, что тварь можно прогнать патронусом. — Я верю тебе, Дадли, продолжи рассказ. Постарайся вспомнить был ли там кто еще…поблизости. И какими чарами ты его развеял? Заклинание было известным для тебя? — Нет, сэр. Я не знал этого заклятия, и сейчас даже не могу вспомнить, как оно звучало. Но их располосовало словно раскалёнными штырями. Они верещали и издохли моментально. И я просто краем глаза увидел как некто невидимый использовал портал, но не такой как у нас. Его не выхватило чарами предмета, а будто пространство разрезало и там как… — Провал в зазеркалье, — подсказал Дамблдор. — Да, и там был дневной свет. Я швырнул в невидимку обездвиживающие чары, слышал, что попал по грохоту на той стороне, и хотел ринуться туда, но меня скрутило и ожгло по всему позвоночнику так, что слёзы выступили. Второй смеркут кинулся на меня, а я и его приложил теми чарами. Пока разбирался с монстрами — зеркальный мост к убийце исчез. Мне оставалось только схватить мальчика и трангрессировать в Мунго. Последний смеркут так и повис на мне. Надеюсь, что им удастся спасти ребенка. И мне стыдно, что я допустил мысль ринуться за убийцей, а не спасти первоочередно жертву нападения. Мне тошно от самого себя. А потом уже в Мунго я увидел, как колдомедики бегут за самотранспортируемыми каталками с лежащими на них и до кости обгорелыми магглами. То левитирующие носилки, то снова каталки. Я даже не могу оценить количество поступивших. Я помогал как мог. Помогал левитировать пострадавших. Меня отправили в палату к мальчику. Надеялись, что он очнется. — Я полагаю, что целитель Лобоска специально туда тебя направила, чтобы прибывающие на подмогу волшебники из Министерства тебя не загребли, — Октавиус посмотрел на Дамблдора. — Иногда меня пугает ваша вездесущность, но в этот раз она спасла Дадли. Я думаю, что мы в опасности, Альбус. Все. Дамблдор молчал. Он прекрасно понимал, что подразумевает Октавиус. Благо, что Дадли не понял: — Сэр? — он обратился к Дамблдору, но тот продолжал поддерживать зрительный контакт с Октавиусом, и, не получив ответа, парень обратился к отцу. — Скажи мне, о чем вы оба недоговариваете? Они перестали смотреть друг на друга в упор. Дадли не понравилось, как Октавиус кивнул, словно одобряя принятое негласно решение, о котором никто Дадли спрашивать не собирался. Дамблдор повернулся к Дадли и быстро заговорил: — В начале следующего учебного года школа Кастелобрушу должна была провести Турнир Трёх Волшебников. Посоветовавшись коллегиально семь месяцев назад, мы остановились на Хогвартсе. Участвовать смогут ученики заключительно седьмого года обучения и то, только те, кому исполнилось семнадцать. Исследовательский университет при Хогвартсе решено не привлекать. Дадли ошалело смотрел на старого волшебника и не понимал, что происходит, ведь они только что говорили об абсолютно другом! Какой Турнир, когда вокруг творится такое?! — Ты будешь прятаться в Хогвартсе, пока не прибудет организация из Дурмстранга, — лицо Дамблдора ничего не выражало. — Анатолий Долохов укроет тебя на корабле среди своих студентов. И под предлогом отправки невыбранных для участия в соревнованиях дурмстангцев обратно в школу отправит корабль назад. Посреди моря тебя перехватит Чёрная Борода и доставит в Кастелобрушу. Филиус поработает над твоей внешностью долгодействующими чарами. И какое-то время ты поживешь среди одной из общин брухо. Под защитой и постоянным наблюдением. Звучало безумно. Для Дадли. Октавиус понимал, что у них нет иного выхода, кроме как перемещать Дадли при полном исключении магических способов, которые может отследить Министерство Магии. И он ждал, что сейчас последует бунт. Долго ожидать было не нужно. — Я никуда не поеду, что за вздор! Я останусь, и если надо, то предстану перед Визенгамотом в его полном составе! Дамблдор поднялся во весь рост. Глаза метали молнии. Серебряная борода свесилась, блеснув сединой в отблесках каминного огня. — Кто вы такой, мистер Дурсль, чтобы так разговаривать с Министром Магии? Дадли съежился. — Вы служите в Аврорате? Дадли кивнул. — Я отправляю вас на секретную миссию, не оповещая иные отделы Министерства. Имею я на это право? Дадли, сжавшись, снова кивнул. — Если вы и дальше собираетесь защищать мир и порядок, то вам нужно пройти полноценное обучение, а так как ваша сила требует другого подхода для развития, то вы и едете в другую страну тайно. Что непонятного? — сухо изложил Дамблдор. — Или вы всерьез полагаете, что сможете защитить меня лучше, чем я могу сделать это сам? Или может сомневаетесь в том, что мои решения уместны? — Нет, сэр. — Вот и славно. И прятаться вы должны до тех пор, пока ситуация не прояснится относительно пожара в маггловской клинике. Так что отныне вы — мой гость, мистер Дурсль. И будете присматривать за Персивалем, пока не придет время отправки из Хогвартса. Мой отец, как и вы, в последнее время стал слишком своенравным. «Что стар, что мал», как говорится. Отправляйтесь вниз и помогите на кухне. Новый год подступает. Дадли, не поднимая головы, прошептал: «Да, сэр!». И выскользнул из башенки, хлопнув дверью. Дамблдор хмыкнул, а после достал бузинную палочку и наложил несколько заклинаний, чтобы у Дадли или кого-нибудь еще не было возможности подслушать их разговор с Октавиусом. — Альбус, вы решили, что пока не стоит говорить ему всю правду? — печально произнес мистер Малфой. — Неудобные вопросы… — Да у него чердак сорвет, — внезапная фамильярность в речи Дамблдора резко разрядила обстановку. — Октавиус, мы поговорим, а после я отправлюсь в Министерство. Как я говорил: времени мало. Скорее всего меня отправят в отставку. — Из-за Дадли? — удивился Октавиус, но почему. — Все потому что он там был? — Он применил одно из заклятий из списка запрещенных. Но это ничто по сравнению с тем, что еще случилось параллельно с этими двумя событиями. — Я может чего-то не понимаю, потому что большую часть жизни провел среди магглов как сквиб? — мистер Малфой встретился взглядом с Дамблдором, но не отвел его. — Вы так и не разрешили мне поделиться этим секретом с кем-либо. И я понимаю, что это точно подорвёт не только мою безопасность. Я ведь не один такой, кому вы помогли обрести силы. Я никогда не спрашивал, как вы это сделали. Почему у меня стойкое ощущение, что кто-то все же проболтался на этот счёт? — Близко, почти угадал, Октавиус. Не проболтался, скорее выбили средневековыми пытками. — Что? — ужаснулся мистер Малфой. — Беллатриса Лестрейндж нашла своих идейных союзников, только она еще не понимает, чем это выльется для нас всех. Она думает, что они поддерживают единую идею о чистоте крови. Как бы не так. «Сарвитор Ди Дью» — тебе о чём-нибудь говорит? — Говорит. И о многом говорит. Это было общество чистокровных волшебников, не то, чтобы даже общество. Несколько чистокровных семей, принявших на себя миссию по уничтожению волшебников смешанных кровей, а после и всех остальных волшебников и существ, всего необычного, что есть в нашем мире. Выслеживали чистокровных, которые соединили себя узами брака или создали семью с магглами. Убивали таких волшебников и волшебниц и их детей. Чаще всего магглов, посвященных в наши тайны, тоже. И детей-волшебников, которые просто родились у магглов изымали, чтобы включить в свои ряды, при этом уничтожая настоящих родителей зверскими, немагическими способами. Они не пользуются магией в привычном нам смысле: не учатся в магических школах, да и не используют волшебные палочки. Скорее тренируют у некоторых ликвидаторов «проклятые врожденные способности», как говорят сами, чтобы избавить мир от скверны — самих волшебников. Насколько я помню, для них является книгой-откровением труды маггловских инквизиторов. Я думал, что их бредовые идеи развалились. — Если бы. Они разрослись как улей с шершнями. Набирают сторонников. «Любая магия — греховна» — истинный постулат сообщества. — Они сами же колдуны. Но почему вы…нет! Вы считаете Дадли вчера ранил одного из них? И что они сожгли больницу с маггловскими врачами? Зачем? ОХОТИЛИСЬ НА ДАДЛИ? — Хуже, Дадли стал для них неприятным сюрпризом и еще одной мишенью. Они охотились на кое-кого другого. Дадли же появился там, куда его притянул кто-то, кто схож с ним по своей природе. Как бы ты не ругал Омара, но он взбаламутил Минерву. И она написала письмо Элфиасу Дожу, который убедил ее в том, что имя мальчика было в книге для поступающих в Хогвартс, что просто она переутомилась и давно не брала отпуск. Она удивилась, но подтвердила, что просто не заметила из-за усталости и раздражения. Новый директор очень сильно портит кровь Минни. Дож совершил невозможное за час. Включил имя мальчика в Книгу доступа, отправил письмо о поступлении в школу для ребенка в Мунго. Позже сам заявился туда и подправил память целителю Абаси и всем, кто знал об этом факте и о том, что мальчик — обскур. Ведь охота на обскуров — это то, за что нам стоит поблагодарить в плохом смысле Геллерта Грин-де-Вальда, именно он создал структуру как у организации для «Сарвитор Ди Дью» во Франции. Он думал, что они станут отличными соратниками, но, как видишь, они еще больше ушли в свой фанатизм. Вернемся к Дожу. Учитывая, что целители Мунго изучают окклюменцию углубленно, чтобы больные не могли на них повлиять никаким образом, то Элфиас — действительно выдающийся волшебник, каким и был всегда, странно, что он сам не признает себя таковым. Он-то даже успел и меня предупредить, что мне грозит смещение с должности и арест. И следом аудиенция у дементора. — Альбус, вы что собираетесь туда идти? Почему?! — Ты знаешь почему. Ты знаешь больше других. Это сейчас второстепенное. Важно, чтобы ты помешал любой ценой принятию инициативы Беллы: на законодательном уровне вернуть в наше магическое общество семью Крейван. — Да к черту их! Никто в здравом уме не выпишет им помилование! Вы собрались отдать себя в руки дементорам! — В палате Визенгамота в основном чистокровные волшебники, большая часть которых меня не жалует за мои мягкие для неволшебников законы. Мы будем в меньшинстве. Только полное вето может отклонить этот закон. И только один человек может воспользоваться этим правом помимо министра. А меня первым же решением отправят в Азкабан. Нет, я туда не собираюсь, не подумай. Но те обвинения, которые они предъявят, навсегда впишут и мое имя в ряды сторонников ныне покойного Грин-де-Вальда. — Белла не настолько умна, чтобы придумать такое. Я даже не поверю, что это исходит от Вальбурги. — Не хочу говорить об этом, но я знаю об участии Абраксаса и Люциуса в заговоре. — Я не удивлен. Но один он бы не решился. Кто же… — Подумай хорошенько. Думаю, что ты догадаешься. — Тот, у кого родство с французской ветвью Эврё. Эврё — одна из семей, поддерживавших «Сарвитор Ди Дью» в прошлом. И эта ветвь состоит в родстве с чистокровной семьей Эйвери. Мои собственные родственники мне не доверяют, хотя я не желал им чего-то дурного. Иначе бы сказали об этом. До сих пор видят во мне сквиба. Но откуда вы всё это узнали? Дамблдор достал конверт. — Прочтешь и после уничтожишь в камине, — он указал пальцем на ревевшее пламя. — Сейчас я хочу сосредоточиться на том, как тебе вести себя, когда всплывет моя связь с Тёмными искусствами. Ты тоже попадешь под подозрения. Надо выдумать альтернативную версию того, как ты смог восстановить свои способности. Тебя будут травить за жену. И спустят всех собак за Дадли. Ты будешь в лютой опале, если своим красноречием не убедишь кое-кого в преданности идеалам чистокровных без перегиба. Бедный Артур Уизли. Ему придется биться со всем их чванством в одного. Мне страшно представить, как это отобразится на Хогвартсе и Университете. И я сейчас: про неискушенные умы детей. — И как же мне это сделать?! — Тебе нужно будет обвинять меня так, чтобы даже я поверил. — Да вы с ума сошли! — в глазах Октавиуса стояли слезы. — После всего того, что вы для меня сделали? Вы учили меня магии! Волшебству! Меня, взрослого мужчину, сквиба, от которого отказалась моя собственная семья! Альбус засмеялся: — Это хороший вариант! Не забудь использовать, но и над обвинениями подумай. — Это не смешно! — Почему? Очень даже. Октавиус, — Дамблдор мягко улыбнулся. — Нужно идти на риск, чтобы спасти нечто большее, чем собственную репутацию. Вчера я для них был великим волшебником, а сегодня — чудовище и монстр, но главное, чтобы меня не убрали с шоколадных лягушек. Вот этого я не переживу! — он приложил руку к груди. Октавиус рассмеялся сквозь слезы.