--
— Юль, шоколадное закончилось, я взял пломбир с шоколадной крошкой. — Интересно у вас работа на местности проходит! — раздаётся голосом Шустова, и Лёня только сейчас замечает мобильный в руках у обернувшейся на него Соколовой и баллистика на его экране. Ладно хоть, поравнявшись со скамейкой, не стал целовать Юлю в макушку, как хотел изначально! А то вопросов бы было… Обойдя прикрытую тенью раскидистой каштановой кроны под старину сделанную парковую скамейку, Субботин опускается в каких-то считанных сантиметрах от напарницы, для собственной же концентрации не соприкасаясь с её плечом, передаёт Юле стаканчик с мороженым и, на самом-то деле попусту не растратив ни единой секунды — капитан своё присутствие по ту сторону экрана обозначил какое-то считанное мгновение назад, взгляд свой концентрирует на Шустове. — Да у тебя, Игорь, работа тоже не без удовольствий, я смотрю. Или ты в буфете просто так сидишь, а микроволновка кому-то другому что-то разогревает? — сразу с козырей заходит опер, тут же в беззлобной усмешке складывая губы. — Один-один, — кивает в ответ эксперт, а за спиной у него звонко сообщает о проделанной работе микроволновая печь. — Ладно, пошёл я Доринова вашего искать. Мороженым, смотрите, не заляпайтесь. Едва только стоит появиться на экране вместо довольной физиономии Игоря значку о завершении разговора, Лёня придвигается к напарнице ближе и, руку закинув на спинку скамейки, получает возможность ладонью касаться Юлиного плеча. Майор улыбается, откусывая кусочек щедро сдобренного шоколадом пломбира, и остаётся совершенно не против такого проявления нежности. — Как ты понял, поиском со скандалом уволенного оператора Игоря я уже нагрузила. — Да и целую машину разной степени интересности изъятого я им с Белой отправил, — отмечает Субботин, а уже в следующую секунду склоняется ближе и непродолжительным, но вместе с тем чувственным поцелуем касается Юлиных губ. — Вкусное мороженое. — Вкусное, — улыбаясь, соглашается Соколова и отплясывающих весёлый танец искорок во взгляде даже и не думает утаивать за ресницами. — Я, кстати, по пути за мороженым успел побеседовать с костюмером, — возвращая самого же себя в более-менее рабочее русло, сообщает Субботин. — Вчера её не было, а сегодня она рассказала мне интересную историю. На одной из завершённых картин у Аглаи… как её в миру? — хмуря брови, прерывается старлей на середине рассказа. — Наталья Конькова. — Да. У этой Коньковой была связь с давеча отошедшим в мир иной Федосовым. Елена не знает, был это мало-мальский роман или просто связь на пару раз, но факт остаётся фактом. Она видела их переглядки между дублями, как-то невольно увидела раскрасневшегося и явно не «пробежкой» по тексту довольного Федосова, выходящего из гримвагена актрисы, а потом ещё и следы интимной близости с костюма Коньковой счищала. Как-то они не очень аккуратны были, — заключает он, совершенно разделяя Юлин комментарий о том, что это свинство — реквизит пачкать. — А у Федосова этого весьма ревнивая жена, точнее уже вдова, Рогозиной сказавшая, что муж её был примерным семьянином. — Думаешь, она его? — спрашивает, жмурясь от лучей выглянувшего из-за соседнего дерева солнца и, чуть развернувшись, устраивается так, что оказывается прижата спиной к груди напарника. — Если уж она знала про измены и не уходила от него, будучи, на минуточку, успешным продюсером, а не какой-нибудь зелёной актрисой, желающей пробиться за счёт имени мужа, то как-то странно выжидать время, дожидаться съёмок уже другой картины… и там убивать неверного супруга. С её стороны вообще логичнее любовницу убить. Касаясь Юлиных волос едва ощутимыми поцелуями, Субботин ненадолго задумывается. Ревновать мужа — так, что костюмер об этом рассказывает в красках, продолжать при этом делить с ним кров… — Может, ей просто наконец надоело это всё? — спрашивает, предполагая Лёня. — Или Федосова решила, что лучше её неверный муж вообще никому не достанется. Убила его, пугнула Конькову взорвавшимся световым прибором… — Сплюнь! — поняв Лёнин ход мыслей, выпаливает Соколова, разворачиваясь в его объятиях и ловко перехватывая взгляд. — Нам второй труп в этом деле не нужен. — Ладно, — пожимает плечами опер, а через пару мгновений и в самом деле трижды плюёт через левое плечо. Для верности, так сказать. — Чего-то нас тут преследуют приметы всякие. Тебе не кажется? Юля в ответ пожимает плечами, откусывая кусочек вафельного стаканчика, а после опускает взгляд на свою ладонь. На безымянном пальчике всё так же красуется колечко от какой-то связки ключей, так удачно оказавшееся у Субботина в кармане и почти что идеально подошедшее ей по размеру. — Не знаю, — улыбается она, не поднимая глаз. И Лёня тут же спохватывается: — Слу-у-шай, а нам ведь, помнится, следственный эксперимент прервали. Где-то на самом интересном месте, которое тут возможно, — отмечает он, выпрямляясь на лавочке, описывая кончиками пальцев контуры её лица, касаясь лёгкими дуновениями ветра развиваемых золотистых локонов и склоняясь всё ближе, намереваясь утянуть Юлю в ещё один протяжный поцелуй. — Придётся повторить. — Ах, значит, придётся?! Возмущается Соколова наиграно, всего на какие-то пару сантиметров отстранившись от напарника — лишь только для того, чтобы в глаза его заглянуть и позволить взглянуть в свои собственные. Казалось бы до малейших деталей знакомые взгляды видятся им обоим какими-то иным, заигравшими новыми красками, с лихвой заполнившимися нежностью и теплотой — казалось бы, куда уж больше, но после первого поцелуя нашлись невиданные прежде запасы. Юля задорно смеётся, прикрывая глаза, и губ её совершенно решительно касается словно бы опьяняющий поцелуй. Пути отступления, конечно же, нужно будет проверить до конца — ещё раз пройтись по подвалу, заглянуть за запертую дверь первого этажа… но пока у офицеров есть дела поважнее. И они уж точно этого заслужили.Часть 1
6 мая 2024 г. в 15:16
Проверка путей отступления — дело специфическое, трудозатратное, а в добавок ещё и творческое. Никогда заранее не знаешь, как именно злодеи пробирались в здание и незамеченными покидали его. Приходится думать, как и они. А ещё — поступать так же. Не убивать, конечно же, никого… но лазить через заборы, по полуподвальным этажам, между, казалось бы, непроходимо стоящими рядами досок — обязательно.
— Архитектор явно не предполагал такого прохода в его детище, — замечает старлей, даже и не пытаясь отряхнуться. Смысл, если они с Юлей ещё где-то в середине пути?
Как раз в сторону напарницы он и обращает взор. Вместе с ним — луч небольшого фонарика. В просвете окошка полуподвального помещения майор появляется почти что тут же. Окидывает взглядом «фронт работ», поднимается на не совсем устойчивый ящичек, Субботиным придвинутый немногим ближе к стене, и, уперевшись ладонями в давненько не крашенную раму, выбирается на белый свет.
Полоса препятствий не заканчивается, и оперативников впереди ждёт ещё выход на эспланаду. Ну, как выход…
Продух в красивом старинном здании, ещё издалека дающим понять, что в прошлом — это чья-та усадьба, не только окружён приличным бетонным слоем и утоплен довольно-таки глубоко, но ещё и оградой обнесён высотою повыше метра. Казалось бы, ерунда… вот только подниматься по этому чуду сварочной мысли, не имеющему ни единого намёка на калитку, оказывается не так, чтобы легко. И дело не в подготовке офицеров совершенно, а в критически мизерном расстоянии между лесенкой расположенными прутьями. Нога попросту не помещается, чтобы должную устойчивость обеспечить, не говоря уже об отсутствии комфорта.
— Говорят, что ровная и без приключений дорога до ЗАГСа сулит молодожёнам и такую же точно совместную жизнь, — казалось бы, совершенно не к месту, да и попросту неожиданно сообщает Соколова. — Интересно, а про затруднительный выход из ЗАГСа в приметах есть что-то?
— Юль, мне кажется, ты переобщалась с просвещённой Аглаей, — скосив на напарницу взгляд, хмурит брови Лёня. И словно бы чтобы не заострять на этой персоне внимания, продолжает: — к тому же, это не настоящий ЗАГС, а киношный.
Моментально качнув головой, Соколова в усмешке хмыкает — не напарника высмеивая, а аргументированность его слов.
— Раз уж на то пошло, просвещённая Аглая тоже ненастоящая. Вообще никакой не человек, — отмечает она, скользнув по Субботину взглядом, — так, персонаж фильма, образ.
— Очень правдоподобный, — замечает, припоминая вчерашние речи подозреваемой «Аглаи», её холодный и не сомневающийся ни в чём взгляд, ещё и подчёркивающий всё это «не от мира сего» наряд… Словом, картина впечатляющая. — Слу-у-шай, Ю-юль, — протягивает Лёнька, оборачиваясь на напарницу, параллельно делая шаг по издевательски не кончающейся «лесенке» ограды… и по итогу едва не заваливаясь, на миг потеряв равновесие (ну или как там назвать ту раскоряку, в которой он вынужден находиться, поднимаясь до позволяющего перемахнуть ограду уровня, и крепко сжимая пальцами проржавевший металл, равномерным безобразием пустивший по себе «чешую» старой краски?) — А может, и убийца их, киношный, в образ сильно вжился? Вот и грохнул коллегу по цеху.
За рассуждением он уже успевает добраться до минимально удобной точки, получше ухватывается руками за верхний край ограды и, рывком «перебросив» себя самого по ту её сторону, получает наконец возможность безо всяких угроз падения и выкручивания шеи смотреть на Соколову.
— Не получается, — качает головой майор, перехватывая взгляд напарника. Он тут же, словно только и дожидаясь Юлиного внимания, протягивает ей руки и коротким кивком головы даёт понять, чтобы она перебиралась на его сторону. О том, что точно удержит не заикается даже — Юля и так это знает, он не сомневается. — Я «пробежалась» по сценарию — там убить должны сестру жениха, а в реальности погиб отец невесты. Актёр, его игравший, — для точности поправляет саму себя Юля.
Взгляд майор уже почти не поднимает на Лёню, всё внимание сконцентрировав на происходящим у себя под ногами. Совершенно уж не хочется оступиться или застрять носком ботинка в узком промежутке между металлическими жердями ограды. Ей остаётся ещё каких-то пару-тройку «ступеней», чтобы повторить недавний манёвр напарника, когда он, уложившись в какое-то считанное мгновение, крепче сжимает её ладонь, второй рукой обхватывает Соколову и, как кажется, совершенно без трудозатрат «перетягивает» её наружу.
— Да я бы справилась, — говорит майор, с неожиданностью отмечая, что отчего-то смутилась такого его поступка. — И всё же… как думаешь, про дорогу из ЗАГСа есть что-то? — моментально находясь, чем «перебить» момент, поднимает взгляд Соколова.
— Я не силён во всех этих приметных вещах, — машет головой старлей, параллельно сверяясь со временем на висящем у него на шее секундомере. Пока их рабочая версия продолжает оставаться вполне себе вероятной. — Но что-то мне подсказывает… здравый смысл, наверное, — предполагает Лёня, нахмурив брови для безоговорочной серьёзности лица, — что если жених с невестой после регистрации брака лезут на улицу через окно, перед этим пробираясь сквозь захламлённый подвал — это не очень хорошо. Мне бы такого не хотелось.
Разумность в этих словах читается буквально крупными буквами, но даже так тон Субботина привлекает внимание. Он явно на полном серьёзе говорит о собственной свадьбе. Будто бы даже совершенно не гипотетической.
Вскинув на него взгляд, Юля собирается было уточнить детали… мысли бы вот только во что-то ясное для начала собрать… но напарник её ловко опережает:
— Приметы эти… — произносит он негромко, словно бы просто окончание мыслей невольно озвучив, а после уже в который раз вспархивает на напарницу взгляд. — Юль, а дай руку.
Не то что не понимая, а даже представить не имея возможности, что же задумал старший лейтенант, Юля протягивает ему обращённую вверх ладонь. Так, несомненно, делают, когда собираются принять что-то у собеседника… вот только в руках у Субботина не наблюдается ровным счётом ничего. Секундомер всё так же висит на шее, фонарик уже давненько оказывается убран в карман… не колдовать же он в самом деле задумал!
Если только в хироманты подался… А что! Всякое в их службе может быть — вот так приехал на очередной вызов, провёл опрос свидетелей-подозреваемых, а в перерыве между протокольными делами успел ещё и пару уроков у цыганки взять. И тут уж совершенно не важно, что она ненастоящая — тоже киношная, как и многое тут. Зря, что ли, он вчера столько времени в её компании провёл?! Так будет хоть какое-то объяснение, не заставляющее Юлю испепеляюще-ревностным (хоть она этого и не признает) взглядом смирять чернявую девчонку.
Едва заметно улыбнувшись — не то действиям Соколовой и её с лёгкостью считываемому непониманию, не то каким-то собственным мыслям, пронёсшимся яркой вспышкой, — Лёня аккуратно сжимает её ладошку и переворачивает тыльной стороной вверх, в тот же миг перехватывая Юлин вопросительный взгляд и даже не думая обрывать этого контакта. Изумрудный отлив её глаз воодушевляет. Вместе с тем волнуя с ещё большей силой.
Но отступить — ещё непростительнее, чем не сделать ни единого шага.
Большим пальцем он проходится по Юлиной коже где-то у самых костяшек, словно бы подуспакаивая (кого вот только в большей степени?) и на какой-то самому же себе не так чтобы ведомый нужный лад настраивая, а второй рукой исключительно на ощупь лишь только ему одному известное отыскать старается в кармане брюк, после — спецовки. И спустя для неё — пролетевшую, для него вечностью продлившуюся минуту заветный артефакт всё же находит.
Серебристое колечко на безымянный пальчик надевается как будто бы натренированным движением. Субботину вот только отчётливо чудится, что руки у него подрагивают от волнения как в настоящем ЗАГСе. И кажется, не важно совершенно, что кольцо не обручальное и не драгоценного металла даже, что болтается на руке совершенно свободно, что в отношениях они не состоят ни единого дня…
— Чего это? — не скрывая потрясения, едва слышно спрашивает напарника Соколова. С трудом отрывает взгляд от своей ладони, так и сжимаемой бережными руками Субботина, а теперь ещё и украшенной чуть погнутым колечком. Даром, что для связки ключей предназначенным или какой-нибудь безделушки.
— Так, просто… — пожимает он плечами, ни на йоту не способный утаить собственной растерянности, а уже через миг убеждается в этом в ещё большей степени — едва только Юле стоит накрыть рукою его ладонь.
— Просто? — она переспрашивает, сама не зная для чего зацикливаясь на неловкостью пропитанном моменте, и на деле не догадывается даже, как Лёню буквально током прошибает в этот самый миг. — Лёнь…
— Юль. — В смятении отчаянно пытаясь не потонуть, Субботин всё на ту же «магическую колею» сворачивает: — примет про кольца обручальные много ведь, да? Ронять там не к добру, мерить другим нельзя… Ты не знаешь… если бутафорское кольцо кто-то дарит, оно настоящим потом сменяется? — как завороженный глядя в изумлённые глаза напротив, Лёня как будто бы дышать перестаёт.
Попытка развеять невольно посеянную неловкость загоняет в ещё больший тупик.
— От него же? — спрашивает неожиданно для самой же себя. Разум, кажется, ещё не до конца успевает осознать всё сказанное — минут за пять последних, не меньше. — Я не знаю, — уже чуть тише выходит у Юли, а взгляд всё тот же — неотрывный, словно пленённый. — Лёнь, тут просто…
На то, чтобы договорить, не хватает ни слов, ни сил… ни даже смелости. Сделать шаг отчего-то выходит куда проще, чем объяснить звенящие в голове мысли, затерявшийся в неизвестности рабочий лад и свой собственный, как из неоткуда взявшийся порыв.
Юля, как кажется, и сама не успевает сообразить, как за считанные мгновения умудряется сократить разделяющее их с Лёнькой расстояние в пару шагов, почти незаметно привстать на мысочки, как за спасительную соломинку ухватиться за край его форменной спецовки и наконец губами припасть к его пересохшим губам. Сердца буквально замирают в груди. Разряды тока проходятся по каждой клеточке тела…
Удивительно — целовать напарника выходит куда проще, чем попытаться с ним объясниться. О повисшей неловкости, о волне эмоций на душе, о словах его, о взгляде пронзительном и взволнованном… о том, что связывает их невидимой лентой. Накрепко, ощутимо и притом совершенно безболезненно.
Позволить бы ещё чувству этому отдаться с головой…
Шальная мысль бывает страшнее пули. Соколова убеждается в этом на собственной шкуре — не то неверие самой же себе говорит внутри, не то страх обжечься, непонятой оказаться, даже отвергнутой, не то Лёнино замешательство играет злую шутку. Майор, веки поднять опасаясь, решительную попытку отстраниться предпринимает. Как кажется Субботину — всего через пару секунд после того, как удостоила его поцелуем. Как ошибочно уверена Юля — спустя долгие минуты так не последовавшего от Лёни ответа.
Но лучше уж запоздало, чем никогда. И решительности, ещё несколько мгновений назад так неожиданно и на чайную ложку не набравшейся бы у Субботина, хватает старлею с лихвой.
Секунда — чтобы податься вперёд. Секунда — чтобы не позволить Юле в последний момент ускользнуть. Секунда — чтобы подушечками пальцев пройтись по её изящной шее. Секунда… нет, уже целая вечность, чтобы не разрывать поцелуй, утопать в нежности и потихоньку пробуждающейся уверенности, что поступают они стопроцентно правильно, чувствовать её трепетные прикосновения и ярче обычного улавливать нотки цитрусового парфюма.
Близость сводит с ума. И они оба готовы с головой нырнуть в эту бездну.
— Определённо лучшая часть эксперимента, — улыбается старлей, поцелуем касаясь Юлиного виска и совершенно точно не спеша выпускать напарницу из объятий. Ладонью касается её плечика и мягко поглаживает — как котёнка или наконец пойманный солнечный лучик.
— Мы, наверное, глупо выглядим, — негромко проговаривает Юля, прежде чем уткнуться носом в шею Субботина, ещё более отчетливо улавливая хвойные нотки его одеколона. Того самого, что дарили от лица женской части ФЭС на День защитника. На её предложение тогда ещё косо смотрели, опасения высказывали… но отстоять для него хвою с мятой майор всё-таки сумела. И уж точно не зря.
— Пускай не смотрят, — отмечает, даже и не думая оглядываться по сторонам в поисках любопытных глаз, — если кому не нравится. Юль…
Продолжить разговор, тёплые объятия и в целом момент умиротворения, принадлежащий только им двоим, не позволяет сначала почти что оглушительный хлопок, а после него — разноголосые крики и визги, отдельно выделяющаяся отборная брань «просвещённой Аглаи» и басистое заявление режиссёра, что их тут всех переубивают по одному. Как бы операм не было хорошо, закрыть глаза на службу нельзя да и невозможно совершенно.
На докладе у Рогозиной уж точно не прокатит что-то из разряда: «Мы упустили момент-злодея-невидимого подельника, поскольку занимались личной жизнью». Да и совесть на пару с профессиональной въедливостью, если честно, загрызёт своим: «А могли человека спасти! Дело раскрыть. Преступника остановить!».
Сорвавшись с места, Юля ладонь в кулак непременно сжимает — чтобы надетое Лёней на безымянный пальчик «ключное» колечко ненароком не слетело. Может, на нём и висит всё же невидимый ключик…? К дверце её сердца, где столько времени нерешительностью и опаской удерживались чувства.