любовь.

поздней ночью генья неохотно просыпается. жажда замучила, поэтому пришлось встать с тëплого места. ноги слепо идут к глиняной таре с водой, вежливо оставленной хозяйкой дома глицинии. глоток холодной воды явно не помешает сейчас. гробовая тишина. лишь сонный шорох чужого тела о простынь заставляет чувствовать себя некомфортно. если бы шинадзугава не являлся никем столпу, тогда было бы страшно. не странно. именно страшно. проснуться в одной постели с незнакомым человеком — ужасно, но проснуться в одной постели со столпом тумана — в тысячу раз хуже, приравнено мазохизму. но не генье. он каждый раз рад, что просыпается с ним. но с этим и понимает, что шансы на его смерть с каждым днём увеличиваются. охотник подходит опять к постели, но не ложится, а просто садиться рядом. чужие запястья покрыты красными следами, а шея — укусами. пора бы перестать так насиловать любимого, да нарывается — сам просит. волосы, конечно, спутаны, никак не убраны — ничего под рукой не нашлось. так приятно смотреть на спящего столпа. слегка приоткрытые тонкие губы, густые тëмные волосы со светло-голубыми концами, миллвилное лицо. как бы сказали многие: «тело-то может быть и хорошее, но характер омерзительный» — и они будут правы. отчасти. лишь только свет в глазах под определëнным углом может показать совсем другую сторону. совсем по-другому. разные мысли прерывает тихое хихикание. затем послышался смех. долгий. мягкий. любимый. —извини, я не мог уже сдерживаться, слишком уж долго ты в меня вглядывался. генья залился краской и прикрыл свои глаза рукой. муичиро вздохнул, приняв сидячее положение. —извини, ладно, просто не делай так больше, я думал сначала, что сюда кто-то зашёл. столп убрал чужую руку с лица, шинадзугава виновато улыбнулся. чужие руки потянулись к груди, улезнули за спину. так способно. так мило. —я люблю тебя. —я тоже.